— Я знаю. Но ничего не могу поделать со своим беспокойством. Мама такая маленькая, и была такой слабой все эти месяцы. Возможно, она слишком стара, чтобы родить этого ребенка.

— Женщины и старше нее рожали младенцев. В этом нет ничего необычного. У матери Фриды появились новые дети, когда она сама уже стала седой и сутулой. У Фриды есть внук возрастом старше ее младших детей.

— Фрида — ваша целительница?

— Да, в Карлсе. Это она спасла Агнара и девочек. Она осталась в Крысевике, потому что ее дочь собиралась родить второго ребенка.

Магни помнил эту женщину, но не помнил, чтобы она оставалась. Хотя он не очень хорошо знал Фриду, от одной мысли о ней у него скрутило желудок. Скоро он и его отец расстанутся с частью своей семьи. Его мать и этот новорожденный ребенок не смогут уплыть домой вместе с ними.

— Ребенок проживет целый год, прежде чем узнает отца. Моя мать останется с ним совсем одна.

Сольвейг положила голову ему на грудь и подняла его руки так, что они обхватили ее. Это движение пробудило в Магни более полное осознание ее присутствия, и он крепче сжал ее в объятиях и наклонил голову, чтобы запечатлеть поцелуй на ее макушке, задержавшись, чтобы позволить шелковистому ощущению и чистому аромату ее волос успокоить его.

— Она не будет одна, — проговорила Сольвейг, уткнувшись в его обнаженную грудь, ее губы и дыхание ласкали его. — Она очень подружилась с Эльфледой. Мои мама и папа рады, что она останется с Товой и Хеллой. Она сохранит нашу семью, и мы вернем наш дом всем нам.

Магни не был точно уверен, когда это произошло, но в течение последних недель и месяцев Сольвейг перестала говорить об их «домах» и «семьях» и начала использовать слова «дом» и «семья». Карлса и Гетланд не стали ближе в пространстве, чем раньше, но она перестала воспринимать их раздельно. Более того, она перестала думать так и об их семьях. Их семьи были близки всю их жизнь, но теперь, когда Сольвейг и Магни стали парой, они стали единым целым. Магни знал это с тех пор, как полюбил Сольвейг, но для нее это осознание означало, что она наконец увидела себя частью этого целого.

И он надеялся, что чувство принадлежности останется с ней, когда они вернутся домой.

Магни спрашивал себя, каково это — чувствовать на себе такое бремя ожиданий и наследия, что даже дома не ощущаешь себя как дома. Он вырос в тени своего отца, и все знали, что когда-нибудь он займет место ярла Леифа и продолжит его дело процветания и сострадательной силы. Все знали, что он будет сильным и храбрым воином, честным, с хорошей репутацией. Но ни одна из легенд его отца не делала его больше, чем мужчиной. Эти легенды рассказывали о храбром, добром, сильном, справедливом и любящем человеке, каким Леиф и был. Быть похожим на отца — этого Магни, рожденный от этого мужчины и от такой же прекрасной женщины, мог достичь легко.

Говорили, что и мать, и отец Сольвейг были сверхлюдьми, пользующимися благосклонностью самого Одина. Если она не чувствовала милость богов в своем собственном теле, как она могла почувствовать, что может достичь такого величия? Конечно, он всегда знал причину ее смятения и настороженности. С ним она была откровенна, и он мог воспринимать это своими собственными чувствами. Но знание не позволяло ему почувствовать тяжесть, которую несла в своей душе его женщина.

Он сказал Сольвейг, что сохранит мир, который она обрела здесь, чтобы она могла сохранить его, когда они вернутся в мир, где ее родители были легендами. Он всем сердцем надеялся, что сможет.

Он приподнял ее лицо за подбородок и поцеловал в губы.

— Нам нужно одеться. Я хочу проведать ее.

Ее руки поднялись и погладили его заросшие бородой щеки.

— Пойти с тобой или ты хочешь, чтобы я осталась?

— Я хочу, чтобы ты всегда была рядом со мной.

— Значит, я буду.

— оОо~

В коридоре было тихо. Даже находясь прямо за дверью в спальню своих родителей, Магни не слышал ни звука изнутри. Он постучал в дверь.

