Nor thou with public kindness honour me,

Unless thou take that honour from thy name -

But do not so; I love thee in such sort,

As thou being mine, mine is thy good report [1]

Привычные такты танца, разворот, вихрь праздничных нарядов перед глазами, поклон, реверанс, взять руку…

Подождите.

Реверанс?!

Канлар сморгнул, проверяя, жену ли он ведёт в танце, но глаза его, определённо, не подвели, и это, совершенно точно, была она.

– Что вы творите?! – сквозь зубы потребовал объяснений он, старательно выводя необходимые фигуры на наборном лакированном паркете.

Улыбка Каи поблекла лишь на секунду – затем сразу вернулась на место, и она изящно развернулась в его руках, подчиняясь рисунку танца и делая вид, что не расслышала вопрос.

Возмущённые мысли толпились в голове Канлара и рвались наружу, но бал явно не был тем местом, где стоило затевать скандал.

Удерживая на лице приличествующую случаю доброжелательную улыбку, он, однако, глазами и особенно бровями выразил крайнюю степень своего недовольства; Кая с самым безмятежным выражением лица это проигнорировала.

У Канлара крепло подозрение, что реверанс не был случайной ошибкой. Мысль о том, что она, чего доброго, повторит этот фокус – и тут-то его непременно заметят, – выводила его из себя.

– Только попробуйте!.. – предостерегающе прошипел он сквозь стиснутые улыбкой губы на последних тактах.

Королева послала ему очаровательную нежную улыбку и, как ни в чём не бывало, завершила танец положенным по рисунку реверансом – который, конечно, никогда и ни в коем случае не должна была делать правящая королева.

На секунду лицо Канлара исказилось от злости за её выходку; впрочем, беглый взгляд по сторонам заставил его думать, что никто не заметил этого вопиющего нарушения этикета. Это был всего лишь небольшой вечерний бал для своих – все присутствующие на нём столь часто видели и королеву, и короля-консорта, что они не представляли для них решительно никакого интереса, и никто не глазел на них целенаправленно, отдавая предпочтение общению друг с другом, закускам и музыке.

Канлар, впрочем, полагал, что от проблем это его не избавит, потому что, судя по довольному виду супруги, она планирует и впредь радовать окружающих шокирующими знаками почтения к своему консорту.

Не желая затевать ссору на балу и опасаясь, что при следующих танцах королева повторит свою выходку, Канлар сбежал, воспользовавшись первой же возможностью. Пока Кая танцевала с пригласившим её кавалером – вот ему она по всем правилам этикета просто любезно кивнула, никаких неприемлемых для её статуса реверансов! – он тихо пробрался к выходу и ускользнул.

Внутри него всё кипело от возмущения. Он находил поступок жены совершенно неприемлемым: оказывая королевские почести своему консорту, она тем унижала свой собственный высокий статус в глазах приближённых и подданных. Что о ней будут говорить после таких фокусов!..

За своими негодующими мыслями он почти успел добраться до покоев, как вдруг его остановил взволнованный возглас:

– Рэн!..

Он резко остановился и тяжело выдохнул. Взгляд его зацепился за высокое витражное окно, за которым медленно горел закат. Как она успела заметить его отсутствие столь быстро? Как она умудрилась его нагнать? Она хоть танец свой дотанцевала – или так и бросилась наружу, заметив, что он ушёл?

Последняя мысль особенно подстегнула его злость, вспыхнувшую, как догорающий луч в алом стекле витража. Он сделал ещё один глубокий вдох, слыша по стуку её каблуков, что она подходит к нему, и понимая, что неприятный разговор неизбежен.

Шаги смолкли; она стояла прямо у него за спиной, и избегать её дальше становилось совершенно неприемлемо.

Он обернулся, пытаясь придать своему лицу нейтральное выражение, но, видимо, не вполне в этом преуспел. Ему, к тому же, было не совсем хорошо видно её: отблеск красного луча от витража всё ещё горел на сетчатке, не желая затухать.

