Выслушав мага, Император бросил взгляд на рабочее место главного учёного своего государства. Скользнул по разместившимся рядом с ретортами и спиртовками коробочкам с полосками перламутровой кожи и прядками светлых волос оборотней, по аккуратно завинченным и расставленным рядком баночкам с мутной или прозрачной жидкостью, в одной из которых он явственно разглядел несколько плавающих голубоватых ногтей. Однако мужчина не почувствовал ни отвращения, ни брезгливости. Только торжество. И ещё тогда он впервые ощутил сладковатый запах, который позже станет для него чуть ли не привычнее чистого воздуха.
Война с остроухими тем временем планомерно двигалась к концу, и толковать её исход не в пользу людей мог бы только полный глупец. Но когда эльвы, не особо надеясь на сострадание бессердечных дикарей, запросили пощады, правитель людей вдруг не пожелал добивать склонившихся, а неожиданно обозначил цену их жизни.
Император бросил взгляд на не сводящую с него глаз красавицу и, отвернувшись, улыбнулся краем губ. Да, к его удивлению, цена оказалась вполне приемлема для надменных эльвов. Всего-то лишь младшая дочь их короля! Ха!..
Когда с закатными было подписано мирное соглашение и выполнены все условия прекращения войны, легионы «варваров» потекли обратно в земли людей. Казалось бы, что ещё может быть нужно жестоким дикарям? Победитель признан. Урок преподан. Но на полпути армия империи вдруг круто повернула на юго-восток и за полдня достигла первого поселения изумлённо встретившего их изменчивого народа. Не прошло и получаса, как Император поставил на карте здешних территорий первый жирный крест. Имперские легионы двинулись дальше, углубляясь в земли морфов и оставляя позади себя чёрное дымящееся ничто.
Поначалу воины с перламутровой кожей пытались давать отпор, так, как учили их предки – используя свою силу. Они проникали в лагерь врага, принимали его облик и устраивали нападения «своих на своих», стараясь втянуть в сражение как можно больше людей. Однако при первой же такой атаке оборотней ждало жестокое разочарование. Одна щепоть какого-то порошка, брошенная в горящие повсюду костры или на пламя факелов, – и лагерь людей затягивало прозрачной дымкой, от которой все находящиеся здесь морфы вдруг становились до бессовестного узнаваемы. И ни один больше не мог измениться. Тогда после нескольких неудачных попыток вести войну на своих условиях, изменчивые, бросив свои дома и почти весь скарб, постарались найти спасение в лесах. Но, к их безграничному удивлению, солдаты империи всегда безошибочно находили их, устраивая охоту, как на диких зверей и нещадно истребляя. Да, заклинание «глубокого поиска» работало безотказно. А люди… Люди всегда превосходно умели убивать. Да и противопоставить им морфы особо ничего не могли. Как и остроухие эльвы являясь изначальными созданиями магии, числом значительно уступая противнику, сила оборотней была ограничена всего одним умением – преобразовывать своё тело. Однако это умение отодвинуло далеко на задний план необходимость в развитии воинского искусства. Кроме того, оно было доступно только мужчинам изменчивого народа. И лишь Старейшины – отец и сын первого рода – владели ещё и преобразованием энергии этого мира. Они, как корень для дерева, являлись основой всего, хранителями всех знаний и обладателями чистой крови. Но главное – только эти двое могли преобразовывать своё тело не только в похожее двуногое существо любой расы, но и в животных и птиц равноценного размера. А ещё они не зря носили звание «крылья ветра»: имея изначальную связь с воздухом, Старейшины умели летать.
Однако морфы понимали: их народу не выжить в схватке с кровавым чудовищем с человеческим лицом, перемалывающим стальными зубами мечей всех без разбору. И стариков, и женщин, закрывающих собой детей, и самих детей, оторопело глядящих на приближающуюся к их глазам сталь, но безотчётно продолжающих теребить подол пропитанного кровью материнского одеяния. И даже надрывающихся от крика, распластанных жестокой рукой словно фарфоровые лягушата младенцев. И тогда перламутровые совершили свою главную ошибку.
