Оле семь лет, она ходит в музыкальную школу по классу виолончель.

Любовь Александровна, счастливая и запыхавшаяся, едва успевала за внуками. Ей нравятся на внучке красные рюши по подолу в стиле шестидесятых и красная лента вместо банта. Бабушка кокетливо поправляет свою праздничную шляпку.

— Мода повторяется, и я опять в тренде. Ребята! — позвала бабушка. — Пошли к зверятам, там сегодня будет весело.

Егорка с Олей вернулись из подземного перехода. Им нравится, что бабушка улыбается, а не ругается строго, как мама. Мама всегда учит, как в школе. А бабушка сказки или истории рассказывает.

Бабушка купила билеты. В зоопарке воздух пахнет слонами и медведями. И такой концерт птичий, что хочется тоже петь.

— Клюва нет, — сказал экзотической птице Егорка и посмотрел надменно на сестру. — Важничает, как ты! Пошли к динозавру!

— Фиолетовый ту-ра-ко, — прочитала сестра по слогам. Слово новое не складывалось сразу. — Коротенький клюв, а хвост длинный. Хохолок поднимает.

— Хвастается своей короной, как ты, — свистнул Егорка. Он недавно научился так свистеть, и теперь ему самому интересно это.

Брат протянул к турако банан, он был нежадный мальчик.

— Изумрудный! — бабушка любовалась птицами как детьми. — Турако бананов не ест, хоть и относится к виду бананоедов. А на крыле птенца есть коготь. Посмотрите! Когда они ещё летать не умеют, то цепляются за ветки, чтобы не упасть, как летучие мыши.

— Мышки! — подскочил Егорка, и лицо его по-детски круглое вытянулось от удивления. — Л-л-лаз, тл-л-ли! Воду пьет.

Фиолетовый турако неподвижно и надменно смотрит на Егорку.

— Смотри, а вон ёжик! — тихо, словно по секрету, сказала сестра.

Турако покачал, покрутил фиолетовой головой, кто это в его присутствии может говорить о серой мышке и колючем ежике.

— У него даже спонсор есть!? — у бабушки раскрылись широко глаза, брови поднялись.

Оля и Егорка бегут, спешат, ищут обезьянок и динозавра. Красные рюши и юбка- юла весело крутится и бежит куда-то.

Бабушка спешит, хотя из зоопарка внуки не убегут. Хоть запах в зоопарке не очень, но дети вкусно играют-бегают.

Егорка по дорожкам ходить не может, его ноги бегом несут по газонам, по бордюрам от одного зверя к другому, он бы потрогал их, обнял, но мешают решётки.

— Слоны идут!

— Слон-папа, мама-слониха и сынок-слоненок. Это дружная семья, — важно и не спеша подошла сестра, фантазируя. — Слоны из Америки.

— Из Калифорнии, — засмеялся кто-то сзади. — Из Диснейленда.

— О! Сло-о-он! — от удовольствия видеть громадное существо глаза Егорки расширились и блестели, он кричал, топал ногами, смеялся.

Вдруг Любовь Александровна увидела соседку по дому со своей крохой Надюшей.

— А с-с-сколько ему лет? — указывала кроха на могучего слона.

— А тебе сколько, Надюша?

Кроха показала два пальца, спрятав остальные в кулачке.

— Слонику сколько и тебе, два, — ответила Любовь Александровна.

— Бабус-ска, а тебе сколько лет? А покас-с-сы на пальс-с-сиках, — просила Надюша.

Все засмеялись, а Любовь Александровна, смутившись вниманием к её возрасту, начала рассказывать анекдот: «Однажды сбежала кенгуру. Поймали её. Трёхметровый забор заменили пятиметровым. Опять сбежала. Ещё 5 метров добавили. И опять сбежала. Ещё десять метров добавили. Опять сбежала. Наконец слон из соседнего вольера спрашивает у кенгуру: «Как ты считаешь, на сколько метров они ещё поднимут?» «Может ещё на 40, а может станут закрывать на ночь ворота».

Тем временем семейное стадо слонов торжественно, чинно, как на сцене цирка, пересекало вольер, там появился дрессировщик с ведром, он постукивал палкой по решетке, призывая их на корм.

