И вот Леиф и Магни присели, и ее отец тоже скрылся за бортом.

— Гребем к порту! К причалу! — крикнул Леиф.

Когда гребцы вернулись на свои посты, Сольвейг увидела, что другие корабли тоже поворачивают налево, и все поняла. Они не могли сражаться с противниками одновременно с обеих сторон. Если бы они разделились, их оказалось бы слишком мало для боя на том и на этом берегу. Но если они выберут одну сторону и переместят поле боя за пределы досягаемости другой, то им, возможно, придется сражаться только с одним противником. Кровавая победа на одном берегу может оказаться победой на обоих.

Ее отец и отец Магни хорошо умели использовать истории, которые рассказывали о них христиане. Они называли налетчиков «язычниками» и «варварами» — словами, которые означали нечто отличное от человеческого. Что-то большее, дикое и пугающее. Они сделали их монстрами.

Часто истории предшествовали их набегам, путешествиям в те части света, где они сами еще не бывали. И когда они прибывали туда, люди тех земель готовы были отдать им все, что они пожелают, умоляя их уйти.

Сольвейг знала, что набеги, которые вели люди Гетланда и Карлсы, были не так страшны, как набеги отрядов других ярлов. Ее отец и Леиф установили правила, которых не соблюдали другие ярлы — запрещалось брать много рабов или причинять вред детям, старикам или женщинам, которые не участвовали в бою, — поэтому они не были такими варварами, как другие. Но они пожинали плоды этих историй.

И они неистовствовали в битве, добавляя в общую поэму свои собственные строки.

Поэму этой битвы должны были услышать франки по ту сторону реки — и они должны были увидеть, что налетчики именно такие ужасные, как им говорили. Сольвейг усмехнулась и набрала в легкие воздуха, пропахшего франкским страхом. Когда скейд ткнулся в берег, она наклонила голову, опустила щит, прикрыв им грудь, и выхватила меч.

Боевое безумие. Оно поднималось из самой глубины ее существа, из той части, которая все еще пульсировала с прошлой ночи. Оно билось в ней, заставляя сердце тяжело стучать, наполняя мышцы огнем и жаждой крови. Она забывала, что она дочь. Она забывала, что теперь у нее есть любимый мужчина. Она забывала, что она женщина. Она становилась только своим мечом и щитом, своей жаждой и своим огнем.

Поднялся рев, и сотни голосов закричали об общей жажде победы. Сольвейг добавила к этому реву свой собственный, а затем спрыгнула с корабля и выбежала на берег.

Франкские лучники сразу же рассыпались в стороны и побежали прочь, а налетчики преследовали их, нанося удары по спинам и ногам, чтобы повалить на землю. Сольвейг двинулась вперед: все вокруг нее было размытым, четкой была только ее цель. Она могла ощущать бой вокруг себя, но для этого не требовалось сосредоточенности, а только чутье.

Она знала, что ее мать и отец сражаются бок о бок на некотором расстоянии слева от нее. Она слышала их крики. Она знала, что Леиф сражается впереди, а Хокон — позади.

Она знала, что Магни сражается рядом с ней, так близко, что на нее попадали брызги пролитой им франкской крови. Обычно Сольвейг старалась держаться немного особняком от других; она лучше сражалась, имея возможность свободно перемещаться и контролировать ход боя, но в этот раз она осталась рядом — и поняла, что Магни и она действуют, как единая сила, против франков, поворачиваясь спиной друг к другу, закрывая друг друга от атак.

Осознавая это, но не думая об этом, Сольвейг двигалась вместе с Магни, атакуя, делая ложные выпады, поворачиваясь. Его щит закрыл ее от удара; позже она отразила удар, направленный на него. Когда франк оказался между ними, они атаковали его разом. Когда другой прыгнул к ним с фланга, они поменялись местами.

Тела франков падали и падали, они перелезали через них и находили еще больше. Закованный в перчатку кулак угодил Сольвейг в ухо, когда она вонзила клинок в шею павшего воина, и Магни был рядом, чтобы подхватить ее. Она стряхнула звезды, заставшие зрение, и ударила боковой стороной своего щита в живот нападавшего франка, вложив в атаку всю свою силу. Он сложился пополам над ее щитом, и его вырвало на изображенный на нем красный глаз. Сольвейг полоснула клинком по его шее, отрубая голову. Она осталась на ее щите, как ужин на подносе. Сольвейг отбросила ее и обернулась к следующему противнику.

