Нервные руки потянулись за стаканом, и Датская залпом выпила оставшуюся воду, делая большие глотки. Глаза ее избегали моего довольно-таки пристального взгляда. Мне это не понравилось.

– Я ждала этого вопроса. И боялась его, – начала Алла Леонидовна, вновь подняв на меня глаза. От волнения она забыла поставить стакан на стол и теперь держала его обеими руками. – В милиции мне сказали, что его нашли спящим на полу. Рядом с трупом. Говорят, он был мертвецки пьян.

– А что, он у вас увлекается этим? – спросила я, вспомнив свои подозрения насчет наркотиков. Материнские переживания Датской были вполне понятны, но вот сын у нее, по всей видимости, не столь хорош, как ей кажется.

– Нет, что вы. Аркадий может, конечно, выпить в компании своих друзей, но не часто и в приемлемых дозах. И я совершенно сама не могу понять, как он мог оказаться в подобном состоянии. В милиции сказали, что его еле удалось поднять. Такого никогда не случалось.

– А наркотики? – задала я следующий интересующий меня вопрос.

– Что вы! Нет! – оживившись, возразила женщина. – Я работаю в школе, директором. По работе мне, естественно, приходится общаться с детьми и подростками. С разными подростками. Понимаете? – Датская впервые за весь наш разговор открыто и без боязни подняла на меня глаза. – Я обязательно заметила бы. Правда, последние несколько дней Аркадий был чем – то расстроен, сам не свой ходил, но на действие наркотиков это не было похоже. Скорее я бы сказала, что у него случилось что-то.

– И вы не знаете что?

– Я же говорила, Аркадий скрытный человек. Он живет в своем, особенном мире. Часто бывает задумчив, сочиняет песни. Да, вот, чуть не забыла, – спохватившись, сказала Алла Леонидовна и, покопавшись в сумочке, выудила из нее фотографию. – Это он на школьном вечере. Его попросили спеть что-нибудь из своего. Многим понравилось.

С фотографии симпатичный парень смотрел на меня и как-то вдаль. Я, конечно, не считаю, будто по внешности можно определить характер человека и то, сможет ли он совершить преступление. Но все же встречаются иногда люди с таким лицом, что на него взглянешь и сразу понимаешь – убийцей человек с таким лицом быть не может. Не знаю, что мне в Аркадии Датском понравилось. Скорее всего, открытый взгляд.

– Вы знаете мои расценки? – задала я свой последний вопрос за этот вечер, уяснив для себя главное: мне хочется заняться этим делом, а заодно и поправить порядком истощившийся бюджет. – Двести долларов в день плюс расходы.

Посетительница молча достала из сумочки задаток, и после стандартных прощальных фраз я проводила ее до двери. Небольшие сомнения у меня еще оставались по поводу непричастности Аркадия Датского к убийству Шадрухиной, и я отправилась… к своим магическим двенадцатигранникам. Может быть, это суеверие и глупо доверять судьбу гадальным костям, но, насколько я могу вспомнить, они меня еще ни разу не обманывали. Я достала замшевый мешочек и бросила кости. Выпали цифры 3, 21 и 25. И я сразу вспомнила толкование этого сочетания: «Вы займетесь благородной работой, даже если она будет незаметной для окружающих».

Что ж, сомнений больше не осталось. Я посмотрела на часы и поняла, что еще в одном деле сомнения меня уже больше не будут мучить – все равно опоздала. Оставалось только набрать номер телефона и извиниться.

– Киря, ты? – немного виновато спросила я трубку, когда она подала признаки жизни и в ней прозвучало традиционное «алло». – Боюсь, я не смогу к тебе сегодня приехать…

«Родион Хрусталев, Саперная, 38, квартира 11», – повторяла я про себя адрес друга Аркадия Датского, с черепашьей скоростью пробираясь по разбитой за зиму дороге. Весна вместе с грачами вернула на улицы дорожных рабочих, отчего пробок в Тарасове поприбавилось, а настроения у меня, наоборот, поубавилось. Вот уже добрых двадцать минут я пыталась миновать отрезок пути длиною в два квартала, и нервы начали сдавать. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от нелестных для дорожных работников мыслей, я и стала повторять про себя этот адрес.

