«И зачем я ушел оттуда?» — пожалел Винсент сам себя. Сейчас он был бы дома. Там как раз февраль, может, даже воскресенье. Он долго смотрел на Колесо, пытаясь представить, что где-то там, вверху, находится его мир, в котором домашние ходят в церковь и молятся за него.

И в душе он понимал, что не выдержит пыток и из-за его слабости многих будет ждать гибель.

Он медленно осел на пол. Что же делать? И почему священник не убил его! Закончился бы этот кошмар…

В голове Винсента зрело отчаянное решение. Это грех, думал он, ужасный грех, и он попадет в ад. Но, может быть, Господь все-таки простит его. Этот поступок спасет сотни жизней.

Но разве его не учили, что это заблуждение, довод, который всегда используется для того, чтобы оправдать убийство. Убей одного, чтобы спасти сотни, — согласившись с этим, ты совершаешь убийство.

Но самоубийство? Жертва во имя спасения. Пусть так, это лучше, чем прожить последние мгновения своей жизни с мыслью, что ты совершил наихудшее из зол — подставил под удар своих друзей.

Ощупав свои путы, Винсент решил, что Михаил не слишком умело завязывает узлы. Несколько минут пленник лихорадочно грыз зубами веревки, стягивавшие его запястья. Наконец узлы ослабли, и он освободил руки.

Готорн заставил себя встать на ноги, осмотрел камеру и тут же увидел средство для выполнения своей задачи. Обрывки веревки, которой был связан Сэдлер, все еще валялись на полу.

Действовать надо было быстро, так как он знал, что, чем дольше будет тянуть и обдумывать свое положение, тем труднее ему будет решиться на единственно возможный поступок. Винсент сделал петлю и вновь окинул взглядом свою камеру. С его губ слетело тихое проклятие.

На потолке не было ни одного крюка, зацепить веревку было не за что. Отчаянно вертя головой, он осознал, что выход только один. Ему придется привязать веревку к оконной решетке, поджать ноги и висеть, пока не наступит смерть от удушья.

Но когда он потеряет сознание, его ноги инстинктивно выпрямятся, и он спасется. Значит, надо позаботиться о том, чтобы этого не произошло. Винсент привязал веревку с петлей к решетке, затем пододвинул к окну стул, на котором пытали Сэдлера. Встав на него коленями, он взял еще один моток. Трясущимися руками затянул вокруг своих лодыжек два обрывка веревки, продернул их концы сквозь пояс и крепко привязал ступни к ягодицам.

— Господи, прости мне этот грех, — ломающимся голосом взмолился он. Стараясь не свалиться раньше времени, Винсент накинул себе на шею петлю, подтянул узел к горлу и руками отбросил от себя стул.

Перед его глазами снова предстала картина снегопада — мягкий снег, тихо падающий за окном церкви, и глаза Бонни, глядящие на него.

Стул с шумом упал на пол, и он повис на конце веревки.

— Дьявол, он и рукой не пошевельнет, только разве отправит гонца с протестом. Он думает, что они уже мертвы, — орал в ярости Эндрю. — Я попусту потратил полтора дня. Сейчас мы были бы уже у стен Новрода. Стоит им увидеть, что может сделать артиллерия с их деревянными укреплениями, тут же вернут нам Готорна и Сэдлера.

— Хлебни немного, сынок, — успокаивающе произнес Эмил, поднося другу стакан бесценного бренди.

— Это двое моих парней, — продолжил Эндрю в паузе между глотками. — Я потерял вчера десятерых, считая двоих людей О’Дональда. Одиннадцать с Джеймсом. Да я скорее разнесу здесь все по бревнышку, чем отдам еще двоих!

— И что же ты предлагаешь? — мягко осведомился Эмил.

— Завтра утром мы вернемся в Форт-Линкольн, построим полк и выступим на Новрод, а Ивор может идти к чертовой матери! Полк сам решает свои проблемы, так было и, с Божьей помощью, так всегда будет. Вспомни, Эмил, мы теряли людей пленными только дважды: у Антьетама и Геттисберга, и там были южане, которые хотя бы соблюдали правила войны. А ты видел, как Ивор вешает на стене своих врагов и преступников? Боже милосердный, сегодня утром он повесил там нескольких раненых новродцев. Меня чуть не вырвало.

