От подобного вывода на душе стало легче. Расслабившись, она вскоре уснула, в странной позе на боку, будто позируя для художника. От мутноватого лунного света ее темные волнистые волосы походили на змей. Казалось, шипели и занавески на распахнутых окнах.
* * *
Хелена проснулась в кресле от невыносимого грохота. Ее донимала мигрень – боль перекатывалась между висков и пульсировала. С трудом разлепив веки, девушка попыталась сфокусировать взгляд.
Напротив висела половина женщины.
Кровь из нее не лилась, а взгляд был слишком осмысленным, так что фигура не походила ни на труп, ни на куклу. Руки, скрытые массивными складками платья, были расслабленно сложены на груди, ниже которой, впрочем, ничего не было. На высоком лбу дамы, окончательно сбивавшая с толку, выведена римская цифра три.
– Ну что, моя волшебная, каковы впечатления от короля кубков?
Рядом, облокотившись плечом о кресло, стояла дама из прошлого сна. Заметно уставшая, она держала влажное полотенце у лба.
Хелена честно ответила, что не поняла ее в прошлый раз.
– А тебе и не нужно понимать, я ведь помогу.
Тогда девушка вновь перевела взгляд на фигуру, вяло качавшуюся на веревках, и спросила, кто это.
– Как же! Разве ты не знаешь, о чем рассказывает Императрица? Эта женщина, Екатерина Медичи… Говорят, она была готова на все пойти ради своих детей. И я понимаю ее, ведь дети – это прекрасно, пусть и хлопотно. Из-за них всегда шумно, вот и сейчас, – дама вскинула руку вместе с рукавом, похожим на окорок, – этот шум в связи с тем, что скоро прибудут дети.
Грохот резко усилился, Хелене стало так больно, что захотелось отрезать свою гудящую голову.
В последние несколько секунд – именно их всегда запоминаешь лучше всего – дама вновь улыбнулась.
– Просто прими это и позволь главному в твоей жизни появляться неожиданно.
А затем все исчезло.
* * *
К утру сон забылся почти целиком. Остались лишь отдельные фразы и головная боль, от которой шестерни внутри черепа вращались скрипуче и медленно.
Несмотря на недомогание, Хелена приняла приглашение отца проехать по городу, а затем посетить его контору, где была назначена встреча. Ничем в общем‑то не интересующаяся, девушка главным и единственным своим развлечением считала прием гостей или разъезды по званым ужинам. Останься она дома, весь день прошел бы в тоскливых прогулках по саду и распитии чая в ожидании обеда, а затем ужина.
Сейчас она тряслась с отцом в экипаже. Волосы собраны под нарядную шляпку, по моде приколотую у самого лба. Пышная, шитая конусом юбка занимала все свободное место, и даже отцу (Хелена отмечала это почти со злорадством – не ей одной страдать от неудобного платья) некуда было вытянуть ноги.
Пласид читал последнюю книгу Габорио [3] и изредка крутил на пальце усы. Поняв, что отец не намерен в очередной раз расхваливать улицы за окном, Хелена выдохнула – проехаться в тишине ей удавалось нечасто.
Девушка не понимала причины подобного однообразия: начитанный и осведомленный о большинстве событий в стране, в разговоре с дочерью Пласид всегда выбирал восхваление градостроительной мысли или обсуждение редких совместных вылазок. Иногда Хелене казалось, что он придерживался невысокого мнения о ее уме, и потому в тайне держала обиду.
Обладай она более миловидным лицом и пользуйся спросом у юношей, Хелену сейчас могли бы зрелищно украсть. Какой‑нибудь господин в лаковом макинтоше угнал бы у случайного извозчика лошадь, бросился им вдогонку, и прохожие на его пути с криками разбегались бы. Только Хелене не повезло. Судьба лишила ее всех удовольствий.
Сквозь штору девушка выглянула из экипажа без особого интереса: на тротуарах теснились пухлые розовощекие торговки с лотками или букетами; какой‑то босоногий юнец, перекрикивая уличный шум, продавал ворох газет.
«Конечно, ведь я не какая‑нибудь де Монтихо [4]… – Она тяжело вздохнула. – За ее каретой наверняка увязалась бы целая вереница прохожих».
– Отец, отведи меня в ресторан.