Впереди замаячили ядовито-оранжевые жилеты, и я облегченно вздохнула. Значит, скоро проеду ужасный отрезок пути. Машину тряхнуло на очередной колдобине, и я свернула на Саперную, где жил друг Аркадия, к которому он ходил на день рождения. Здесь транспорта стало меньше, а выбоин еще больше.

Дом под номером тридцать восемь ничем не отличался от большинства современных многоэтажек: неработающий лифт, отвратительный запах из мусоропровода и грязные стены, сплошь покрытые образчиками современного народного творчества, изобразительного и эпистолярного. Я пешком поднялась на пятый этаж и позвонила в дверь нужной мне квартиры.

Открыл мне, насколько я поняла, тот самый Родион. Это был молодой человек лет девятнадцати, в меру симпатичный и безмерно помятый. Влажное полотенце чалмой украшало его взъерошенную голову, а в опухших глазах застыла мука.

«Неплохо повеселился», – отметила я про себя и, достав из кармана свое удостоверение, помахала им перед лицом парня. Мне очень захотелось назвать его султаном, но я решила остаться консервативной и спросила стандартно:

– Вы Родион Хрусталев? У меня к вам есть несколько вопросов.

В некоторых случаях это удостоверение было моей палочкой-выручалочкой. Оно всегда лежало у меня в сумочке с тех самых пор, когда после окончания юридического института я работала в прокуратуре. Те времена прошли, удостоверение стало давно просроченным, но продолжало служить мне верой и правдой. «Корочки» пролетарского красного цвета всегда действовали на людей, как удав на кролика, лишая их способности здраво мыслить, а потому редко кому в голову приходила идея проверить, до какого числа действительно удостоверение.

И на этот раз история повторилась: Хрусталев только глянул на «корочки», и глаза его распахнулись довольно широко, несмотря на похмельную отечность.

– Ко мне же уже приходили, и я рассказал все, что знаю, – удивленно сказал он, поправляя чалму на голове, но все-таки пропустил меня в дом.

Квартира по степени погрома несколько напоминала мою в тот момент, когда ко мне явилась Датская, только покрывающий «поле» материал отличался. На столах и подоконниках стояли грязные фужеры и рюмки, остатки пищи обильно обрамляли их, аудиокассеты неровной стопкой лежали почему-то на полу, у стенки. Магнитофона рядом не было видно, видимо, его приносил кто-то из друзей, а потом забрал.

Родион прошел вперед и сел на разобранную кровать, с тоской уставившись на пустой графин. Я поняла, что в этом доме не предлагают гостям сесть, поэтому, не дожидаясь приглашения, освободив от какого-то барахла кресло, комфортно устроилась в нем, закинув ногу на ногу. Когда со мной ведут себя не совсем учтиво, я тоже перестаю быть паинькой. Родиона нисколько не удивило мое раскованное поведение, он все воспринял как должное и продолжал смотреть на графин.

– Неплохо повеселились, – заметила я, указывая глазами на пустые бутылки под столом.

– Насколько я знаю, это не противозаконно, – парировал Хрусталев.

– И я так думаю. Но интересует меня другой вопрос: приходил ли к вам на день рождения Аркадий Датский?

– Ну вы, менты, даете! – возмутился было Родион и тут же сморщился от внезапно возникшей в голове боли. Правильно, нечего попусту возмущаться. – Вы что там, друг с другом не разговариваете? Или бумажки не читаете, которые я подписывал? Сколько же можно об одном и том же рассказывать?

– Ничего, повторение – мать учения, – мне все меньше нравился этот юнец с чалмой на голове. Нужно было его немного припугнуть, чтобы он хвост поприжал и стал разговаривать с дамой учтивее. – Если хочешь знать, нашелся еще один свидетель, показания которого немного отличаются от твоих. Вот теперь сидим мы и думаем: кто же из вас сочинитель такой искусный? Кому статью шить о сокрытии важной для следствия информации? Не подскажешь?

Хрусталев от этих моих слов встревожился и оторвал взгляд от графина.