Я пожимаю плечами.

– Честно говоря, я уже не знаю, что думать.

И это правда. Мне так много еще нужно им рассказать, но я даже не знаю, с чего начать, не знаю, что правда, а что ложь.

– Перед региональными, когда Вин спустился поговорить, речь шла о моих фотографиях с Саутсайд в бассейне. Он настаивал, чтобы я держался от нее подальше, признал, что у них что-то было, а потом заявил, что она использовала меня только для того, чтобы причинить ему боль, потому что он порвал с ней.

– Он признался в этом? – спрашивает Стерлинг, побуждая меня кивнуть. – И ты уверен, что это не чушь собачья?

Глаза закрываются, и, вот так просто, я возвращаюсь в ту ночь, в тот гостиничный номер. Пока я смотрел в глаза Саутсайд, я мог бы поклясться: все, что она говорила, было настоящим. Мог бы поклясться, что это не имело ничего общего с местью. Что были важны лишь мы вдвоем.

Но потом вновь всплывали слова Вина.

– Тогда я не мог представить, чтобы отец признал что-то подобное, если бы оно не было правдой, но… теперь вот думаю, не ошибся ли.

Голова идет кругом, когда я понимаю, что у меня в руках только несколько кусочков головоломки. И я даже не знаю, где эти кусочки сходятся.

– Если ты и правда ошибся, – рассуждает Стерлинг, – это означает, что его реальная тайна каким-то образом хуже. Раз он предпочел соврать, будто бы трахнул старшеклассницу.

Интрижка так хорошо подходила. Мы ведь говорим о Вине. Измена для него так же естественна, как дыхание. Не говоря уже о том, что Саутсайд полностью соответствует его типажу. И он крайне против того, чтобы я с ней общался. Но теперь все, что я знаю, как будто не сходится.

Ничего не понимаю.

Я наклоняюсь вперед и хватаюсь за голову. Братья молчат. Они понятия не имеют, каково это – сомневаться, не испортил ли я все только потому, что отец снова играл со мной в игры разума.

– С ума не сходи только, – сурово произносит Дэйн ровно тогда, когда нужно.

– Давайте вернемся к видео, – вмешивается Стерлинг. – Тут есть связь? Ты слил его, чтобы отомстить за то, что Вин тебе сказал?

У меня внутри все скручивается в узел.

– Нет, – вздыхаю я. – Это был не я. Паркер – единственная достаточно долбанутая сучка, способная вытворять подобное дерьмо.

Я не смотрю на парней, но прекрасно представляю, какими взглядами они меня награждают.

– Черт, я так и знал, – кипит Стерлинг.

– И почему мы до сих пор не сдали эту сучку? – вопрошает Дэйн.

– Потому что все не так просто.

Я снова чувствую на себе их осуждающие взгляды.

– Почему, черт возьми, нет? Она обманула тебя, теперь надо обрушить ад на ее голову. Для меня это звучит офигеть как просто, – рассуждает Дэйн. Он взвинчен, как будто на кону его имя. Не мое.

– Я не могу настучать, потому что она знает, – отвечаю я, уже чувствуя себя поверженным.

– Знает что?

Я поднимаю голову как раз в тот момент, когда Стерлинг задает свой вопрос. И после того, что я говорю дальше, он бросает на меня понимающий взгляд.

– О Кейси. От Кейси, – уточняю я, прежде чем они успевают спросить, кто, черт возьми, мог рассказать Паркер Холидей хоть что-то.

В ответ тишина. Затем оба садятся подумать: один – в кресло у окна, другой – на пол, прислонившись спиной к стене.

– Проклятье, – вздыхает Стерлинг, наконец-то осознавая.

– Если я расскажу про слив видео, она расскажет всем, что знает обо мне и Кейси. Начиная с отца Кейси.

Оба понимают, почему для меня это полный отстой.

– Проклятье, – повторяет Стерлинг.

Мы сидим, не произнося ни слова, пока они осознают весь масштаб этой гребаной ситуации. Дэйн ерзает в кресле, полностью завладевая нашим со Стерлингом вниманием.

– Ты был не единственным, кто рано узнал, кто такой Вин на самом деле. Мне было десять, – признается он. – Это случилось, когда мама уехала домой на неделю. Он нашел няню, чтобы присматривать за нами.

На его лице появляется невеселая ухмылка.