– Успела проголодаться в дороге, моя милая? – поинтересовался Пласид, не отрывая взгляда от книги.
– Нет. – Хелена еще раз взглянула на улицу и, ничего там не найдя, резко задернула штору. – Мне грустно. Хочу пирожных.
* * *
Когда Хелена оказалась в кабинете отца, она не раз пожалела о решении проехаться с ним. В конторе было нестерпимо скучно. Уже несколько раз она пыталась начать какую‑то случайную книгу, но буквы плыли перед глазами.
От скуки она несколько раз донимала отца жалобами, которые остались без внимания. В конце концов Хелена драматично разлеглась на диване, демонстрируя тем, насколько неприятно ей здесь находиться.
Наконец вошел какой‑то худосочный мужчина лет сорока в котелке и с небольшим драгоценным камнем на шее. Кивнул в знак приветствия с легкой нервозностью и сразу перевел вопросительный взгляд на Хелену.
– О, месье Блан! Добрый день, рад вас видеть! – Перехватив взгляд вошедшего, Пласид пояснил: – Разрешите представить вам Хелену, мою дочь. Вас не потревожит ее присутствие?
Мужчина торопливо согласился, очевидно, успокоенный тем, что перед ним не возлежала малолетняя, утомленная ласками любовница. Когда они с отцом завели монотонный разговор о бумагах, Хелена почувствовала, как ее клонит в сон.
«Как же это осточертело».
Накатившее раздражение немного взбодрило. От гневливого жара, растекшегося по телу, она повернулась к одному из шкафов.
Стендаль, Потоцкий, «Оберман» де Сенанкура.
– …Нужно будет получить печать, это может занять определенное время…
Шарль Нодье, Голдсмит, «Фауст» Иоганна Гёте.
– Ох, месье, вы не представляете… обращаться именно к вам!
Оноре де Бальзак «О Екатерине Медичи».
Это оно. В голове Хелены что‑то щелкнуло. События сна накрыли ее, точно вода из прорванной дамбы.
«Та дама что‑то говорила о прибытии детей… Не понимаю, к чему это могло быть? Кто‑то должен скоро приехать?»
Прищурившись, Хелена стала рассматривать незнакомого господина – суетливый, взгляд тусклый, обручальное кольцо на левой руке, ничего выразительного. Хелена пыталась связать его и половину женщины с тройкой на лбу, но толком ничего не выходило. Вопреки своему скептицизму сейчас она старалась вычленить из той грезы некий сакральный, символический смысл. Хелена поверила, ей хотелось поверить, что он там был.
«Попробовать уточнить? Во всяком случае, буду знать, что все эти странные сны – просто мое воображение. Терять ведь нечего, в конце концов».
Девушка выпрямилась, пригладила выбившиеся из прически прядки. Кажется, имя клиента она запомнила.
– Месье Блан? – Оба мужчины повернулись в ее сторону. – А могу ли я поинтересоваться: как поживают ваши дети?
Лицо незнакомца на секунду скривилось – будто кто‑то с силой поставил трость ему на ногу, – затем он растянул уголки губ в жалком подобии улыбки.
– Мадемуазель, вероятно, не знала, но моя супруга больна. Мы не можем иметь детей.
Пласид, заметив перемену настроения клиента, положил руку ему на плечо и заторопился исправить ситуацию:
– Ох, месье, прошу простить мою дочь за бестактность! Хелене сегодня нездоровится, она не совсем понимает, что имеет в виду. Мне жаль, мне действительно жаль.
– Не волнуйтесь! – Блан все так же нервозно стал промакивать лоб. – Просто для меня эта тема довольно болезненна. Понимаете, семья – мое все.
– Что ж, прошу прощения. Мне тоже очень жаль, месье, но я была уверена в обратном.
«Не вышло. Хотя на что я вообще рассчитывала? Чепуха это все, зря надеялась».
Хелена досадовала на саму себя – не из-за стыда перед Бланом, а от обиды. Она ведь почти поверила во что‑то особенное и мистическое, но ее словесный выстрел закончился закономерной осечкой.
Пласид с укоризной посмотрел в сторону дочери. Поджав губы, девушка откинулась на спинку кресла. Отец еще раз принес извинения, и они продолжили заниматься документами, пусть уже не так живо.