Наверное, на моем лице отразилось недоверие к словам Януса, потому что старый маг сказал:

— Тебе в твоем возрасте трудно понять, как можно устать от жизни. Но, поверь мне, в мире нет ничего вечного и ничего неизменного. Особенно непостоянны наши собственные взгляды, желания и цели. Вот, посмотри!

Пространство вокруг нас преобразилось. Деревья превратились в высокие колонны с резными капителями, на которых покоился высокий купол, украшенный сияющими, словно звезды, драгоценными камнями. Скамейка, на которой мы сидели, стала двумя отдельными тронами. Клумбы с цветами превратились в столы с изысканными кушаньями и напитками, а скамейки — в стулья, кресла и диваны. Мощеные камнями дорожки стали мозаичным мраморным полом. Все окружавшие нас предметы как будто раздвинулись в стороны, превратив скромный маленький парк в огромный богатый дворец.

В этом дворце мы с Янусом оказались не одинокими. Передо мной возникло множество людей обоих полов, молодых и старых, одетых в самые разные костюмы, соответствующие их временам, странам и народам: от простых хитонов и тог из небеленого полотна до крикливо-роскошных восточных и европейских придворных нарядов XVIII века из шелка, бархата и парчи. Люди прогуливались, стояли или сидели. Они беседовали между собой, подходили к столам, брали кушанья и напитки.

Сам Двуликий Янус тоже преобразился. Его нищенский, бесформенный плащ превратился в мантию темно-фиолетового цвета, отороченную белым мехом и расшитую серебряными нитями. Седые волосы старого мага распушились и обрамили лицо почти правильным кругом, так что анфас его лик стал похож на изображение на этикетке Бонаквы или на лейбле Версаче.

Плавным жестом Янус обвел пространство между колоннами:

— Все эти люди когда-то жили на Земле. Они давно умерли и остались только в моих воспоминаниях. Раньше мне доставляло удовольствие повелевать царями и императорами, обладать самыми прекрасными женщинами, управлять странами и народами. Я ощущал вкус жизни, без колебаний утолял любые свои желания и страсти. И эти люди повиновались мне со смесью страха и благодарности. Они боялись прогневить меня, но были благодарны за то, что я, могущественный, выделил их из толпы им подобных и снизошел до общения с ними. Но, в конце концов, всегда наступало пресыщение. Нельзя вечно любить что-то одно, или желать чего-то одного. Вот, например, женщины. Видишь ту красавицу в легкой тунике?

— Да, вижу! — подтвердил я.

Вообще-то красавицей эту даму назвать было трудно. Она отличалась довольно роскошными формами, которые не скрывала полупрозрачная ткань. Запястья и щиколотки дамы украшали многочисленные золотые браслеты, а на иссиня-черных кудрях красовалась диадема. Черты лица дамы были такими же крупными, как и ее фигура: большие темные глаза, пухлые чувственные губы, типично «греческий» нос, начинающийся между бровей.

— Ты видишь знаменитую Елену Прекрасную, из-за которой произошла Троянская война! — торжественно объявил Янус.

Я подумал, что, если снять с этой женщины все золотые украшения, то максимум, чему бы она стала причиной — это драке двух изголодавшихся по женскому телу матросов в каком-нибудь дешевом средиземноморском борделе. Вслух же я произнес:

— Именно такой я и представлял себе Елену Прекрасную. Я знаю, что эталоны женской красоты три с лишним тысячи лет назад определялись способностью к частому деторождению и вскармливанию младенцев. То есть красивые женщины должны были обладать широкими бедрами, короткими ногами, большой грудью и солидными запасами жира. Елена Прекрасная, несомненно, являлась в те времена идеалом женщины.

— Да, такой она и была, — мечтательно вздохнул Янус. — Кроме тех внешних признаков, которые ты перечислил, женщина того времени должна была быть умной ровно настолько, чтобы управлять домашним хозяйством и уметь угождать мужчине. И в этом Елена также могла служить идеалом.

— Если мифы точно излагают историю, то она послушно следовала за любым мужчиной, начиная от Тесея, похитившего ее в десятилетнем возрасте, и до Менелая, к которому она вернулась после Троянской войны, когда ей было уже далеко за сорок.

— Сейчас Елену Прекрасную назвали бы туповатой толстухой, — сказал Янус.

— Да, — машинально согласился я, а потом спохватился, — Я не то имел в виду!

— Мы оба прекрасно знаем, что это правда, так что незачем притворяться, — улыбнулся старый маг. — Между прочим, вон тот воин в бронзовой кирасе, что подает Елене кисть винограда — сам Ахилл.

Жилистый, длиннорукий, волосатый, низколобый Ахилл показался мне похожим на человекообразную обезьяну, а не на того благородного мужа, которым его воспел Гомер.

— У Ахилла, действительно, уязвимой была только пятка? — поинтересовался я.

— Да, такое заклятие наложила на него его мать Фетида. Фетида, как ты теперь понимаешь, принадлежала к нашему роду. Она была магом по крови из такой древней семьи, что, наверное, помнила времена, когда предки людей спустились с деревьев. Между прочим, Ахилл очень похож на свою мать. Если бы не смертный отец, Ахилл мог бы стать могущественным магом. Но, будучи полукровкой, он стал всего лишь великим воином.

— Фетида тоже здесь? — я обвел глазами многолюдную толпу, стараясь отыскать обезьяноподобную женщину.

— Нет, она никогда не была мне подвластна. Вообще-то, мы с ней даже были врагами. Троянская война стала последним открытым противостоянием диковатых магов из глубокой древности и моим поколением цивилизованных магов. Хотя мы и сражались в основном руками смертных, воины знали о том, кто стоит за их спинами. В рядах сражающихся было много полукровок, которые не позволяли забыть о нашем существовании. Но я всегда был против смешивания крови магов с кровью смертных.

— У вас были дети?

— Нет! У магов по крови тогда был распространен не очень привлекательный обычай — убивать своих родителей, занимать их место и отбирать власть. Я не хотел лишаться жизни ради сомнительного удовольствия продолжить свой род. Я и сейчас не жалею о том, что покинул мир живых, не оставив потомков. Я, как и другие маги по крови, жил для своего удовольствия, а не для того, чтобы кто-то другой, пусть даже мой ребенок, воспользовался моими трудами, присвоил себе их плоды.