«Среди сложных нюансов современного

мира разворачивается эта история,

где подлинность и искусственность

неуловимо переплетаются, ведя нас

через вечный карнавал переосмысления.

Имена, места и эскапады играют свои

причудливые роли, очаровывая нас,

как шутов в грандиозной пьесе жизни».

Иван Бунин, Берлин, 2024 год.

ПРОЛОГ

2023 г.

На пороге знойных летних сумерек, когда палящее солнце опускалось за крыши московских высоток, на разогретый гранит тротуара близ Патриарших прудов вышли трое.

Первый из них – приблизительно пятидесяти лет – нес под мышкой мотоциклетный шлем. Худощавый и лысый, он был одет в голубые джинсы и белоснежную рубашку, сквозь которую проступали узоры татуировок. Его аккуратно выбритое лицо украшали темные солнцезащитные очки Ray-Ban.

Второй – плечистый, вихрастый блондин лет двадцати пяти – был в серой майке «Все Путем» с портретом гаранта российской незалежности, черных джинсах и коричневых кроссовках.

Третий выделялся ярко-красным поло. Синяя в цвет морской волны бейсболка с надписью BOG DAN делала вид, что скрывала обильную лысину, – а лицо украшала неаккуратная бородка, стриженная кое-как.

Тот, который лысый и со шлемом, был не кто иной, как автор этого текста, волей судьбы попавшего в ваши руки, – писатель и путешественник Максим Привезенцев.

Молодого моего спутника, чья футболка демонстрировала победу стабильности над разумом, звали Глеб Иванович Заплетин. Главным и бесспорным его достижением в жизни был факт эволюции шустрого сперматозоида в любимого и единственного отпрыска Ивана Иваныча, видного чиновника и не очень видного олигарха.

Обладатель неаккуратной бородки был представлен Глебом как широко известный в узких богемных кругах не уехавших после февральских событий потомственный маг и экстрасенс Богдан Попов.

«БогДан POPoff», – прочел я на дорогой визитке, которую вручил мне бородач одновременно с рукопожатием.

– Жарче, чем в Эмиратах, – изрек Богдан и демонстративно вытер лоб рукавом поло, оставив на красной ткани багровое сальное пятно.

Я решил поддержать светский диалог между малознакомыми людьми разговором о погоде, тем более жара в те дни и правда стояла страшная. Обновленные заботливой рукой градоправителя брусчатка и фасады столичных домов плавились в лучах беспощадного июньского солнца.

– Москва застряла в обычной для себя неопределенности: вчера весь день лило, а сегодня с утра парит.

Богдан сдержанно ухмыльнулся, Глеб же вздохнул – то ли по поводу моей реплики, то ли просто в воздух.

Мой байк и их автомобиль остались в двух кварталах от «Патриков» у дома Булгакова, а мы пешим маршем неторопливо достигли входа в Davidoff Club Moscow – любимый сигарный клуб Глеба, о чем он несколько раз сообщил во время прогулки.

В Davidoff было иллюзорно-респектабельно, кондиционированно-прохладно, немноголюдно, пахло дорогим табаком и царила интимная полутьма. Приглушенный джаз, мягкие ковры и дорогая мебель побуждали к беседам на самые возвышенные темы.

– Русская литература в жопе, – веско заметил Глеб, едва нас разместили за уютным столиком в углу. – Думаю, спорить с этим никто не станет. Батюшка считает иначе, но он некомпетентен в вопросах писательства.

– Вы про Ивана Иваныча? – на всякий случай уточнил я, разжигая сигару.

– Ну конечно, Макс. Батюшка любит читать, но фундаментальных проблем не видит, увы. Можно, конечно, как обычно, закрыть на них глаза, сказать, что старые сюжеты себя изжили, а новые еще не рассюжетились… Но это будет лишь поверхностный взгляд. Банальные местечковые истории меня совершенно не интересуют.

Я перевел взгляд с пламени спички, разжигающего сигару, на Глеба и с долей смущения уточнил, чтобы понять литературные координаты джентльменов:

– То есть ты хочешь писать на вечные темы, избегая 36 сюжетов, сформулированных Польти? И даже четырех сюжетов Борхеса?

