Я отвернулся, глаза словно запорошило лунной пылью. Иди спать, чертов дурак. Снова взглянул на фотографии и задумался над тем, много ли от них будет толку, когда я попрошу о следующем назначении. И ощутил смутный стыд от таких мыслей.
В голове прозвучал голос Мита: «Так уж устроен мир, Дикий Билл». Взглянул на часы и понял, что после нашего возвращения прошло уже шесть часов.
Отодвинулась складная перегородка, из операционной вышел Мики Линвил. Доктору Линвилу было сорок семь, когда он сюда прилетел, и он самый старый человек на Луне. Тогда он был полковником, решившим завершить службу двумя годами в космосе и выйти в отставку в блеске славы. Теперь же он выйдет в отставку трехзвездным генералом.
- Ну, что? - спросил я. Доктор устало вытер лицо:
- Он пришел в себя. Хочет поговорить с тобой.
- Именно со мной?
- Думаешь, он знает, как тебя зовут? - улыбнулся Линвил. - Он попросил привести к нему парня, у которого весь шлем забит седой бородой.
Я машинально потеребил бороду:
- Черт! Все никак не могу решить - то ли сбрить ее, то ли прихватить с собой домой.
Бородин лежал на операционном столе, укрытый застиранной старой простыней, с чистыми белыми повязками через грудь и на плече, прикрывающими культю ампутированной левой руки. Я невольно взглянул на пластиковый мешок для мусора на полу возле стола. Что там внутри - его рука? Или просто рулон окровавленных полотенец?
Я быстро отвел взгляд. Когда я взглянул ему в лицо, темные глаза Бородина открылись. Кожа у него была бледная, как бумага, но посеревшие губы под усами растянулись в улыбке.
- Как у тебя дела?
Он хотел было пожать плечами, поморщился, снова улыбнулся и спросил:
- Говорите по-русски?
- Извини, нет.
- Ничего. Жаль, что мы не сможем отвезти вас домой.
- Пожалуй, теперь уже мне придется везти тебя.
Его лицо на мгновение омрачилось. Все верно. Когда посадочная капсула с «R-3» плюхнется в Тихий океан, этот парень вернется домой навсегда. Я вдруг понял, что был счастлив находиться здесь все эти годы.
Значит, оно того стоило? Действительно стоило?
- Тебе надо поспать, - сказал я. - Увидимся утром. Он коснулся моей руки:
- Да. И вам тоже. - И добавил «Bolshoi что-то», словно говорил о балете. Наверное, «bolshoye spasibo».
Черно-белый телеэкранчик сильно рябило от статики - за прошедшие годы солнечная активность постепенно возрастала, приближаясь к максимуму, но я увидел, как Билли скривился:
- Где твоя борода, папа?
- Кто-то мне сказал, что на Земле они вышли из моды. Как, по-твоему, я без нее выгляжу моложе?
Он вглядывался несколько секунд, потом ответил:
- Может, и так - когда немного поправишься.
Меня самого поразило, сколько морщин таилось под бородой все эти годы. И еще то, что кожа у меня теперь совершенно белая, как рыбье брюхо - последние десять лет я или провел в помещениях, или закрывал лицо щитком, непроницаемым для ультрафиолетовых лучей.
- Получил бланки, которые я посылал тебе по факсу? - спросил Билли.
- Да. Решил привезти их на «R-3». И вручить лично. Билли нахмурился:
- Оправь их по факсу сегодня же, папа.
- Э-э… - Пытается на что-то намекнуть? - Хорошо. Сразу, как только поговорим.
- Есть и другие новости. Проект Большого Турне одобрен. И несколько беспилотных «Вояджеров» к Марсу тоже.
- Ух ты!
Медленный кивок.
- Похоже, нынешней осенью демократы вернут большинство в сенате, а Маски станет лидером большинства. С тех пор как ты и мистер Паттерсон спасли того русского, космическая программа снова популярна. Даже Макговерн сказал, что это достойная цель.
- Подумать только!
- Папа, это ведь шанс для тебя!
- Постараюсь не оплошать, Билли.
Его лицо на мгновение просветлело и смягчилось.
- А вот и еще один сюрприз… - Он встал и вышел из кадра.
На его место села молодая женщина, очень красивая, с лицом-сердечком, вздернутым носиком, темными миндалевидными глазами и вьющимися волосами - я знал, что они темно-каштановые. Она не улыбалась.
- Здравствуй, папа, - сказала она, посмотрев несколько секунд в экран.
Меня аж отбросило на спинку стула:
- Миллисент!
- Милли, папа. Меня давно уже никто не зовет Миллисент.
- Извини. Господи, ты отлично выглядишь! И так выросла.
Она взглянула на кого-то за кадром, а я подумал, что она теперь для меня совершенно незнакомый человек. А может, и всегда была чужой. Помню, как в детстве ее удивлял цвет собственных волос и глаз. У ее матери и у меня волосы черные, глаза зеленые, а носы длинные… Этот же маленький подменыш… Хотя какой там маленький - ей уже шестнадцать.
Она снова посмотрела в камеру, явно смущенная, и сказала:
- Тут еще кое-кто хочет с тобой поговорить.
- Милли…
Но она уже встала. Долгий момент ожидания, и я увидел другую девочку, худую, как щепка, с длинными черными волосами, зелеными, как у меня, глазами, длинным носом и тростью в руке. Она уселась очень осторожно и немного неуклюже, слегка поморщившись, и сразу же улыбнулась мне до ушей:
- Папочка!
- О, Беатриса. - Мне пришлось на секунду стиснуть зубы. - Или тебя нынче зовут Би?
Она ухмыльнулась кому-то за кадром:
- Беатриса, папочка! Мне нравится мое имя. - Еще одна широкая улыбка. - Кстати, если меня кто-нибудь пытается назвать «тетушка Би»… - Она приподняла трость и изобразила удар по голове. «Тетушка Би». Господи, неужели это шоу все еще популярно?
- Как твоя спина, малышка?
Улыбка осталась прежней - наверное, она вспомнила, как я звал ее в детстве. А может, и нет.
- Хорошо, но станет еще лучше. - И быстро добавила: - Как будет здорово, когда ты вернешься!
Когда я улетал, она была робкой четырехлетней девчушкой. И кого она хочет увидеть дома - меня или хоть какого-нибудь отца? Что ж, есть еще и младший братишка. И наш общий «друг», строитель.
- Будет здорово вернуться домой, Беатриса, - тихо проговорил я. - Я так по вам скучал. - Может, задержаться ненадолго - посмотреть, как она вырастет? Да, пожалуй. Но «Скиталец-1» улетит в 1977 году. И ближайшие четыре-пять лет я буду занят больше обычного. И если… если…
Она взглянула в сторону, явно обеспокоенная, потом в камеру.
- Билли говорит, что время кончается. Я люблю тебя, папочка! Она с трудом встала и вышла из кадра. Я проглотил комок в горле. Сбоку показалась голова Билли:
