All day long I think of things but nothing seems to satisfy

Think I'll lose my mind if I don't find something to pacify. 1

Geezer Butler, Black Sabbath, 1970

Я, рядовой Клэй Рэдфорд, личный номер «13-90», сидел в столовой на своем обычном месте и никого не трогал.

Правда, необычным было время. Первый раз за полгода службы в охране Центра я сидел там в «добрый час». Так назывался час до отправления светового поезда. Для любого первогодки это было волшебно и тревожно.

Предвкушение трехнедельного увольнения дополняла возможность съесть в этот час двойной чизбургер от шефа Брейди.

Этот чернокожий лысый сукин сын с забитыми наколками руками готовил как боженька. Даже моя матушка в Форт-Коллинз, Колорадо, не сварганила бы лучше. Он сам заказывал продукты и следил за их идеальным сочетанием, добавлял по желанию лук-фри или халапеньо, даже кружочки свежего ананаса, черт побери! От парней из инженерного взвода я слыхал, что Брейди лично взгрел интенданта, напортачившего с поставкой продуктов.

В ожидании своего чизбургера с картошкой «айдахо», соусом и колой я сидел, как в гипнозе, уставившись на огромные электронные часы с красными цифрами и нависший над ними «Тревожный Билли». Так называли круглый настенный фонарь красного цвета, который загорался, если слишком много жуков сразу нарушали периметр, и часовые понимали, что не отмашутся сами.

В последнее время жуки выползали с севера из расщелин в скалах у реки и подрывали фундамент, грызли, как кексы, бетонные стены, а еще коммуникации и зазевавшихся часовых на обходах. Жуки всегда пытаются пробраться в Центр. И никто не знает, за каким чертом. Если честно, мы и сами толком не понимаем, что такое этот Центр. Какие-то там генераторы каких-то там волн. Наверно можно было выведать у техников, но мы недолюбливали этих мучных червей. Штатский – он вроде и человек, да не совсем.

Здание Центра – здоровенная такая елда ярдов триста высотой. Огромная башня песочного цвета среди скал и пустоши, обнесенная стенами со сплошными горизонтальными отверстиями для стрельбы по всей длине.

К зданию текла река и пряталась под скалы, куда-то в катакомбы под Центром. Кого попало сюда не брали, жалование в два раза больше обычного. Когда служба моя закончится, у меня будет достаточно баксов на первый взнос за дом и приличное свадебное путешествие. В общем, кайф, но были и свои нюансы…

Жуков отстреливали со стен и башен, ставили колючую проволоку, и все бы ничего, если бы не стали появляться красные. Опаснее красного жука могут быть только прыжки на противотанковой мине, и это факт.

Мой сосед по койке Анхель Гарсия повесил на двери казармы плакат «Better dead than red»2. В нашем случае это означало, что лучше быть сожранным на обходе серыми, чем залипнуть на красного. Красных боятся все, даже сержант Матео, хотя по нему не скажешь.

«Он вывернет ваш мозг наизнанку, бойцы, трахнет душу и сделает это шутя и с выдумкой», – говорил он на инструктаже. Тут он был прав. Убедиться в этом было несложно. Трое парней месяц назад угодили в лазарет после того, как залипли на красных. Один умер, двух комиссовали. В среднем из залипших спасается и восстанавливается один из пяти или меньше.

Сам я красных еще не видел.

До поезда оставалось 23 минуты 4 секунды, время утекало.

Я представлял вкус пива и запах волос Лу́ны – девочки, которую я не отдам никому, можете мне поверить. С девяти лет знаю эту обаятельную нахалку.

– Эй! Один! Три! Девять! Ноль! Забирай поднос! – крикнул Брейди из-за стойки.

Я оторвал взгляд от красного фонаря и, скрипнув алюминиевым стулом, встал, перешагнул через вещмешок и быстро прошагал к линии раздачи.

