Денисов не был новичком в органах, поэтому он всего через секунду отверг разумную альтернативу и выбрал верное решение.

– Говори сейчас, Орехов, чего время тянуть, – процедил он.

Взгляд у него при этом был очень недобрым. Скорее всего, начальник теперь затаит на меня обиду, а это может аукнуться чем угодно – от внезапной командировки на Крайний Север месяцев на шесть для передачи опыта до перманентной слежки за скучным инженером, у которого вся радость жизни заключается в ежегодном выезде с любимой гитарой на Грушинский фестиваль. [1]

– Я подумал, что действия антисоветских элементов обычно остаются без последствий. Бывает, что их арестовывают, судят, дают какие-то не слишком большие сроки. Но после освобождения они снова попадают в ту же компанию, с которой общались до ареста, и продолжают заниматься всё той же антисоветчиной. А там на их судимость никто не смотрит, она никого не волнует – они считают, что страдают за правду, а наше советское государство жестоко угнетает их свободу самовыражения, – на одном дыхании сказал я и запнулся.

Пауза мне понадобилась, чтобы покопаться в памяти Виктора и убедиться, что я не слишком далеко отошел от истины. Всё примерно так и было – диссидентов сажали, лечили в психиатрических клиниках, но после освобождения их друзья и соратники обеспечивали их работой, помогали и снова вовлекали в процесс, который лучше всего описывался 70-й статьей Уголовного кодекса РСФСР от 1960 года. Причем «своими» для таких уголовников были все – от тех, кто требовал, чтобы советские власти соблюдали собственную конституцию, до тех, кто желал видеть на карте мира независимую Эстонию или ещё более независимую Украину. К ним ещё примыкали евреи, которые внезапно возжелали уехать на историческую родину – правда, не в воюющий Израиль, а в США обетованные, но суть была не в этом. Вся эта кодла горой стояла за своих, и попадание в их круг гарантировало человеку, что его не бросят в трудной ситуации.

– Любопытная мысль, – как-то одобрительно кивнул Денисов. – И у тебя есть рецепт, как исправить эту ситуацию.

Кажется, он тоже замечал что-то подобное, поэтому и смягчил свой тон.

– Только предложения, я их пока не оформлял. Таким людям нужно присваивать особый статус... – я сделал вид, что задумался, – например, называть их «иностранными агентами». Частичное поражение в правах... степень, думаю, стоит всесторонне обсудить, но, к примеру – пусть они отчитываются о расходах денежных средств, сообщают о своих передвижениях правоохранительным органам. В общем, находятся на контроле.

– Зачем нужны отчеты о расходах? – недоуменно спросил полковник.

– Это точнее, чем отчет о доходах, по тратам лучше видно, как живет человек.

– Разумно, – согласился Денисов. – И так ты предлагаешь маркировать только осужденных?

– Необязательно. Иногда кто-то на срок ещё не навредил, но если ему плашку такую поставить – ему труднее будет продолжать свою деятельность и он может вернуться к честному труду, – с готовностью объяснил я.

Вольный пересказ принятого в далеком будущем закона об иноагентах явно произвел впечатление на Денисова. Он с минуту молчал, глядя в стол, а мы с Максом воспользовались этим, чтобы разыграть нехитрую пантомиму – он вопрошающе посмотрел на меня, а я успокаивающе кивнул. Мол, всё в порядке и под контролем.

– Интересная идея, – наконец сказал полковник. – Только это уже было после революции, тогда почти всех бывших записали в лишенцев. Никаких избирательных прав, никакого высшего образования, до руководящих постов их не допускали... В тридцать шестом отменили, к двадцатилетию Октября... Чем твоя идея отличается?

– Фактически ничем, – признался я, хотя про тех, довоенных лишенцев просто-напросто забыл. – Впрочем, существенное отличие есть – тогда поражали в правах тех, кто мог ничего противозаконного и не сделать, лишь по факту происхождения. Я же предлагаю ввести такое поражение в качестве одного из наказаний за уже совершенное деяние. К тому же это позволит через какое-то время накопить статистику – сколько лиц в нашей стране склонны к антисоветской деятельности. Правда, главное – не перегнуть палку, иначе найдутся активисты, они и нас с вами в иностранных агентов запишут.

Я невесело улыбнулся, давая понять, что совсем не шучу. И Денисов мой намек считал мгновенно.

– Да... – пробормотал он. – Идея интересная, но Запад сразу же поднимет вой о возвращении репрессивного механизма. Они и так Комитет поливают помоями регулярно.

– А нехай клевещут, – отмахнулся я. – В эту категорию надо ещё и тех прописать, кто напрямую финансирование от враждебных государств принимает. Пусть пока таких не выявлено, но в эту категорию можно записывать и тех, кто, допустим, печатается в эмигрантских журналах – ведь за публикацию положен гонорар, так что пусть докажет, что ему этот гонорар не выплатили. Есть у меня данные, что среди этих людей существует целая система взаимозачетов – одни тратят на Западе, а потом компенсируют уже здесь, рублями.

– Это можно доказать? – встрепенулся Денисов.

– К сожалению, пока нет, в основном лишь мои догадки, – я покачал головой. – Но если вы дадите разрешение, я собираюсь серьезно заняться этим направлением... если мне и Степанов поможет, то, думаю, быстрее управимся. Но есть шанс, что это ложный след.

– Жаль, если ложный... – согласился он. – Степанов, ты не против поработать с Виктором по этому направлению?

Вот как – уже не Орехов, а Виктор. Расту.

– Нет... вернее, да... – от волнения Макс запутался в отрицаниях. – В общем, я готов, товарищ полковник.

– Вот и хорошо, – Денисов снова одобрительно кивнул. – Тогда порешим так: во вторник вы с утра приносите мне свои предложения – на бумаге, письменно, в перепечатку не отдавайте. Мы их смотрим, обсуждаем, правим – и я подам рапорт выше. И план мероприятий по выявлению каналов финансирования антисоветской деятельности со стороны Запада не забудьте.

– Скорее всего, там и первый отдел со вторым лишними не будут, – Макс соображал быстро.

– При необходимости всех мобилизуем, – оскалился Денисов. – Так что берите по максимуму. Свободны!

Я понимал его радость. Денисов не был дураком, солдафоном или недалеким служакой и хорошо понимал перспективы того, что я предложил. В кои-то веки его подчиненный выдал годную идею, которая позволяла в буквальном смысле вытащить «Пятку» из того загончика с артистами и учеными, в котором она обреталась, и сделать это управление серьезным игроком в войне здешних башен. Думаю, за выходные дни полковник поговорит не только с Алидиным – чтобы не прыгать через голову непосредственного начальника, – но и с руководителем общесоюзного пятого управления КГБ, генерал-майором Филиппом Денисовичем Бобковым. Его я помнил ещё живым – в моем времени он был бодрым старичком, который стойко перенес почти сорок лет критики своей предыдущей деятельности и умер несломленным. Правда, в какой-то момент он повинился перед диссидентами, но это было в русле времени и вряд ли кто осудит отставного генерала за такой поступок, тем более совершенный в другое время и в другой стране.