Там никого не оказалось. Все франки были мертвы или бежали. Сольвейг стояла, тяжело дыша, на залитой кровью земле, подняв щит и все еще держа наготове окровавленный меч.

Легкое прикосновение задело ее щеку, и она развернулась, поднимая меч для удара. Магни вскинул свой щит, защищаясь.

— Сольвейг!

Она моргнула и задержала дыхание, заставляя себе замедлиться. Когда битва покинула ее тело, она опустила меч. Лицо и борода Магни блестели, и с них капала кровь, и его нагрудник был пропитан ею.

— Ты ранен?

— Не больше, чем раньше. — Он провел рукой по открытой ране на щеке. От его ухмылки она раскрылась. — Но у меня наконец-то останется шрам.

Она рассмеялась, и как только начала, уже не могла остановиться. Вскоре к ней присоединился Магни, и они стояли на холме над великой рекой франков и смеялись, пока не заболели животы.

Леиф подошел к ним, его лицо было похоже на маску, такую же окровавленную, как у его сына.

— Хватит. Мы еще не закончили. — Он кивнул в сторону реки.

Сольвейг и Магни опомнились и повернулись посмотреть. На том берегу стояли строем воины.

Она огляделась вокруг и постаралась понять, скольких они потеряли в этой битве. Но потери, если и были, были совсем малы.

Ее отец, мать и брат были залиты кровью, но, по-видимому, целы и невредимы, и сейчас шли к ним. Обращаясь к Леифу, ее отец сказал:

— Они готовы. Переправимся и сразимся?

Леиф кивнул, а затем резко оборвал себя.

— Подожди. — Он повернул голову, оглядывая их компанию. Налетчики уже добивали раненых солдат и обирали трупы. — СТРОЙ! — крикнул он вдруг.

Сольвейг не поняла, но повиновалась, как и все они, и вскоре налетчики выстроились в две шеренги поперек поросшего травой холма над рекой. Чуть ниже этого небольшого возвышения их ждали четыре больших корабля со свернутыми парусами.

Казалось, поняв, что имел в виду Леиф, отец Сольвейг стукнул топорами друг о друга. Ее мать подняла свой щит и ударила по нему клинком с Оком Бога. Хокон тоже застучал мечом по своему щиту, и этот ритм прокатился по рядам.

Сольвейг, Магни и Леиф присоединились к остальным, и вскоре сотни раскатов грома наполнили воздух. На другом берегу реки шеренга воинов начала колебаться.

Ее отец, и мать, и Леиф, все вместе сделали шаг вперед. Остальные последовали за ними. И вот уже сотни налетчиков выступили как один, направляясь к реке, к своим огромным кораблям, неся с собой гром Тора с каждым шагом.

К тому времени, когда налетчики добрались до воды, холм на дальнем берегу был пуст. Воины бежали.

— оОо~

Сольвейг и Магни стояли на высоком холме вместе со своими родителями и ее братом. Никто не произнес ни слова. Голоса смолкли, когда перед налетчиками открылся вид.

Париж.

Ее разум не соглашался с ее глазами. То, что она увидела, никак не могло быть реальным.

Сколько людей жило в таком большом месте? Тысячи и тысячи, конечно. Карлса была приютом почти для двух тысяч душ, и она казалась ничем в сравнении с Парижем. Гетланд был в четыре раза больше Карлсы, и он казался ничеи в сравнении с Парижем.

Десятки тысяч? Сотни тысяч? Могло ли оказаться так много людей в одном месте?

Это был не город. Это был целый мир.

Мир ее дома был мал, она это знала. Карлса процветала, потому что поколения налетчиков каждый год привозили домой огромные богатства из далеких земель, но она было очень далеко на севере, с зимами, которые длились большую часть года, и ветрами, которые дули с убийственной суровостью в самые мрачные дни. Только самые преданные люди называли это место своим домом.