Слейтер кричал, что он в первый раз слышит имя мисс Гилкрист, что он недавно только приехал в Глазго и ни с кем там не знаком, что билеты на рейс в Америку он заказал несколько недель назад… Американский суд пребывал в растерянности. Судье дело показалось странным, он был готов отказать англичанам в выдаче Слейтера, но тот был настолько возмущен всей историей, что отказался от американской защиты и добровольно вернулся в Англию, чтобы не только доказать свою невиновность, но и проучить мерзавцев из Скотленд-Ярда, которые опорочили его доброе имя. Так что на обратном пароходе свидетельницы, детективы и Слей-тер плыли вместе.
Слейтер не учел того, насколько он будет неприятен присяжным и суду. Ведь он был иммигрантом из Германии, возможно, даже евреем, он играл в карты, содержал карточные клубы в Лондоне и Нью-Йорке, имел любовниц, многократно богател и так же легко разорялся. Типичный убийца!
У Слейтера было алиби, но оно основывалось на показаниях его служанки и любовницы и потому не было принято во внимание судом. Мистер Адамс, которого попросили опознать убийцу и который единственный видел его вблизи, заявил, что сделать это невозможно. Он никогда не возьмет такого греха на душу. Мистера Адамса попросили удалиться.
На суде осталось невыясненным, откуда Слейтер мог знать о драгоценностях мисс Гилкрист, а если и знал, почему он их не взял с собой? Каким образом он вошел в квартиру к такой осторожной женщине? Зато при обыске в квартире Слейтера был найден молоток. Следов крови на нем не нашли, но прокурор объявил, что этим молотком вполне можно было убить старую леди. И суд согласился с тем, что молоток и есть орудие убийства.
По мере того как заседание подходило к концу, гнев и возмущение шотландцев против приезжего убийцы постепенно стихали, уступая место законным сомнениям.
Наконец, предоставили последнее слово обвиняемому. Тот говорил недолго. Вот его речь: «Я не знаю ничего об этом деле! Совершенно ничего. Я никогда даже не слышал ее имени! Я не понимаю, как можно связать меня с этим делом? Я ничего же не знаю! Я по доброй воле вернулся из Америки! За что вы меня судите?»
После этого присяжные удалились на совещание. Совещались они недолго. Некоторых из них стали одолевать сомнения. Окончательный вердикт их был таков: девять — виновен, пять — вина не доказана, один — невиновен.
Слейтера должны были повесить в тюрьме 27 мая, но тут вмешалась общественность. Всё большее число людей понимали, что этот процесс несправедлив. Был создан комитет в защиту Слейтера, за несколько дней им было собрано более двадцати тысяч подписей в защиту приговоренного к смерти. Надо отдать должное шотландцам — в них заговорила совесть. В последний день перед казнью повешение было заменено пожизненным заключением.
Конан Дойл узнал о деле Слейтера (дело-то было местным, шотландским, и лондонские газеты о нём почти не писали) лишь в 1912 году, когда к нему обратился адвокат Слейтера, помня о том, как Конан Дойл защищал Эдалджи. Сначала Дойлу не хотелось заниматься этим делом: он был очень занят работой, как писательской, так и общественной. Да и Слейтер был ему куда менее симпатичен, чем Джордж. Но когда он всё же ознакомился с делом, то понял: не может быть, чтобы Слейтер был в чем-то виновен. Всё подстроено, всё подогнано — человека «подставили».
В августе 1912 года Конан Дойл издал брошюру «Дело Оскара Слейтера», в которой убедительно доказал, что тот невиновен.
Но, как и в предыдущем деле, Слейтера было трудно оправдать, если не найти настоящего преступника. И тогда Конан Дойл обратил внимание на то обстоятельство, что служанка совсем не удивилась, когда убийца вышел из спальни. Может быть, мисс Гилкрист ожидала и отлично знала того человека, иначе как она пустила его в дом? Ведь замки были нетронуты! А если так, может быть, убийце и не нужны были драгоценности, а одну брошь он взял только для того, чтобы навести полицию на ложный след?
Однако никакого впечатления на власти брошюра Конан Дойла на этот раз не произвела. Министерство ответило, что оснований для пересмотра нет.
