Впрочем, простые игры с кубиками любому ребёнку быстро надоедают. Исчезающие и появляющиеся частицы не помнили своё прошлое и не видели будущего, они жили лишь здесь и сейчас. В итоге ребёнок просто смахнул с незримого стола часть кубиков, оставив при этом их отражения. Симметрия нарушилась. Зато появилось время, и… детство кончилось.

Ребёнок-Вселенная рос, а жар, сжигающий его изнутри, постепенно сходил на нет. Первые кванты света разлетались в разные стороны, первое поколение лептонов начинало свой путь в пространстве и времени, реликтовые кварки замедляли свой бег и соединялись в новые невиданные ранее частицы. Рождались звезды и планеты, пульсары и квазары, возникали гигантские скопления материи, называемые галактиками. «Разумные» пытались отыскать «бозон Хиггса», несущий, как полагали они, всю информацию о прошлом и будущем. Наивные. Разве может какая-то частица с нулевым спином знать и помнить то, что ей знать не дано. «Частица бога». Ха-ха.

Подросток знал, что не все кварки нашли свой приют в неразрывном глюонном поле. Часть из них исчезла в бездонном чреве странных образований, поглощающих все и вся и заставляющих даже время приостанавливать свой бег. Пусть это было страшно и непонятно, зато весьма поучительно. И тогда юный мечтатель решил ограничить себя новыми законами. Зачем знать обо всём на свете, когда можно ввести понятие вероятности. Принцип соотношения неопределённостей – вот новый закон сохранения хрупкого мира. Теперь, пытаясь определить точное пространственно-временно́е положение любой частицы, можно никогда не узнать о её реальном состоянии. А это означает лишь то, что всё, обладающее массой-энергией, уже не сможет проникнуть за горизонт событий страшных «чёрных дыр», ведь вероятность такого события никогда не станет равной единице.

Но что делать с оставшимися свободными кварками?

Подросток нашёл решение, показавшееся ему оптимальным. Все свои знания и умения, всю свою память о прошлом он вложил в каждую из своих старых и любимых игрушек. А чтобы защитить их от превратностей неумолимой судьбы, ему пришлось окружить каждый кварк почти непреодолимым полем вероятностей, по-пиратски украденным у истинных правообладателей – кошмарных «черных дыр» его собственного мира. Нашлись и хранилища для кварковых коконов. Эти хранилища рождались и умирали, то принимая в себя частичку Вселенной, то выпуская её в свободное плавание, не осознавая при этом сути своей великой миссии.

Однако подросток не был бы подростком, если бы ему не хотелось время от времени пошалить, вспоминая беззаботное детство. А что если один раз позволить какому-нибудь кварку хотя бы на миг выйти за пределы своей колыбели? И что, интересно знать, произойдёт с хранилищем? Ну-ка, ну-ка, попробуем.

Вселенная на неуловимое мгновение прекратила своё безудержное расширение, стрела времени отскочила от незримого барьера назад, в предыдущее квантовое состояние, а затем вновь продолжила свой полёт.

Вот только одна ли это стрела или их уже две?

Да, две стрелы – это непорядок. Вот тебе и принцип неопределённости во всей своей красе.

Ну что ж, компенсируем дельту времени дельтой энергии.

Подросток мысленно потёр несуществующие руки одна о другую.

Законы, им же придуманные, соблюдены, так что расширяемся дальше.

А что хранилище? Надо же, какая точность? Впрочем, это не удивительно, ведь при такой неопределённости времени количество энергии, затрачиваемой на любое действие-отклик, – настолько мизерная величина, что кое-кому можно лишь позавидовать».

* * *

– Честно скажу, не понял, как минимум, половины, – хмыкнул Михаил Дмитриевич, отложив листок и подняв глаза на Синицына. – Но главное, кажется, уяснил. По-вашему выходит, что сознание Андрея унеслось куда-то фиг знает куда, а виноваты в этом какие-то свободные кварки и никому не известная сущность. Так?

Дождавшись кивка, подполковник сложил на груди руки и подытожил:

– На мой взгляд, фантастика в чистом виде.

– Верно, фантастика. Точнее, мистика, – согласился с ним оппонент. – Однако не всё, Михаил, измеряется одним здравым смыслом. Я ведь не просто так предложил вам эту свою фигню почитать. У меня и расчёты кое-какие имеются.

– Расчёты?