— Дерьмо, — процедил Ганс из угла комнаты. — Подлые варвары, вот они кто.

— А если Ивор запретит тебе? — настойчиво добивался ответа Эмил.

— Я отвечаю в первую очередь перед своим полком, — отрезал Эндрю. — Мои люди прежде всего, а тот, кому это не нравится, пускай подавится.

— Ты можешь развязать полномасштабную войну, а Ивор твой единственный союзник, — предостерег его Ивор.

— Когда все закончится, я подарю ему Новрод. Как отступное. Он будет счастлив.

— Здесь идет очень сложная игра, правил которой мы не знаем, — возразил Эмил. — Своим нападением на Новрод ты можешь смешать его планы, и он обрушит свой гнев на нас.

— Все равно это лучше, чем идти у них на поводу. Я никому не позволю думать, что можно безнаказанно издеваться над моими людьми.

— Я думаю, что ты не прав, — тихо сказал Эмил.

— Думай, если тебе так нравится. Разговор окончен. Не хочу больше ничего слышать, пока мы не выступим. Проследи за тем, чтобы раненые были доставлены на борт «Оганкита». На рассвете мы возвращаемся в Форт-Линкольн и строимся.

Ганс вскочил со стула и радостно улыбнулся, хлопнув себя по бедру.

— Отличная будет драчка, — выпалил старый сержант, с гордостью посматривая на Эндрю. Опустошив свой стакан, он бодрым шагом вышел наружу.

Эндрю отвернулся. Умом он понимал, что совершает ошибку, так как потеряет куда больше людей во время штурма. Но сила полка была в том, что каждый солдат знал, что, если понадобится, все как один будут сражаться, чтобы спасти его из беды. Никто из них не мог спокойно думать о том, какие ужасные муки, возможно, испытывают сейчас Сэдлер и особенно ясноглазый Готорн.

Мир завертелся вокруг него, легкие сдавила невыносимая тяжесть. Винсент почувствовал, что он на пороге ада, и ему захотелось кричать от ужаса, но повесившийся человек не может позволить себе такой роскоши.

Вопреки собственному желанию он начал судорожно подергиваться и корчиться на конце веревки, с трудом сдерживаясь от того, чтобы схватиться за нее и подтянуться.

Вдруг что-то заскрежетало, Винсента обдало градом из мелких камешков, он опустился на несколько дюймов ближе к полу, и узел на шее затянулся еще сильнее.

Должно быть, железная перекладина, к которой он привязал веревку, сдвинулась. Винсент отчаянно дернулся и схватил веревку у себя над головой. Его легкие готовы были разорваться. В глазах засверкали искры, казалось, каждая клеточка его тела задыхается и требует воздуха.

Он постарался подтянуться повыше, но в его руках осталось слишком мало силы.

Наверху снова заскрежетало, и веревка опустилась еще на один дюйм. Последним усилием он выбросил вверх руку и ухватился за перекладину.

Перед глазами все расплывалось, как будто он смотрел в глубокий колодец. Держась одной рукой за перекладину, другой рукой он безуспешно пытался развязать узел у себя на горле. Тот никак не поддавался.

Вдруг петля ослабла. Хрипя, он сделал полный вдох, потом еще один и еще.

Задыхаясь, он лихорадочно стягивал петлю через голову. Скинув наконец удавку с шеи, Винсент рухнул на пол, теряя сознание.

Он не знал, сколько прошло времени, пока он приходил в себя. Может, минута, может, час. У него было чувство, что его горло охватывает ошейник из раскаленного металла. Трясущимися руками он развязал веревки, стягивавшие его ноги, и, пошатываясь, поднялся. С решетки все еще свисала петля. Схватившись за перекладину, он резко дернул.

Та не поддалась. Всхлипнув, он снова потянул за нее и снова безрезультатно. Уж не привиделось ли ему все это? Может, это была галлюцинация? А хватит ли у него теперь сил повторить все это снова?

Бранясь и сетуя на свою судьбу, Винсент ударил по перекладине кулаком, и она со скрежетом встала на место. Так значит, все-таки это было на самом деле. Юноша резко потряс железный брус туда-сюда. Он свободно перемещался на несколько дюймов, но затем упирался в тяжелый камень, так что выдернуть его было невозможно.