Я решил уточнить:

— Вы сказали, что живете где-то тут, неподалеку?

— Да, тут теперь мой дом, — мужчина обернулся и махнул рукой. — Наискосок, через дрогу.

Я уже осматривал указанный дом вместе с остальными, когда проходил по улице. Я еще раз с особенной тщательностью проверил его. Там ничего не изменилось: женщина лет тридцати хлопотала на кухне, пятилетняя девочка играла во дворе с собакой, сидевшей на цепи возле будки. Они не были оборотнями, и, казалось, опасности не представляли.

Увидев, что я колеблюсь, мужчина еще раз попробовал меня убедить:

— В моем доме ты будешь в безопасности. Пошли, мне надо о многом тебе рассказать. Я ждал этого момента десять лет. Я сам, как видишь, иду домой с работы. Дома у меня сейчас жена и дочка. Сын в школе. Пошли, нас накормят обедом. Ты не голоден?

— Нет, спасибо, не голоден, — машинально ответил я.

Потом я подумал, что мою пищу могут отравить, и таким образом вновь захватить в плен. Но мужчина-то не знал, что мы с ним находимся в майе! Так что я мог испытать его, получить нужную информацию, а сам оставаться в безопасности.

— Хорошо! — сделав вид, что решился принять приглашение, сказал я. — Идемте!

— Я забыл представиться, — спохватился мужчина, когда мы шли по саду. — Прохор Никанорович Прямов.

Он сделал паузу, видимо, ожидая, что я назову свое имя.

— Калки.

— Весьма интересное имя, — покачал головой Прохор Никанорович. — Пару месяцев назад по телевизору показали рекламу: «Я иду во гневе своем! Почему вы до сих пор не попробовали новую Геро-Колу?» Тогда средства массовой информации раздули скандал. Боблинские священники предъявили иск к телевизионщикам за то, что те использовали в рекламе недопустимые слова и выражения, вызывающие у боблинов и многих людей чувство страха. И имя «Калки», или грядущего Судьи, узнали даже те, кто не принадлежал к религиям и не верил в древние легенды.

Он молча сделал несколько шагов и добавил:

— Я тоже раньше не верил в сказки, и считал себя твердым материалистом. Но то, что случилось десять лет назад, перевернуло всю мою жизнь…

Сначала по одичавшему, заросшему саду мы шли друг за другом, Прохор Никанорович — впереди. Выйдя на дорогу, мы поравнялись и пошли рядом. Собственно, идти было недалеко. Перейдя дорогу, Прохор Никанорович уверенно, привычным движением открыл калитку в заборе. Мы вошли на участок номер восемь по улице Садовой.

— Папа, папа пришел! — радостно и звонко закричала девочка и побежала навстречу Прохору Никаноровичу.

Мужчина подхватил ее на руки и несколько раз подкинул над собой:

— Здравствуй, Аграша, здравствуй, милая!

Поставив девочку на землю, он взял ее за руку и повернулся ко мне:

— Это моя Аграфена!

— Здравствуй, Аграфена! — сказал я.

— Здравствуйте! — старательно выговорила девочка, и, застеснявшись, как бы спряталась от меня за отцовскими ногами.

На шум из окна выглянула женщина:

— Ой, ты уже пришел?! Обед как раз горячий, только-только с плиты.

— Вот и отлично! — обрадовался Прохор Никанорович. — Горячая еда после работы — то, что надо. Правильно, Аграша? Ты, наверное, тоже устала и проголодалась?

— Да!

— Тогда пойдем в дом!

Прохор Никанорович крикнул женщине в окне:

— Видишь, у нас сегодня гость!

— Вижу, сейчас познакомимся. А пока я еще одну тарелку на стол поставлю.

— А Силка где?

— Кто же его знает?! — пожала плечами женщина. — Он ведь после школы с друзьями сначала мяч погоняет и только к вечеру до дома доберется.

— Ну, их дело молодое, — заметил Прохор Никанорович, а потом сказал мне: — Силантий, или попросту Силка — этой мой сын.

Держа дочку за руку, он пошел по двору, но не прямо к дому, а сначала завернул к конуре. Пес, радостно повизгивая и подлаивая, встал на задние лапы, уперся передними в грудь хозяину.

— Молодец, Сторожок, хороший пес! — Прохор Никанорович погладил его по голове и почесал за ухом. — Смотри-ка, ты на нашего гостя даже не гавкнул!

Я про себя усмехнулся. Встреча с семьей появилась в майе из сознания самого Прохора Никаноровича, но кое в чем я ее подкорректировал. В частности, убрал собачий лай, неизбежный при появлении в доме незнакомого человека.

— Проходи в дом! — пригласил меня Прохор Никанорович. — Снимай куртку!

В майе я без опаски снял рюкзак и повесил его на вешалку в прихожей вместе с курткой. Прохор Никанорович тоже снял свою рабочую одежду. Мы вымыли руки и прошли в просторную комнату, посередине которой стоял большой круглый стол. Стол был накрыт белоснежной скатертью, на нем стояли тарелки и лежали столовые приборы.

— Пелагея, мы садимся за стол! — крикнул Прохор Никанорович в сторону открытой двери, ведущей на кухню.

— Уже все готово!

Пелагея, жена Прохора Никаноровича, внесла в комнату большую кастрюлю и поставила ее на середину стола. Она стала разливать в тарелки куриный бульон.

Тем временем Прохор Никанорович представил меня:

— Это Калки.

— Калки? — рука Пелагеи слегка дрогнула, но женщина не прекратила своей работы.

— Он вернулся в свой дом. ТОТ САМЫЙ ДОМ. Я его встретил там только что, и зазвал к нам на обед.

— Ты ему уже все рассказал?

— Пока нет. Собираюсь с духом.

Пелагея посмотрела на меня:

— Мне он во всем признался только через пять лет после свадьбы, когда уже Силантий родился. Тоже все с духом собирался.

— В чем признался? — спросила маленькая Аграфена с разгоревшимися от любопытства глазками.

— Тебе еще рано! — Пелагея придвинула ей тарелку с бульоном. — Молчи и ешь. Когда я ем…

— …Я глух и нем, — закончила Аграфена и замолчала, сосредоточенно поглощая бульон.

Мы, взрослые, тоже ели молча, показывая подрастающему поколению положительный пример. Чем дольше длилась пауза, тем, казалось, напряженнее становилась обстановка в комнате. Это не была аура агрессии или злобы. Прохор Никанорович готовился к важному разговору, и потому в уме складывал подходящие фразы. Видимо, оратор он был не очень хороший, и поэтому сильно волновался, хотя и не показывал вида. Жена украдкой смотрела на мужа, чувствовала его беспокойство, переживала и за него, и за меня. Я, как легко догадаться, с трудом сдерживал свое нетерпение. Я хотел бы пропустить в майе всю эту сцену с обедом, но понимал, что она играет важную роль для последующего честного и открытого разговора с Прохором Никаноровичем.