– Да, расчёты. Цифры, они, как известно, не врут. Тем более, когда подкрепляются экспериментом. Пусть даже и не совсем удачным.

– Намекаете на Андрея?

– Намекаю, куда деваться. «Свободный кварк» обрёл, наконец, свободу и пустился, как водится, во все тяжкие. То ли в ином времени, то ли в иной Вселенной.

– Параллельные миры и путешествия во времени? Что ж, в этих материях я разбираюсь не больше, чем свинья в апельсинах. А впрочем… – Смирнов ненадолго задумался, затем сунул руку в карман и выудил из него монетку двухрублёвого номинала. – Знаете, Александр, что это такое?

– Знаю, конечно, как не знать. У меня у самого в кошельке такие же водятся.

– Хм, ну раз знаете, тогда давайте и я вам поведаю одну весьма занимательную историю, приключившуюся со мной лет эдак тридцать назад, ещё во времена исторического материализма…

* * *

– …вот так оно всё и было. Жаль только, подтвердить я это ничем не могу. Пропала монетка, рассеялась как пыль на ветру, – закончив рассказ, Михаил Дмитриевич откинулся на спинку кресла и испытующе посмотрел на учёного. – Ну что? Как вам моя история?

Из ступора Синицын вышел секунд через двадцать. Резко вскочив, буквально отшвырнув в сторону офисный стул и принявшись едва ли не бегать по кабинету. Останавливаясь лишь затем, чтобы хоть чуть-чуть отдышаться, мотнуть головой и рубануть воздух ладонью.

– Чёрт! Чёрт! Чёрт! – выкрикнул он спустя пару минут, перестав, наконец, носиться по комнате. – Ну почему?! Почему вы мне раньше об этом не рассказали?!

– Дык, не спрашивали, – улыбнулся Смирнов. – А что до всех остальных, то… неохота мне, знаете ли, в психушку. На воле оно как-то лучше. Такие дела.

Учёный открыл было рот, собираясь, по всей видимости, резко ответить «чекисту», но вместо этого внезапно застыл в позе бронзового Ильича с поднятой вверх указующей и направляющей дланью. Впрочем, оцепенение продлилось недолго – спустя несколько ударов сердца завлаб опустил руку, медленно подошёл к столу и, подняв ранее отброшенный стул, степенно уселся напротив Смирнова.

– Вы совершенно правы, товарищ Смирнов, – ровно проговорил он, сложив по-ученически руки. – Психушка нам не нужна.

«Что же тогда нам нужно?» – на этот немой вопрос, ясно читаемый в глазах подполковника, Синицын ответил всё тем же спокойным тоном:

– Нам надо просто дождаться, когда мои студенты полностью восстановят разрушенный аппарат, а затем повторить эксперимент с учётом всех вновь выявленных обстоятельств.

– Хм, и кто же на этот раз станет подопытным кроликом? – усмехнулся Михаил Дмитриевич, глядя на визави.

– Либо я, либо вы, – пожал плечами доктор наук. – Других претендентов на это почётное звание я как-то не наблюдаю.

– Вы уверены? – приподнял бровь Смирнов.

– Ну, мы могли бы привезти сюда ещё и Андрея, но, согласитесь, это было бы не совсем комильфо. К тому же, наши правоохранительные органы вряд ли допустят экзерсисы подобного рода, не говоря уже об эскулапах.

– Да нет, я спрашиваю не о том, – перебил учёного подполковник.

– А о чём?

– Просто не совсем представляю, почему именно мы двое.

– А вы что, ещё ничего не поняли?

Михаил Дмитриевич развёл руками:

– Не понял. В теориях я не очень-то разбираюсь. Ну, то есть, я конечно готов поучаствовать в опытах, но…

– Ясно, – остановил его жестом Синицын. – Ну что же, попробую объяснить. Гипотеза заключается в том, что отвечающий за Андрея кварк, освободившись, оказался моментально притянут другим, аналогичным. И ни пространство, ни время не стали ему помехой. В квантовой хромодинамике всё происходит наоборот. Чем больше дистанция, тем сильнее взаимное притяжение частиц – есть у глюонного поля такая особенность. А поскольку тридцать лет назад в той же самой комнате произошло некое ломающее стереотипы событие (ваша рассыпавшаяся в прах монетка – это как подтверждение факта), постольку элементом взаимного притяжения стали вы, уважаемый Михаил. Вы и никто более. Вы ведь, надеюсь, испытываете к Андрею симпатию, да?