Нет… Темит, наверное, мошенник; и мантии нужны, чтобы изображать того, кем ему надо быть. Сейчас он, например, притворяется врачом, но если возникнут неприятности вроде тех, какие только что навлек на него Алекс, он может сбежать, переменить имя, надеть другую мантию и притвориться кем-нибудь еще. Умно, хитро. У Алекса мелькнула мысль что-нибудь стащить и тоже попытаться выдать себя за кого-то, но он отказался от этой идеи; начать с того, что Темит был довольно высок, и ни одна из этих мантий Алексу не подошла бы. Покачав головой и возблагодарив звезды за то, что шарлатан не сумел повредить ему каким-нибудь снадобьем, Алекс закончил поиски, прихватив наволочку, чтобы нести добычу. Потом они с Флипом вернулись в комнату под винодельней.

Малыш спал рядом с матерью, дергая ножками в младенческих снах. Нук проснулась, когда Алекс опустился на колени возле нее. Флип пристроился рядом и тихо заговорил с ней.

– Спроси ее, где болит и как, – попросил Алекс, смешивая в мисочке раствор для промывания раны.

Флип долго говорил с женой, потом повернулся к Алексу.

– Она говорит, что у нее кружится голова и ее тошнит. Она не хочет есть. Хуманы пинали ее и били по бокам, и теперь внутри больно и холодно, но рана горит.

– Я дам ей это лекарство, но малыша некоторое время после этого нельзя будет кормить, потому что оно попадет и в молоко, понимаешь? – объяснил Алекс и взял другую бутылку, пытаясь прикинуть вес грызихи. – Он сможет потерпеть немного?

– Он будет голоден, но с ним такое уже не раз бывало, – вздохнул Флип, поднимая спящего малыша.

В темных глазах Нук была печаль.

Она лежала очень тихо, пока Алекс промывал и зашивал рану. Толстая шкура грызов походила на обработанную овчину. Он осторожно потрогал ее бока и поморщился, когда Нук, вся дрожа, сжалась от напряжения. Если бы не мех, она вся была бы в синяках. Он наложил шину на лапу, но ничего не мог поделать со сломанными ребрами. Дозу порошка-антибиотика он дал ей такую же, какую принимал сам, плюс маленький глоток средства, останавливающего кровотечение. Лекарствами от лихорадки, однако, пользоваться было нельзя, потому что все они предназначались для хуманов и могли оказаться опасны для других видов. Флип внимательно наблюдал за ним, время от времени прикасаясь к лапе или морде жены.

Алекс дал ей выпить обезболивающего, и через некоторое время мучительное напряжение мускулов ослабло и Нук немного расслабилась и задышала спокойнее. Флип радостно зацокал зубами, и она тихо пискнула в ответ.

– Она говорит, что ей лучше, – сказал Флип.

Алекс сел и поморщился от пронзающей боли в лопатках: он не понимал, насколько был напряжен во время работы.

– Хорошо-хорошо, – вздохнул Алекс – Надеюсь, это поможет. Я знаю, ты говорил, что мне надо побыстрее выбраться из города, но я останусь и помогу. И я знаю, что она сильная… помню, как она врезала мне.

Он улыбнулся, чтобы показать, что шутит, хотя грызы все равно смутились.

– Мы очень, очень сожалеем об этом. Флип опустил глаза.

– Да ладно, дело прошлое, – улыбнулся Алекс.

– Спасибо, добрый, – сказал Флип. Нук снова пискнула, и Флип перевел: – Она хочет знать, можно ли положить к ней малыша?

– Пожалуй… если возможно обернуть ее одеялом так, чтобы малыш не мог сосать, – ответил Алекс.

Флип рылся вокруг, пока не нашел большой кусок ткани, и осторожно обернул жену, закрыв розовые соски, проступающие через коричнево-белую шерсть, потом положил малыша рядом с ней. Нук обняла одной лапой крохотное тельце и, вздохнув, снова погрузилась в сон.

– Он у нас первый, – гордо прошептал Флип. – Нук очень беспокоится о нем. Он был еще розовый, когда мы впервые встретили тебя, и мы были голодны, так голодны… иначе мы бы не попытались ограбить тебя, волшебный господин, – добавил он, просительно глядя на Алекса.

– Не беспокойся об этом… и не надо называть меня господином. И ведь я обязан тебе жизнью.

Алекс невольно зевнул.

