– Из-за вас, дорогой барон, мне пришлось проделать изрядный крюк, причём под чужим именем и по чужим документам! – проворчал Остелецкий. – И что же – в Париже меня уже дожидалось ваше письмо: «так мол, и так, планы изменились, встречаемся в Вене». А это, между прочим, тысяча с гаком вёрст с теми же, заметьте, липовыми бумагами! Кстати, ну и местечко вы выбрали для встречи – не могли отыскать что-нибудь поскромнее? Впрочем, у вас, аристократов свои причуды…

Остелецкий имел все основания для недовольства: получив первую, мало что объяснившую телеграмму из Александрии, он немедленно отправился во Францию, в Париж, где остановился в заранее оговоренном месте – в частном пансионе, в предместье Понтуаз.

На этот раз посещение Парижа не затянулось – не успев погрузиться в неповторимую атмосферу столицы «ля белль Франс», он уже на следующий день получил на почтамте письмо «до востребования». Штемпель указывал на то, что депеша была брошена в почтовый ящик в Триесте два дня назад. Вскрыв конверт, Остелецкий выругался по-французски и принялся собирать свой невеликий багаж. Не прошло и часа, как он катил на фиакре к Лионскому вокзалу, откуда отправлялся поезд до Мюнхена. Там Вениамин сделал пересадку на венский экспресс, и вскоре уже входил в роскошно отделанный вестибюль отеля «Стефания», самого фешенебельного в столице Австро-Венгерской Империи.

Греве не принял предложенного шутливого тона. От его обычной весёлости и жизнерадостной манеры держаться не осталось и следа. Не подозревай Остелецкий, что случилось нечто очень скверное – полученная корреспонденция ясно на это указывала, обходя, однако, подробности, – он решил бы, что барона подменили.

В гостинице они не задержались – спустились из номера в вестибюль, барон велел портье вызвать экипаж, и два приятеля четверть часа колесили по венским бульварам, пока не остановились перед воротами парка Фольксгартен. По-имперски солидный служитель в ливрее (в парк, несмотря на название, «Народный сад», пускали не всякого) почтительно склонился перед посетителями; друзья неспешно проследовали по центральной аллее, свернули на боковую дорожку, где в этот час не было посетителей – и только там барон заговорил о том, ради чего спешно вызвал собеседника в Вену.

Рассказ занял не менее получаса, и всё это время Остелецкий слушал, не перебивая. Греве в деталях описал, как прибыл на «Луизе-Марии» в Триест, как остановился в гостинице, как прожил там три дня, терзаемый самыми чёрными подозрениями – пока, наконец, посыльный не принёс в номер конверт. В содержащейся в конверте записке ему предлагалось вечером того же дня прогуливаться по набережной – в одиночестве, иначе встреча, в которой он заинтересован, не состоится.

Барону оставалось только выполнить требования, изложенные в послании. В назначенный час он прогуливался по набережной – один, как и требовал анонимный автор, но отнюдь не с пустыми руками. В элегантной трости чёрного африканского дерева с набалдашником из слоновой кости скрывался острый, как бритва, клинок длиной в два с половиной фута. Кроме того, в протезе левой кисти (свою барон потерял несколько лет назад, во время морского боя у берегов Занзибара) была спрятана миниатюрная митральеза с несколькими стволами, заряженными револьверными пулями – подарок супруги, однажды спасший ему жизнь. Но сейчас интуиция подсказывала, что эти меры предосторожности излишни и служат для собственного успокоения – барона вызвали сюда отнюдь не ради покушения на его жизнь.

