«Странным тебя назвать мало».

Почерк у Ясмин был аккуратным, даже каллиграфическим.

«И не говори» – написал Алихан. Какое-то время он смотрел на эту фразу и явный её абсурд и, немного подумав, добавил: «Если тебе некомфортно или неудобно, то я пойму».

В свою очередь, Ясмин была меньше всего похожа на человека, которому неудобно. Помимо привлекательности у нее была как минимум ещё одна сильная сторона – отсутствие панковской стрижки. Да и в целом выглядела она очень опрятно.

«Как звать-то?».

Алихан ответил и дописал:

«Ты разговариваешь? Не посчитай мой вопрос бестактным. Насколько я знаю, исключительно немыми люди бывают уж очень редко и зачастую из-за нарушений слуха. Но большинство слабослышащих если и не умеют четко говорить, то хотя бы немного выражаться».

Ясмин читала с неким напряжением. На середине ее грудь еле заметно пробил смешок. Закончив, она прочла написанное Алиханом заново и, виртуозно прокрутив ручку в пальцах, перевернула страницу:

«Умею».

Она пристально посмотрела на него, тот кивнул – не пытать же девушку, в конце концов – и продолжил:

«Почему бы нам не перейти в социальную сеть?».

«Потому что в социальной сети я – некая идеалистическая версия меня. Постепенно люди, переписывающиеся со мной, забывают, что в жизни я не такая забавная и активная, как в сети. Переписываться я могу только с близкими».

Алихан сложил пальцы в известный знак «Ок», и улыбка на его лице при этом могла с высокой вероятностью назваться дурацкой, но точно искренней.

С Ясмин они встретились ещё через два дня – Алихан ждал ее после репетиции. Они поздоровались, пожав друг другу руки, и направились в сторону городской площади. Время от времени Алихан поглядывал на Ясмин, как бы проверяя: не смущена ли та их безмолвием, но, спохватываясь и подмечая спокойное выражение лица, тут же сам проникался безмятежностью и шел дальше. Пройдя до самого конца района, они зашли в небольшое кафе. Стоило им разместиться у окна, Ясмин достала блокнот:

«Со мной сложно гулять: я не могу находиться в людных местах, где высока вероятность просто стать палтусом в общем косяке. Не могу ходить в кино или на концерты. Точнее, могу, но буду просто глупо моргать и делать вид, что получаю удовольствие».

Пока Алихан читал, Ясмин разместила голову на тыльной стороне ладоней и спокойно разглядывала ряд декоративных панелей над столиком. В ней не было ни грамма смущения за свою инаковость. Было сразу видно: ее растили в любви и заботе. Она была олицетворением превосходства без необходимости утверждать и доказывать то. Это и привлекало.

«Ничего страшного, я сам не особо люблю всё это. Мы можем с тобой ходить в галереи или просто прогуливаться по парку. А почему палтус в общем косяке?»

«Потому что все люди плывут в одном направлении, они все так или иначе чувствуют друг друга», – объяснила она. – «А я – нет, ни туда ни сюда. Поэтому я всегда ношу наушники, когда остаюсь одна в общественном месте».

Алихан подумал, что Ясмин слишком идеализировала общество, но писать этого не стал. Для того, чтобы записать свою мысль необходимо было обдумать её по несколько раз и правильно передать. Он оглянулся: кафе было небольшим – рассчитано от силы на десять-пятнадцать человек. В углу стояло старое механическое пианино. Клавиши впадали и вздымались сами по себе, а из недр каркаса выходила музыка.

«Какая музыка сейчас играет?» – спросила Ясмин.

«Классическая. Соната, увертюра или ноктюрн. Не знаю».

«Классика, я так понимаю, не твоё», – заметила она.

«Я не очень в ней разбираюсь. Да, не отрицаю ее величия и значимости. И, может, в другой вселенной я бы с радостью увлекался классикой, но мне кажется, что все композиции однотипны и мало чем друг от друга отличаются. Есть отдельные, которые трудно не узнать, но это в целом, наверное, не мое».

Казалось, читая написанное им, Ясмин даже в некоторой степени расслабилась.

«А мне всегда было интересно, чем они все друг от друга отличаются: классика, рок, джаз, кантри», – она вздохнула и постучала ручкой по бумаге. Под ней оставались темно-синие точки. – «И почему все презирают поп».

«Презирать-то презирают, зато бабки нехилые».

