– Это тени умерших, духи прошлого, память нашей Земли! Не нужно их бояться, родная! Они подскажут и помогут тебе! С них и начинай свои поиски! Да слушай оберег, он тебя выведет! Ничего не бойся! Страх лишь напоминает тебе, что ты живая! И помни, я с тобой и весь Род! Помни! – напевно вещает бабушка и растворяется в воздухе.

Всё вокруг заливается ярким, ослепительным светом. Он проникает в Василису, он тёплый и ласковый, как мамины объятия. "Мы любим тебя, девочка наша!" – слышит она во сне и вдруг просыпается. На дворе давно светло, в горнице стоит тишина, а подушка Василисина вся мокрая от слёз. Отплакала бабушку во сне, и слава Богам!

Глава 2. Размыкая круг

Новый день – новое лицо. Прихорошилась наскоро Василиса да поглядела на себя в небольшое зеркальце Мелании. На неё смотрела грустная, но прекрасная дева, с глазами ясными и бездонными. "И вся сила Рода моего со мной!" – пришла к ней внезапная, но отчего-то знакомая уже мысль, и глаза тут же вспыхнули внутренним огнём. Позавтракав просто и вкусно, тем, что хозяева заботливые на столе оставили, Василиса вдохнула глубоко и вышла на улицу. Солнце уж поднялось и позолотило верхушки деревьев, а воздух был свеж и приятен. Девушка улыбнулась и отправилась искать свою подруженьку подле сарая. Вспомнив, однако, что сегодня предстоит проститься с бабушкой и проводить её с почестями, Василиса спрятала показавшуюся было радостную улыбку и, скромно потупив взгляд, подошла к хозяину дома, ворочавшему сено.

– Доброго утречка, Никифор Потапович! Благодарствую Вам за ночлег да приём тёплый да трапезы! Вовек заботы Вашей не забуду, всегда Вы нам с бабушкой помогали да покровительствовали во всех делах! – промолвила девица и поклонилась хозяину в пояс.

– Ну, что ты, Василисушка! Ты ж как родная дочка мне! А меж добрыми соседями всё по-семейному, так и дОлжно! Бабушка твоя в своей мудрости и доброте и нас никогда не оставляла, и после пожара приютила, за всё ей вечная память и благодарность! И ты Мелании как сестра, то мне любо! – воскликнул Никифор Потапыч и погладил Василису по щеке, по-отечески нежно. – Готова ли ты, доченька, к прощанию с бабушкой? Поди-ка к Матрене Тимофеевне да справься, что там подготовить надобно! Она, чай, лучше знает: венки да всяко разно, то ведь бабское дело!

– Иду-иду, Никифор Потапович! – благодарно отозвалась Василиса и побежала к сараю искать хозяйку.

В сарае Матрёна Тимофеевна, мать семейства, да дочери её Мелания, Злата и Рада закончили прокорм всей скотины и теперь дружно убирали старую подстилку и пол сарая, распевая звонкие песни.

– Василисушка, доброго утра, милая! Как спалось, как на душе? – ласково спросила румяная и приветливая Матрёна Тимофеевна, утирая пот со лба вышитым передником.

– Доброго утра, дорогая Матрёна Тимофеевна! Благодарствую за ночлег да тёплый приём да трапезы! За Вашу теплоту и заботу! Мне полегчало маленько, но грусть ведь так не отступит сразу? А всё же с вами всеми переносить её легче! Спасибо вам! – радостно откликнулась Василиса и поклонилась хозяйке дома в пояс.

– Девочка ты моя, ты ж мне родная и всем нам! Да такая славная подружка Мелании моей и сестрам её пример! Да какие вы с бабушкой добрые соседи всегда были, как помогали да выручали! Мне радостно, что в такую минуту, в тяжкой кручине, могу тебя я ободрить, а дом наш – тебя обогреть! – улыбнулась Матрёна и погладила девушку по голове, покрытой простым ситцевым платочком.