Конан Дойл не отказался от борьбы, но что делать дальше, он не знал. Потому он продолжал бомбардировать министерство внутренних дел письмами, а министерство продолжало на письма отвечать: «Мы сожалеем, но…»
И тут в марте 1914 года произошло неожиданное событие. Лейтенант Джон Тренч, детектив полиции города Глазго, один из тех, кто осматривал квартиру убитой, обратился к известному в Глазго нотариусу с заявлением. Уже пять лет он носит в себе информацию, которая могла бы изменить судьбу Слейтера, но не имеет права разглашать служебную тайну. И вот сейчас, не в силах справиться с укорами совести, он просит нотариуса зафиксировать его показания, но не разглашать их, так как его уволят со службы. Тогда, посоветовавшись с коллегами, нотариус дал слово Тренчу, что за правдивые показания, направленные на выяснение истины, начальство не имеет права его преследовать.
Вот что заявил Тренч: «Служанка Элен узнала человека, бывшего в квартире, и в ту же ночь назвала его имя одной из близких родственниц мисс Гилкрист». Далее следовали показания этой родственницы — племянницы покойной: «Я никогда не забуду ночь убийства. Служанка мисс Гилкрист прибежала ко мне, и первое, что она воскликнула, были слова: «О мисс Бирелл, мисс Гилкрист убили. Она лежит мертвая в гостиной, и я видела, кто это сделал…»
Я ответила: «Это ужасно! Но кто это был?»
Она сказала: «О мисс Бирелл, это был А. Б. Я уверена, что это был А. Б.»
«Боже мой! — воскликнула я. — Не смей так говорить!»
Когда заявление Тренча стало известно прессе, журналисты бросились к служанке и мисс Бирелл. Но обе заявили, что они ничего подобного в свое время не говорили. Тогда министерством была назначена специальная комиссия, которая заседала тайно и куда не допустили ни Конан Дойла, ни адвоката Слейтера. Комиссия проверила документы и допросила Тренча. После этого было опубликовано правительственное заявление, в котором говорилось: «Нет оснований к пересмотру приговора».
Лейтенанта Тренча, несмотря на то что официально было объявлено, что он руководствовался благими намерениями, тут же уволили из полиции за профессиональную непригодность.
В этой ситуации даже Конан Дойл был вынужден отступить. Это не значит, что он отказался от защиты Слейтера, но он не видел путей помочь ему, если правительство, несмотря на все свидетельства в обратном, по какой-то причине решило оставить имя настоящего убийцы в тайне.
Конан Дойл планировал новые шаги в защиту Слейтера, но тут началась первая мировая война, и обстоятельства изменились настолько, что дело Слейтера отступило на задний план.
Конан Дойл намеревался пойти на войну врачом-добровольцем. Но ему в этом было отказано. 55-летний писатель был настолько известен, что рисковать им не сочли возможным. Конан Дойл не раз бывал на фронте, он многое делал в тылу для помощи раненым, голодающим, беженцам. И все эти годы с постоянной тревогой следил за судьбой своих близких, которые оказались на переднем крае. Среди них был его любимый младший брат и старший сын. Брат Иннес стал на фронте генералом, сын служил врачом в полевом госпитале.
От пуль и ранений погибло несколько родственников Конан Дойла. Но судьба пощадила сына и брата. Трагедия случилась тогда, когда осенью 1918 года писатель позволил себе облегченно вздохнуть, понимая, что война фактически завершилась. И тут за неделю до конца войны его сын заболел инфлюэнцей — это была первая в истории эпидемия гриппа, которая унесла сотни тысяч жизней. Подобно тому как тиф свирепствовал в охваченной гражданской войной России, инфлюэнца убивала солдат на Западном фронте. Спасти сына не удалось. Он умер, когда гремели последние залпы войны. А еще через несколько недель, уже собираясь домой, заболел воспалением легких и быстро сгорел генерал Дойл — младший брат Артура, о котором тот всю жизнь заботился, который был ему всегда очень близок.
Эти две жестокие, несправедливые потери и последовавшая вскоре за ними смерть любимой матери буквально выбили Конан Дойла из седла. Он никогда уже не будет прежним. И последние десять лет своей жизни внешне он проживет так же, как и до войны, окруженный славой и почетом. Он будет писать рассказы и повести, но психически это уже сломленный человек.
