В силу инерционности государственных институтов их изменения оказываются более успешными и приемлемыми при их длительной и тщательной подготовке. Даже в случае передачи власти, скажем, от Ельцина к Путину ее публичная стадия началась за восемь месяцев до президентских выборов, причем пять из них Путин действительно работал премьер-министром. Причем, следует отдать должное Ельцину,он сделал все возможное, чтобы помочь Путину: фактически ушел в тень даже на первые пять месяцев и выставил под лучи софитов нового премьера, с тем чтобы дать ему возможность действовать самостоятельно даже тогда, когда Ельцин еще оставался президентом. Ельцин создал Путину максимально благоприятную обстановку и для него самого, и для передачи ему власти. Но даже в этой ситуации мы слышали немало комментариев относительно неизвестности кандидата, нелепости сделанного выбора, несерьезности принятого решения.
В случае же с преемничеством Медведева позиции последнего выглядят много слабее. Он был выдвинут не за восемь месяцев до выборов, а менее чем за три. Он был выдвинут на пост президента, не будучи премьер-министром и оставаясь на посту вице-премьера. В своем бюрократическом возвышении он пропустил все важнейшие ступеньки, традиционно считающиеся обязательными для приобретения необходимого политического и административного опыта для руководства страной — депутата, сенатора, министра, губернатора, лидера политической партии. Результаты голосования в его поддержку были массово фальсифицированы, что сделало его назначение нелегитимным.
В отличие от Ельцина Путин не потеснился и не ушел в тень, он продолжал оставаться центром всех важнейших событий и во многом их создателем, сохраняя и укрепляя рычаги своей политической и административной власти, продолжая привлекать к себе и аккумулировать публичное внимание. За время, прошедшее после своего выдвижения, избрания и занятия президентского поста, Медведев так и не сделал и не сказал ничего самостоятельно, он не оставил ни одного запоминающегося жеста. Он так и остался в тени своего Хозяина.
В новом властном дуэте получила продолжение старая советская традиция сохранения всей государственной власти в стране в руках одного лица при выполнении презентационных функций на посту президента другим лицом. Примеры Сталина и Калинина, Хрущева и Булганина, Брежнева и Подгорного, Горбачева и Громыко дают немало пищи для исторических сопоставлений. С другой стороны, на сей раз эта традиция возобновлена в условиях формального действия совершенно другой, президентской, конституции страны. Такое преемничество, очевидно, является еще одной, хотя, возможно, и наиболее яркой иллюстрацией чрезвычайно изменчивого, гибкого, я бы сказал, пластилинового, характера правовых основ современного российского государственного устройства. Оно подтверждает масштабы институциональной девиации и патологии, которым оказалась подвергнута нынешняя Россия.
— Все это подтверждает ходящую сейчас шутку неведомого автора: «Пушкин — наше все, Церетели — наше везде, Путин — наше навсегда»… И в связи с этим хотелось бы задать Вам такой вопрос: как Вы считаете, есть ли у Путина личная заинтересованность в том, чтобы стоять во главе именно такого — корпоративистского — государства? Имеется в виду не просто понятная честолюбивая потребность быть у власти, а и некая личная материальная в этом заинтересованность.
– Гораздо более важной, чем материальная заинтересованность, мне кажется приверженность Владимира Путина своей корпорации и ее членам — сослуживцам по КГБ, представителям силовых органов в целом, соседям по участкам в дачном кооперативе, бизнес-партнерам в компаниях, зарегистрированных в питерской мэрии. Это качество, правильное название которому — своизм.
Путин никогда не считал нужным скрывать, что интересы членов своей корпорации для него важнее, чем любые иные интересы. Он регулярно это подчеркивает, иногда даже демонстративно. Достаточно вспомнить знаменитый комментарий времен Байкалфинансгруп о «хорошо ему известных физических лицах, давно работающих в области энергетики»,заслуживших, с его точки зрения, право на получение активов Юганскнефтегаза. Отвечая на вопросы журналистов в июне 2007 года он сказал: «Такое (а прозвучало нечто, вызвавшее у него недоумение или критику) представители правоохранительных органов сказать не могли. Это могли сказать лишь представители парламента или средств массовой информации». После бесланской катастрофы первых соболезнований удостоились погибшие бойцы «Альфы», а не убитые дети и их матери. В недавнем интервью газете «Монд» трудно провести более резкий контраст между характеристиками, данными «правильному», «своему» бизнесмену Олегу Дерипаске и «неправильному», «чужому» бизнесмену Михаилу Ходорковскому.
Эти и многие другие высказывания, а главным образом, действия демонстрируют не просто невыполнение фундаментального требования к современному государственному руководителю — его нейтральности, но и поразительную иерархию различных социальных и профессиональных групп в его сознании. Высшую позицию в этой иерархии занимают представители правоохранительных органов, в особенности спецслужб, а все остальные люди находятся на существенно более низких ступенях, в том числе и те, кто относится к представительной власти, а также журналисты. Причем такое отношение к обществу и социальным группам настолько глубоко и естественно укоренено в его сознании, что не видно даже признаков стеснения, когда он делится такими соображениями с журналистами — представителями, с его точки зрения, низшей общественной касты. Когда он комментировал смерть Анны Политковской, эта убежденность в незначительности роли журналиста в обществе в очередной раз вылезла не столько по отношению к самой убитой, сколько по отношению ко всем представителям журналистской профессии… Похоже, это совершенно естественное состояние сознания человека, согласно которому верхушку социальной иерархии занимают представители корпорации спецслужб, а все остальные граждане служат лишь материалом для удовлетворения интересов этой высшей корпорации.