Я помню ту неделю и «няню», которую взял на работу наш дерьмовый отец. Все, чтобы мы не лезли к нему, пока он ни хрена не делал.

– Однажды ночью я не мог уснуть, поэтому встал, чтобы попить воды. По дороге на кухню я услышал странные звуки, доносящиеся из одной из ванных комнат, – продолжает Дэйн. – Недолго думая, я вошел и поймал их. Он нагнул ее над раковиной, брюки были спущены до лодыжек.

Я не должен удивляться, что у Дэйна есть своя история, но удивляюсь. Очевидно, я не единственный думал, что лучше защитить братьев от правды.

– Он и тебя подкупил мороженым? – спрашиваю я полушутя-полусерьезно.

– Не, дал пятьдесят баксов и упомянул, что мама неделей ранее угрожала увеличить дозу таблеток. Сказал, что если я настучу на него, то она может сдержать обещание.

– Что за мудак говорит такое своему собственному ребенку?

Дэйн пожимает плечами, прежде чем ответить на мой вопрос.

– Только Вин Голден.

Никто из нас с этим не спорит.

– Что за больной ублюдок, – усмехается Стерлинг. – Я его, конечно, не ловил, но ни за что бы не поверил, что он когда-либо был верен маме. Человек с таким эго не должен заводить семью.

Мы снова замолкаем, и мне интересно, размышляют ли они о нашем потрясающем детстве. Да, с деньгами было легче игнорировать часть поступков отца, но эти взлеты всегда перемежались довольно нездоровыми падениями. Такое дерьмо ни один ребенок видеть не должен.

– Итак, каков план? – спрашивает Дэйн. И я замечаю, что он не спросил, каков «мой» план. Теперь, когда они знают правду, это стало и их проблемой тоже.

Я пожимаю плечами, одновременно чувствуя воодушевление и поражение.

– Да ни хрена я не знаю.

– Нам нужно докопаться до сути лжи Вина, а еще уладить ситуацию между тобой и Саутсайд, – говорит Стерлинг, но затем смотрит на меня. – Если только… ты все еще не думаешь, что Вин сказал тебе правду.

Я на мгновение задумываюсь об этом и вспоминаю, как он манипулировал всеми нами на протяжении многих лет. Как бы ни было легко поверить, будто я во всем разобрался, теперь дело не только в осознании, на что способен Вин. Той ночью я кое-что увидел в Блу. И я знаю, что почувствовал, когда прикоснулся к ней.

Уже одно это заставляет меня выбросить свои теории в окно, ведь реальность, от которой я не могу убежать, такова: я хочу эту девушку. Может, даже больше, чем хочу правды. Это наводит меня на мысль, что, даже если мы никогда не раскроем всю историю, я мог бы просто послать все к черту.

При условии, что я когда-нибудь смогу заставить Блу выслушать меня.

– Я пытался поговорить с ней сегодня, но безуспешно.

– Неужто, Шерлок, – говорит Дэйн со смехом. – Она думает, что ты слил видео с ее задранной задницей в интернет. Ты бы захотел с собой поговорить?

– Давайте все же будем честны. Ракурс был очень даже ничего, – Стерлинг наклоняет голову и прикрывает глаза, будто бы представляя Саутсайд на том видео.

– Серьезно, блин? Ты посмотрел гребаное шоу целиком, да?

Он игнорирует меня и, когда я бросаю в него пакет со льдом, лениво отмахивается.

– О да, – откровенно признается Стерлинг. – И если бы не знал, что ты там участвовал, то даже не заметил бы.

Я испускаю смешок – впервые за последние дни. Никому в мире, кроме этих двух засранцев, не сошло бы с рук даже думать о Блу в таком ключе. Спросите Остина, как у него это вышло.

– Просто говорю, что она горячая штучка, – добавляет Стерлинг, снова проверяя меня.

– Давайте-ка сосредоточимся, – вмешивается Дэйн. – Просто сказать Саутсайд, что видео слила Паркер, нельзя, ведь тогда придется объяснять ей, почему ты не можешь выдать сучку…

Он бессвязно бормочет и делает паузу, чтобы подумать. Мне предстоит разгрести кучу дерьма. Собрать множество кусочков, которые еще не раскрыты. Эта мысль возвращает меня к Рикки и его загадочному комментарию.

– Нужно начать с малого, – заключает Дэйн, прерывая мои размышления.