Однажды на рассвете к лагерю людей, не прячась (а какой смысл?), вышла группа морфов, облачённых в длинные белые одежды. На поясе у всех висели тонкие кинжалы, но ни доспехов, ни щитов при них не было. Выступивший вперёд молодой, но с внимательными и умными светло-голубыми глазами мужчина, узкий в кости и с будто бы светящейся жемчужной кожей, отмеченный вырезанным из хрусталя знаком воздуха, покоящимся на груди, сказал всего одну фразу: «Мы хотим мира».
Больше им не позволили сказать ни слова. Им не выдвинули никаких ультиматумов и не бросили ни одного обвинения. Никто из посланцев изменчивого народа не вышел из лагеря империи людей. Но на следующий день на том самом месте, где накануне был разбит императорский шатёр, поисковый отряд морфов нашёл небольшой складной столик, на котором стоял богато инкрустированный ларец.
Внутри в лужице натёкшей карминовой крови лежала отрубленная светлокожая кисть оборотня с зажатым в ней хрустальным знаком воздуха. Конечность была кокетливо перевязана шёлковым шнуром, сплетённым будто бы из волос цвета красного дерева…
К слову сказать, тот самоуверенный идиот оказался бесценным трофеем. Младшим старейшиной. Глупец думал, что его примут как равного, ведь по человеческим реалиям он был соизмерим с имперским наследником. Что ж, его тело прекрасно послужило делу империи. Учёным-магам удалось вычленить из его тканей ген полёта и переработать некоторых пленных морфов в первых Гончих – безмозглых марионеток, способных чувствовать бывших сородичей по особому «запаху» крови и самое главное – умеющих летать. С того момента надобность в «глубоком поиске» практически отпала. Гончие полностью оправдывали своё название.
Зато людей отныне воспринимали всерьёз все – от жалких ошмётков закатного племени до последнего бородатого зо́гба в подземных схронах, набитых сокровищами. Потому что знали – свирепые варвары обид не прощают. Ни обид, ни крови. Платить придётся в любом случае. Не важно – свободой одной принцессы или жизнью одного народа.
Император вспомнил тот свой «ответ» перламутровым выродкам и негромко хмыкнул, наливая в бокал тягучее красное вино. Потом повернулся и вновь взглянул на красавицу в своей постели. Невероятную, неземную красавицу, которая смотрела на него янтарными глазами и молча ждала. Мужчина тоже молчал. Его взгляд, не торопясь, путешествовал по прикрытым покрывалом длинным ногам, стройному телу, скользнул по прижимающей к груди тёплую ткань изящной кисти, остановился на чёрной атласной ленте, оплетающей тонкую шею антрацитовой петлёй, заглянул в глаза и грустно усмехнулся. Когда-то там, глубоко внутри этих медовых омутов, он часто ловил не успевший спрятаться холодный огонёк ненависти. О, да! Это прекрасное создание поначалу ненавидело и презирало повелителя людей, но ничего не могло сделать, ибо…
Император присел в стоящее рядом кресло и, склонив голову на бок, пригубил вино, казалось, задумчиво-холодно разглядывая свой «трофей». Пальцы девушки невольно потянулись к плотно обвивающей шею ленте. Эта чёрная полоска была символом её рабства, знаком подчинения, мечом палача, висящим не только над ней самой, но и над её близкими. Ведь точно такие же «ожерелья» красовались на их шеях. Они сами одели их в день, когда согласились на все условия, выдвинутые им победителями, когда принцесса Альте́ри была обещана, как залог мира. Люди сказали, что это – ретранслятор, который позволит им чувствовать друг друга, знать, что они живы, даже находясь вдали. «Хотя ходит слух, – сказал тогда Императору Корадус, – будто они могут говорить даже с мёртвыми».
Однако люди не были до конца откровенны. Это и правда был ретранслятор. Но он работал ещё и как проклятье направленного действия, активирующееся на установленные ограничения. Если один из «проклятых» умрёт, умрут все. Если один из «проклятых» попытается снять «ошейник» в обход ключа-заклинания, умрут все. И ещё. Если повелитель людей будет недоволен своей «гостьей», умрут все.