– Назначенная встреча была обставлена в традициях авантюрных романов. – рассказывал он. – На набережной ко мне подошёл какой-то господин и протянул записку. В ней мне предлагалось следовать за подателем сего, не задавая лишних вопросов. Так я и поступил, и посланник проводил в кофейню неподалёку. Сам он туда не пошёл, передав на попечение гарсону, и тот проводил меня в отдельный кабинет. Помещение было затемнено – несмотря на вечернее время, лампы не горели, и лишь скудные отблески света проникали через щель между сдвинутыми занавесями. Его хватило, чтобы я разглядел маску на лице мужчины, сидящего между мной и окном – знаете, эдакое чёрное домино под низко надвинутым цилиндром, как у персонажа дешёвой оперетки… Но кое-что показалось мне знакомым, а именно – голос. Говорили мы по-французски, причём он обходился без малейшего акцента – но я голову готов заложить, что этот язык ему не родной. Кроме того, в середине беседы он встал и подошёл к окну, чтобы раздвинуть занавеси пошире – на улице стало совсем уж темно, – и мне показалось, что я узнаю эту мягкую, кошачью походку.

– И кто же это был, вы сумели понять? – спросил Остелецкий. Слушая барона, он раз за разом убеждался, что свойственная старому другу жизнерадостность и юмор бесследно испарились. Впрочем, оно и неудивительно, при таких-то обстоятельствах…

Греве развёл руками.

– Не имею ни малейшего представления, мон ами, ни малейшего!

– А записки его сохранились? Можно изучить почерк…

– Да, все три – письмо, полученное в Александрии, записка из отеля и та, которую мне передали на набережной. Но поверьте, друг мой, вы только зря потратите время. Все три написаны разными людьми, это я совершенно точно установил.

– И, скорее всего, ни одна не принадлежит перу человека в маске. – Остелецкий кивнул, соглашаясь с бароном. – Сукин сын осторожен, простите мой французский… Ну, хорошо, и что было дальше?

В нескольких фразах Греве изложил суть условий, выставленных похитителем. Остелецкий, дослушав, удивлённо покачал головой.

– Признаюсь, барон вы… вернее сказать, ваш таинственный знакомый сумели меня удивить!

– Я и сам ушам своим не поверил. Отправиться в Россию, втайне набрать там людей для команд двух построенных в Германии броненосцев – тех самых, которые если верить газетам, были перекуплены правительством Республики Перу, – переправить «рекрутов» в Штеттин, принять корабли и уже в море передать их новым владельцам, китайцам! Не слишком ли замысловато?

Остелецкий поискал глазами скамейку.

– Давайте-ка присядем барон, такое лучше осмысливать, находясь в неподвижности. И держите, сейчас это, пожалуй, полезно…

Он извлёк из кармана сюртука крошечную плоскую фляжку и протянул Греве. Тот отвернул крышку, понюхал – во фляжке был отличный шотландский виски.

– Пожалуй… – барон сделал глоток и передал флягу товарищу. Тот последовал его примеру.

– Вообще-то, идея с выкупом у Перу построенных в Германии броненосцев не так уж и плоха. Скажу сугубо по секрету: мы и сами подумывали о чём-то подобном, ведь получив эти корабли вдобавок к далеко не слабому Бэйянском флоту, китайцы могут устроить нашим французским… хм… партнёрам приличный сюрприз!

Переспрашивать – кто эти «мы»? – барон не стал. Ему хорошо было известно, что старый друг сменил карьеру морского офицера на работу в разведывательном департаменте Адмиралтейства.

– В самом деле, раз уж один раз удалось – то почему бы и не повторить? Уговорить перуанцев труда бы не составило, слишком многим они нам обязаны. Но Государь, когда мой патрон доложил ему план операции, согласия своего не дал, решив, что не стоит так уж откровенно дразнить французов – хватит с них той операции, что проводит сейчас наш друг Серёжка Казанков!

– Что за операция? – немедленно насторожился Греве.

– Стоп! – Остелецкий вскинул в предупреждающем жесте ладонь. – Пойми меня правильно, Гревочка, я и так сказал больше, чем следовало. В своё время всё узнаешь, и в подробностях, а сейчас – извини!

Барон снова приложился к фляжке, крякнул – виски был хорош. Остелецкий наблюдал за ним с одобрением.