Алихан передал блокнот и продолжил смотреть на мир так, словно не слышал звуков, но, несомненно, у него это выходило без выразительных затруднений. Представить пустоту намного легче, чем создать мир с нуля. К столику подошел официант. Ясмин, казалось, только открыла было рот, чтобы произнести свой заказ, но вместо этого, будто передумав, пальцем указала в меню на что-то в разделе авторских чаев.

«Значит, случайный человек удостоен твоей речи, а я всё ещё нет?» – Алихан не знал, с какой интонацией Ясмин могла прочесть этот его резкий на первый взгляд вопрос и потому улыбнулся.

«Случайные люди на то в нашей жизни и случайные».

Красивая фраза. По крайней мере, так показалось Алихану. Или это просто он слишком идеализировал Ясмин.

«Мне интересно», – вывел он уже у самого конца листа. – «Каким образом формируется мысль у слабослышащего человека?».

«Если ты не знаешь, жестовой язык состоит из простых слов без излишних окончаний. Условно: я, ты, сидеть, кафе. В своей жизни я слышала очень мало. В начальных классах мне на голову надевали наушники и пускали звуки такой мощи, чтобы достучаться до меня было возможным. Поэтому я представляю, каким может быть мир вокруг совсем немного, но много читаю и потому уже привыкла. Конечно, не знаю, что тебе это даст, но строю я в голове цепь только мыслеобразами».

«Например?».

«Чаще всего это просто картинки. Я знаю, как слова пишутся и что они значат. Могу вспомнить, как произносятся буквы, но могу произносить их неверно или не полностью. Это как когда ты учишь новый язык и помнишь, как слово пишется и переводится, а произносишь его зачастую неправильно».

«Какие книги ты читаешь?» – спросил Алихан, пользуясь случаем. – «Я видел у тебя «Голливуд» Буковски».

И на удивление Алихана их вкусы совпадали: Чарльз Буковски, Кристофер Бакли, Харпер Ли, Адам Дуглас, Филлип Дик, Джек Керуак. Брэдбери, Сэлинджер и Фицджеральд в их понимании были переоценены.

Ясмин жила с родителями в Кокшетау. Затем переселилась к двоюродной сестре, чтобы готовиться к поступлению в университет. После окончания школы она ещё несколько лет не могла определиться с высшим образованием и только недавно решила, что, вероятно, пока к нему не готова. Работала она в государственном обществе слабослышащих – занималась письмами и документами. Благо, Ясмин бегло читала и грамотно излагала мысли, поэтому работа спорилась.

Они встречались ещё несколько раз, но при этом к блокноту почти не прикасались. Так лето медленно переползло в осень. Посетив выставку современных казахстанских художников и купив на выходе два стакана обжаренной кукурузы, они шли вдоль аллеи на водно-зеленом бульваре.

Чувствуя тепло кукурузы сквозь бумажный стакан, Алихан размышлял над тем, что, пожалуй, никогда и никого не подпускал так близко, как Ясмин. И его сразу же покробило, что и с ней ведь когда-нибудь наступит пора прощаться. Алихан уже даже взглянул на свои воображаемые ножницы и представил, как отрезает ими кадры с воспоминаниями о Ясмин. Боль от такого исхода проткнула его грудную клетку. Он принялся судорожно копошиться в серой непроглядной массе и мысленно просить… нет, молить Ясмин о возвращении: «Ответь, если ты там. Ответь…» Разумом Алихан понимал, что она на это не способна, но в глубине души надеялся. И только он уже потерял всякую надежду, как Ясмин тут же протянула свою пластиковую ложку к его стаканчику и ловким движением зачерпнула горсть кукурузы. Алихан отошел от оцепенения – Ясмин ему ответила.

Он был готов отдать ей всю кукурузу мира, если так будет угодно.

Возвращаясь домой, Алихан думал только о кукурузе.

В первые выходные сентября Алихан присутствовал на репетиции Ясмин. Художники-сценографы то заносили, то выносили декорации, как бы не совсем довольные их присутствием. Пока актеры прерывались, чтобы как следует поспорить, а сценографы с шумом закатывали и выкатывали фасад европейской булочной, Алихан терпеливо наблюдал за ними из полумрака зала. Ясмин в споры не вступала – сидела с краю, прижав к себе колени и всматривалась в дискуссию с абсолютно бесстрастным выражением лица.