– Матрёна Тимофеевна, скоро бабушкины проводы, нужно ведь что-то подготовить…Научите меня, дорогая моя? – попросила Василиса.

– Конечно, золотко моё! Сейчас вот с сараем заканчиваем, умоемся да пойдём венки плести погребальные. Лодку попросим у старика Пантелеймона да украсим её погребальными покрывалами и лентами. Справимся, девочка, вместе всё сделаем. А потом за приготовление еды примемся!

И день закрутился, как веретено, всё набирая и набирая обороты. Василиса за всеми хлопотами и сама не заметила, как стало смеркаться. Уж садилось солнышко, и у реки, плавно несущей свои воды вдаль, к большому синему озеру, что у града Княжеского, собралась вся деревня. Горели факелы, нутряные свечи, склянки с маслом, и их мерцающие жёлтые огни отбрасывали свои отблески на тёмные воды реки. У ровного берега с колышками мерно покачивалась убранная лентами, цветами и льняными рушниками лодка. В ней, словно спящая царевна, покоилась бабушка Василисы. Умиротворенное лицо её было спокойно и отрешенно: не было на нём ни тени последних земных страданий.

Старейшина поставил у изголовья и в изножье глиняные горшочки с огнями, чтобы светел был последний путь их любимой сестры и всякий лодку на реке встретивший поклонился бы ей с почтением. Самые уважаемые жители деревни вышли и кланялись в пол своей уходящей соседке, благодаря её за всё, что было, и говоря слова добрых напутствий в последний путь. Вслед за почтенными старцами вышли сельчане и помоложе, и все говорили только хорошее. Вскоре вместе все обратились к Навным и Правным Богам, молясь о светлом пребывании бабушки в иных мирах.

Василиса слушала и смотрела на всё так, словно бы это было не с нею. Перед её глазами проносились картины счастливого детства, когда живы ещё были родители, когда их не стало, и бабушка согревала её своим теплом и светом. Вспоминалось, как бабушка учила маленькую Василису лепить пирожки, как шила ей на радость красивые платьица и баловала ягодными сбитнями да киселями…

Наконец, вся деревня запела стройным хором прощальную песню, и со словами "Прощай, Мирослава Пантелеймоновна, любимая сестра наша! Прости нас, ежели что! Мира и счастья тебе в иных мирах!" лодку плавно отвязали от колышка и толкнули вглубь реки. Затаив дыхание, Василиса смотрела, как лодка величаво уходит в небытие. И вдруг, словно прорвало в ней какую-то невидимую плотину, и из самого сердца вырвалось рыдание "Бабушка!". Василиса забывшись бросилась в воду, вслед за лодкой. Но добрый сосед Никифор Потапович прыгнул следом и вытащил плачущую девушку.

– Как же так! Они все там, а я здесь! Зачем я здесь? – кричала Василиса.

– Золотко, такова воля Богов! И бабушка хотела для тебя светлой жизни, ужель все старания её зряшные? – Матрёна Тимофеевна укутала её в свою расстегайку и бережно вытирала обжигающие слезы, струящиеся бурным потоком.

– Никифорушка, милый, неси её скорей в избу, застудится! – забеспокоилась Матрёна и поспешила следом.

Больше Василиса себя не помнила, поглотила её горя пучина, да отгоревать его, испить до дна следовало, никуда ж от него деться не денешься. Дни все слились в один, и только добрые соседи, в хворобе душевной её поддержавшие, были рядом и незримо согревали её то словом, то пищей, то объятием. Однажды проснулась Василиса, а солнце снова яркое, небо синее, да за окном журавли курлыкают. Жизнь взяла своё. Коли суждено среди живых быть да исполнить волю Богов и судьбу свою, как клубочек, размотать, так, значит, и в теле жизнь пребудет. Улыбнулась Василиса, сладко потрапезничала со всеми и обняла хозяев сердечно. Стала она в дорогу собираться, да их благодарить.

– Куда же ты, Василисушка? Осень на носу, холода! Как ты одна? Где искать тебя, девоньку? – запричитала Матрёна Тимофеевна.