Красота была невероятная: румяный чизбургер с двумя сочными котлетами и стекающим по краям сыром, картошечка с соусом, кола со льдом искрилась пузырьками. Я сглотнул слюну, даже голова немного закружилась – так жрать хотел.

Усевшись, я впился зубами в добычу и стал сочно жевать. О, этот божественный вкус!

Когда от гамбургера оставалась половина, я поднял глаза на часы.

И тогда этот чертов фонарь полыхнул. Зал столовой залился красным мигающим светом, а по ушам заездила сирена.

Твою мать. В сердце будто разбилась ваза династии Минь, или как ее там.

Это означало только одно: сегодня на поезд я не попаду.

Жадно сделав еще три огромных укуса, я вскочил и побежал.

Пробегая мимо ленты раздачи, я услышал шефа Брейди:

– Постарайся сегодня не сдохнуть, солнышко!

– Никак нет, шеф Брейди, сэр! Вы очень добры, шеф Брейди, сэр! – прокричал я в ответ.

А по коридорам уже мельтешили ребята в зеленом, стекаясь из казарм и тренировочных комнат в один ручей, утекающий в арсенал – огромный зал с кучей пронумерованных шкафчиков.

– Северное крыло, стена четыре. Северное крыло стена четыре», – повторял голос в настенных динамиках.

В коридоре мы столкнулись с Анхелем. Я налетел на него всем живым весом в 207 фунтов, а этот ублюдок даже не шелохнулся. Низкий, широкий в груди, с огромными кулаками. «Гвадалахарский черт» – так его называл инструктор по рукопашному бою, который в нем души не чаял. Гарсия уже стал мне как братишка.

Он придержал меня, помогая сохранить равновесие.

– Что, Клейтон, пострелять не терпится? – сказал он, улыбаясь. Мне нравился его акцент. Напоминал сериалы о картелях.

– Так не терпится, что даже поезд просрал, – ответил я, стараясь звучать бодрее. Но я боялся.

Любая тревога в Центре означает реальный риск для солдата. Всего я бегал так восемь раз за полгода. Сколько бы ни было серых – мы перехерачим их в любом случае, максимум переломы и колото-резаные, ну если уж только совсем не повезет… Другое дело – красные. Если красный навел усы и солдат залип, такой бедолага может подорвать себя гранатой вместе с частью стены, застрелиться или начать шмалять по своим. Если красных хотя бы два, они способны навестись сразу на пятерых и так далее. Залипший боец сам по себе мог «цепануть» стоящих рядом, и они тоже залипали. Но самое главное – такие парни редко возвращаются в норму, только бормочут что-то, плачут, не спят, плюются едой. Некоторые восстанавливаются, но это редкость.

Мы с Анхелем добежали до шкафчиков с нашими номерами, как с закрытыми глазами. Сорок пять секунд на экипировку. Подтянули лямки бронепанцирей. Проверили боекомплект: четыре магазина, две гранаты, нож в нагрудном креплении. Нацепили шлемы, бросились к северному коридору. Далее по коридору над внутренним двором до площадки инструктажа. Ее от стены отделяли пять бетонных ступеней.

Сержант Матео уже стоял там, его автомат клевал носом. Сухой, скуластый, с седеющей эспаньолкой и глубокими, словно пулеметные гнезда, карими глазами. Породистый мужик, чего говорить. Родом вроде из Перу. Похож на испанского аристократа, разве что матом кроет в семь этажей. Бабы, видать, так и вешаются, хотя ему уже далеко за полтинник. Шлем он не носил.

– Стройся!

Двадцать человек выстроились по толстой белой линии на полу. Чуть дальше, на стене, вечеринка уже шла полным ходом.

– Равняйсь! Смирно! – проревел Матео. – Бойцы, вы помните правила?!

– Так точно, мастер-сержант, сэр! – хором отчеканил взвод.

– Работайте спокойно, помните правила, слушайте мои приказы, и все вы вернетесь к своим мамкам живыми! За мной, убийцы! Погнали! – Сержант поднял глаза и прошептал что-то наверх в потолок.