Флип ушел поискать еду и через некоторое время вернулся. Алекс уснул, сидя у стены, подобрав ноги в тесном пространстве рядом со спящей Нук. Флип принес несколько свежих булочек, выпеченных в форме крысы; очевидно, какой-то предприимчивый пекарь использовал сегодняшнее развлечение. Уплетая булку, Алекс размышлял, станет ли этот день традицией: с ежегодными «крысиными булочками», музыкой и ритуальным утоплением какой-нибудь несчастной крысы или даже грыза в реке. Он содрогнулся.

Нук не проснулась, и Флип с Алексом решили не беспокоить ее. Пить было нечего, кроме разбавленного болеутоляющего, приготовленного Алексом, поэтому они его и выпили. У напитка был привкус аниса. Алекс подумал, что это пригодится для облегчения спазмов в ногах и спине. Пылинка обследовала комнату, потом уселась в дырке в общей стене, самодовольно принимая поклонение соседей-грызов. Алекса представили им: одинокой самке по имени Лиип и двум ее сыновьям, Лену и Триту; юным грызам было около десяти лет, что делало их в пересчете примерно ровесниками Алекса (грызы развивались и старели быстрее хуманов). Лен и Трит хорошо говорили на торге, и трое юношей тихо, чтобы не мешать Нук спать, разговаривали через стену. Наконец Алекс тоже начал клевать носом, и Лиип с трудом удалось угомонить сыновей.

Флип свернулся поблизости, и Алекс сумел вытянуться на неровном полу. Время от времени из-за стены смутно доносились голоса из винодельни. Пылинка свернулась у него под подбородком, и он провалился в глубокий сон.

Разбудил его через некоторое время жалобный, пронзительный плач малыша, испуганного холодом и неподвижностью тела матери.

Флип вскочил на ноги, коснулся щеки жены, ее носа и тяжело осел рядом с ней, дрожа от горя. На мгновение у дальней стены появились несколько лиц и исчезли без единого слова или писка. Алекс, потрясенный и опечаленный, закрыл лицо руками. Голодный и замерзший малыш продолжал пищать, пока наконец Флип не прижал его к груди, где мех заглушил плач.

– Мне жаль, мне так жаль… я думал… – пробормотал Алекс.

– Я знаю, что это не твои лекарства, – прошептал Флип. – Ты сам пил их. И я тоже.

– Наверное… внутреннее кровотечение, но я не мог быть уверен…

Алекс не мог больше говорить; горло сжалось, и полились слезы. У него на плече Пылинка тыкалась ему в ухо и прижималась, стараясь успокоить.

любовь забота утешение

– Нас никогда не учили хирургии для… никто не знает хирургии для грызунов, потому что считается, что такого анима ни у кого не будет, и никому нет дела…

Алекс поднял глаза и увидел в тонком лучике солнечного света на полу лужицу мочи, вытекшей из мертвого тела. Темную от крови и протеинов.

– Внутреннее кровоизлияние, – прошептал Алекс. – Эти ублюдки… они избили ее и…

– Да, у нее текла кровь изнутри, – вздохнул Флип. – Я тогда боялся, что дело безнадежно, но не хотел тревожить ее. И тебе не сказал – боялся, что ты не станешь помогать. Ведь кровь течет не только при внутренних повреждениях, но и из-за чумы.

– Я знаю, что у вас нет никакой чумы, – сказал Алекс, – и вся беда в тех ублюдках-хуманах, которые считают, будто жестокость оправданна, если направлена на кого-то другого.

Флип печально вздохнул и протянул Алексу малыша.

– Ты не подержишь его? – спросил он. – Я должен… позаботиться о том, что остается, когда другие покидают нас.

Алекс взял малыша на руки. Он был тяжелый, теплый и мягкий, как хороший бархат. Пылинка наклонилась и обнюхала его. Малыш уперся лапками в Алекса. Алекс прикоснулся к лапке кончиком пальца, но в отличие от приматов младенец не ухватился за него.

– Ты… ты доверяешь мне?

Алекс вытер слезы.

Флип завязал тело Нук в одеяло и. готовился вытащить его из комнаты. Услышав вопрос Алекса, он обернулся. Алекс никогда не думал, что глаза – просто черные бусинки – могут отражать эмоции, но прочел все: печаль, любовь, утрата – такие же настоящие, как у любого существа.

– Я доверяю тебе, как доверял тебе ее. Ты – волшебник, у тебя есть мукчи, но я знаю, что ты еще и просто добрая душа. – Он ласково коснулся тела жены. – Ты сделал все, что мог, и все, что можно было сделать. Ты облегчил боль, и хотя она умерла, это было в покое, в любви и надежде. Очень немногим грызам выпадает такое счастье.