На лице Глеба на миг застыл ремейк посмертной маски Пушкина. Заплетин-младший внимательно посмотрел на меня, потом на Богдана, который что-то быстро набирал в телефоне.

Я представил, что маг спешно гуглит, кто такие Польти и Борхес, и про себя улыбнулся.

– Можно и так сказать, – не придумав ничего лучше, медленно произнес Глеб. – Но подробнее, наверное, расскажет Богдан. Я, знаешь ли, больше по печатному слову, а не по устной речи.

Потомственный маг встрепенулся, положил телефон на стол экраном вниз и, отпив минералки из крохотной бутылочки, сказал:

– Понимаете, Максим… Сюжет в литературе – это на самом деле не главное. Более того, я вас, возможно, удивлю, но не важен и талант писателя.

В этот момент я заподозрил, что судьба свела меня с двумя очень странными людьми. Впрочем, особого выбора у меня не было. На встречу с молодыми «литературоведами» я согласился по деликатной просьбе Иван Иваныча, переданной через нашего общего знакомого:

«Короче, передай Максу, чтобы встретился с моим Глебом и впрягся в его проект. На этом будем считать его вексель погашенным».

Зная манеру Заплетина-старшего излагать «просьбы» неравным себе, я был уверен, что вестовой неслабо скрасил волю Ивана Ивановича – как минимум убрав мат и эпитеты о том, кто я есть на этой земле. Хотя, справедливости ради, и об этом я помнил, – именно эта манера ясно и однозначно излагать «просьбы» много лет назад решила исход войны со сбрендившим кучерявым партнером-девелОпером в мою пользу.

– Ты мне, хули, теперь должен, – с теплом тогда сказал Иван Иваныч. – Но не денег, не ссы. Жизнь, сука, пиздец какая сложная штука. Придет время – обращусь с просьбой. А пока живи, кайфуй.

И вот летом 2023-го Заплетин-старший напомнил мне про тот должок.

Придется возвращать, с грустью подумал я и, усевшись поудобней, спросил у Богдана и Глеба:

– Джентльмены, простите мне мою любознательность, но можно узнать, какие книги вы написали?

– Пока никаких, но это неважно, – невозмутимо ответил маг. – Многим людям свойственно самообманываться, рассуждая о природном таланте. На деле же весь «талант» литератора сводится к знанию особого литературного кода. Вы когда-нибудь думали, почему современные авторы так похожи друг на друга?

– Потому что они все современники? – предположил я.

– Ну нет же, – с умилительной улыбкой сказал Богдан. – Дело в том, что они все пользуются жалким куском кода. А для подлинного величия нужен весь код, целиком.

Официантка, милая девушка, принесла и поставила на стол большой латте для Глеба, но он даже бровью не повел – внимательно слушая Богдана.

– Странно, – сказал я. – Уже десять лет учусь литературе, но ни разу не слышал ни от опытных преподавателей, ни от маститых коллег по перу о существовании какого-то специального кода.

И, чтобы расставить точки над «и», добавил:

– Возможно, вы слышали от своих родителей, как в конце 90-х в России все продавали и покупали красную ртуть, хотя никто ее в глаза не видел? Вот примерно так же я отношусь к подобным теориям о неведомом и могущественном.

– Вообще-то тебя никто и не просит верить, – вклинился в разговор Глеб. – Богдан просто подводит к делу, ради которого мы пригласили тебя сюда. А насчет «верю», «не верю»… Люди в Бога верят не потому, что они с ним здороваются по утрам у подъезда.

Глеб говорил серьезно, даже с долей обиды, и я понял: эти парни не успокоятся, пока не выльют на меня всю свою сногсшибательную теорию. Чтобы хоть немного ускорить литературную проповедь, я обратился к Богдану:

– Вы сказали, что современные литераторы не используют весь код. Почему?

– Дело в том, что во время революции 1917 года большая часть кода была утрачена. – Богдан тяжело вздохнул. – Те, кто его знал, либо исчезли в воронке революции и ГУЛАГа, либо бежали в эмиграцию, и там, работая швейцарами и портными, делились им с будущими гениями европейской литературы… либо из честолюбия скрывали от всех.