Через несколько секунд она открылась, и Эльфледа, старуха, которая руководила замковой прислугой и служила целительницей и повитухой, выглянула в щель. Она сказала ему на северном языке:

— Твоя мать все еще трудится. Я попрошу твоего отца выйти к тебе.

Теперь, когда дверь была открыта, Магни мог слышать звуки движения и голоса людей внутри. Ему показалось, что он слышит приглушенный рокот голоса своего отца, успокаивающего, утешающего. Но он совсем не слышал свою мать. Он посмотрел поверх головы Эльфледы, но не увидел ничего, кроме куска камина, края стула и открытой двери за ним, где находилась их спальня.

— С ней все в порядке? — спросил он, сжимая руку Сольвейг в новом приступе беспокойства.

— Она усердно трудится. Я позову твоего отца. — С этими словами старуха закрыла дверь у него перед носом.

Он повернулся к Сольвейг.

— Она не сказала, что с ней все в порядке.

— Она не сказала, что это не так. Пойдем.

Она потащила Магни через коридор, где в каменной стене был укромный уголок с высоким украшенным цветными витражами окном и обитой бархатом скамьей напротив него. Ласковым толчком она заставила его сесть. А потом опустилась перед ним на колени и взяла его за обе руки.

Позиция, которую она заняла, так ясно свидетельствовала о сосредоточенности и преданности ему, что Магни буквально прошибло насквозь любовью.

— Я помню, как мама родила Хеллу. Она пролежала в кровати три дня. В последний день ее крики наполнили воздух по всей Карлсе. Моя мать, великое Око Бога, кричала и вопила. Никто никогда не слышал ничего подобного. Я думала, отец сойдет с ума. Наконец, родилась Хелла, и она была синяя. Она молчала, как будто моя мать истратила не только свои, но и ее крики. Отец схватил ее и выбежал на солнце. Я помню, как он бежал, как пуповина болталась и била его по ногам. Мы все последовали за ним. Он вышел на солнце, прижался губами к маленькому неподвижному личику и вдохнул в Хеллу свое дыхание. Я видела, как изменился ее цвет, как задвигались ее маленькие ножки, а потом она заплакала. Это был тихий, хрупкий звук, а потом он стал громче, и тогда она закричала, и весь город стал радоваться тому, что она кричит.

Сольвейг лучезарно улыбнулась.

Эта история одновременно и утешила, и обеспокоила Магни, но он верил, что Сольвейг рассказала ее, чтобы поддержать его. Он сжал ее руки.

— А твоя мать?

Мягкая улыбка Сольвейг погасла.

— После она была слаба и болела несколько дней, это правда. Когда отец вернулся к ней, она была без чувств. Хеллу кормила другая женщина, у которой тоже был маленький ребенок. Но потом мама поправилась и стала кормить сама. Она снова стала здорова и сильна. Отец сказал мне позже, что Хелла вышла сначала попкой, а затем лицом вверх, свернувшись калачиком в своем пузыре. Фрида никогда не принимала такие роды. Если мать смогла пережить это и родить здорового ребенка, не стоит беспокоиться за Ольгу.

— Она не Дева-защитница, как твоя мать. Она маленькая и хрупкая.

— Маленькая, но не хрупкая. Не Дева-защитница, но, тем не менее, воин. — Ее руки оставили его и поднялись к его лицу, обхватив ладонями. — У нее железная воля и могучее сердце. Она пережила ужасы и выжила, чтобы любить и дарить любовь. Она идет по жизни с твоим отцом. Она воспитала тебя. Она будет здорова и сильна и вырастит этого ребенка так же, как вырастила тебя, чтобы ты стал таким, какой ты есть.

Сидя в этом укромном уголке, терзаемый беспокойством за свою мать, Магни понял, что между ним и Сольвейг все изменилось. Она утешала его, была сильной ради него. Она проникла в суть его беспокойства и поняла, что ему не стало бы легче от банальностей «все будет хорошо», но реальная история, в которой были бы и опасности, и страхи, помогла бы облегчить его сердце.

Так часто он думал о себе, как о мачте ее корабля, стоящей неподвижно во время жутких штормов. Но для его корабля она была мачтой.