– Вы злитесь на меня?.. – огорченно удивилась она, и ему удалось, наконец, проморгаться и увидеть её.

Глаза её в этот момент показались ему огромными и говорящими; он поперхнулся собственной злостью и ничего ей не ответил, не смея, не имея мочь излить эту злость на неё, и предпочитая давиться ею сам.

Впрочем, само отсутствие ответа было более чем красноречиво; губы у неё задрожали.

– Рэн… – попыталась было что-то сказать она, но он перебил:

– Давайте, по крайней мере, не в коридоре.

Она хлопнула ресницами, но не обернулась – просто вспомнила, что за её спиной стоит и стража, и часть свиты.

В молчании они дошли до покоев. Этой короткой отсрочки оказалось недостаточно, чтобы Канлар успокоился; напротив, чем дальше, тем больше проблем он видел в её поступке.

Когда они остались в своей гостиной наедине, стало очевидно, что молчать дальше не выйдет – но он всё же молчал, не зная, как выразить свои мысли так, чтобы не ранить её, и глупо разглядывая бархатную портьеру. Кажется, он даже пытался пересчитать бахрому на ней.

Кая не понимала, отчего он так зол – ей самой её поступок казался вполне естественным. Она любила его, он был её мужем, не просто консортом – но королём-консортом, полноправным соправителем. Казалось естественным подчёркивать его статус и её уважение к нему.

Видя, что разговаривать он совсем не расположен, она робко, осторожно взяла его за руку.

Тяжело вздохнув, он столь же осторожно сжал её пальцы в своих, продолжая взглядом пересчитывать нитки бахромы.

Ей подумалось, что перчатки сейчас совершенно лишние, и она предпочла бы чувствовать его кожу своей.

– Вы злитесь на меня, – грустно повторила она.

– Злюсь, – не глядя на неё, согласился он, сбиваясь со счёта.

Она вздохнула и сжала его руку крепче.

Он тоже вздохнул, оставил в покое бахрому и привлёк жену к себе, обнимая.

Ни её пышное парчовое бальное платье, ни его парадный костюм с золотым шитьём не способствовали близости объятий, но им обоим, совершенно точно, эти объятия были очень нужны прямо сейчас.

– Ну что вы такое творите, дорогая? – с укором проговорил он ей в волосы, борясь с искушением извлечь из них все драгоценные шпильки и распустить её сложную причёску.

– Я вас люблю, – ответила она вроде бы невпопад.

Вздохнув и окончательно отказавшись от покушений на шпильки, Канлар парировал:

– Любовь не терпит унижения.

Она сперва не поняла, к чему он это сказал; потом в её мыслях всё сошлось, и она тут же и осознала, почему он злится – и начала злиться тоже, потому что она увидела в его позиции самоунижение. Ей показалось, что он недостаточно ценит самого себя и свою роль при ней, что он не понимает, сколь многое он делает и для неё, и для страны, что…

– Ну, знаете ли! – она отпрянула от него и в негодовании всплеснула руками. Затем, сверкая глазами весьма воинственно, принялась горячо и лихорадочно пояснять свою позицию: – Вы мой муж и соправитель, вы полноправный король-консорт Райанци, и это требует к вам особого отношения в том числе и с моей стороны!

Горячность эта очень шла к ней, оживляя дорогой парадный облик королевы красками жизни и эмоций. Он бы залюбовался ею, но вопрос казался ему слишком важным, чтобы оставить его без обсуждения.

– Я король-консорт Райанци, – возразил он, делая упор не на том слове, на котором сделала упор она. – И, оказывая мне королевские почести, вы тем унижаете себя.

Лицо его сделалось совершенно упрямым; он явно не намерен был уступать.

Кая, впрочем, тоже не собиралась сдавать свои позиции.

– Вы с ума сошли! – зло констатировала она и разъяснила: – Как то, что я признаю ваши заслуги перед страной и оказываю уважение вашему служению ей, может унизить меня?