— Давай сфоткаемся здесь и пойдём к обезьянкам, — поворачивала брата к себе сестра.

— Смотл-ли, какие у него л-лога!

— Это бивни!

— Л-Лозовые уши!

— Я его потом дома нарисую, — фотографировала она. — Смотри! Берет хоботом траву, отряхивает корни от земли и — хоп! Себе в рот.

— Хап! — повторила Надюша, положив пальчик в рот.

Через пять минут слон-папа поклонился и встал на колено.

— Как в цирке! — обрадовались дети.

Потом дрессировщик бросил свою палку, и слон Розовые уши хоботом поднял ее и передал дрессировщику.

— Слон улыбается! — визжит от радости Егорка.

— У него рожица как у тебя, — дразнит сестра брата.

Слоненок с повисшим хоботком уткнулся головой в тело слонихи и двигался за ней, словно слепой за поводырём. А папа-слон стоял и думал.

— Почему Л-л-лозовые уши не идет за ними? — спросил брат, потирая от волнения мокрые ладони.

Мама Надюши по телефону разговаривает, а дочка цепко ухватилась за металлический поручень и лопочет:

— А! — раскрыла она рот от удивления.

— Что? Слоновая семья? Слон? — тормошила её Оля.

— О! — кроха трогала свои ноги.

— Вот у тебя две ноги, а у слона четыре ноги. А почему у тебя две руки?

— Одна, — Надюша вытянула ладошку, — дел-л-лжаться за маму. Одна, — вытянула другую, — дел-л-лжать папу. — Слон носиком дел-л-лжится за маму.

Розовые уши подошел к своей семье и стал есть.

— Нет, чтобы с детьми поделиться… Детей отстранил — сам полез! Обед подели с другом. Настоящий слон в посудной лавке, — бабушка отошла на скамейку и присела.

Слон отряхивал траву и отправил в свой рот, спрятанный под хоботом.

— А почему у него л-л-лозовые уши? — посмотрел брат на старшую сестру.

— Это атмосферно! Розовые уши отмёрзли на морозе. Он же ещё не привык у нас. А в Африке всегда лето. Хватит! Пошли! — потянула сестра сильнее.

Бабушке всё равно, у какого дети вольера: слон, жираф, хоть бегемот. В её воображении проносились картинки её детства, и, закрыв глаза, она улыбалась.

Егор побежал вперед, он хотел найти динозавра. Оля за ним: юбка её, как юла, атлас тёмно-синими горошинками перекатывается, что очень нравится бабушке.

— Пингвины! — закричал Егор от радости и свистнул.

Пингвин брызнул белой струей. И резво нырнул, резко, почти сразу, выпрыгнул прямо на дорожку.

— Смотл-л-ли! На пузе пл-л-лыгает!

— Перышки чистит. Пингвины — это птички, а плавают, как утки. А ты не умеешь.

— Я — буду уметь, — пообещал внук бабушке и побежал дальше искать динозавра.

— Вот…Черноголовый Хохотун. Как чайка…

— Хохотун? — засмеялся Егорка.

— Ты видел аиста, который тебя принес? — смеётся сестра и увлекает брата дальше.

— Пума, пума! Смотри! Почему она ходит туда-сюда? — сердится на пуму Оля. — Я хочу сфотографировать её. — Туда! Сюда! Стой! Снимать буду!

— Ры! — подошла пума и остановилась, глядя на Олю красными, как огонь, глазами. — Р-р-ры.

— Л-л-л, — дразнит Егор и отходит задом. — Л-р-л! Р-р-р!

Все смеются: и девушка в серой шляпке, и мужчина в чёрных очках, и Надюша, и её мама. Егор пятился, пятился… И гоп! В детскую коляску чуть не сел.

— Что это пума так оживилась? — мужчина снял чёрные очки и протёр их.

— Смотрите, как вышагивает, — девушка поправила серую шляпку.

Вдруг пума резко кидается. Прыжок! Ещё прыжок!

Оля удивилась, глаза расширились, брови взлетели к чёлке. Она услышала, как испугался брат.

— О! — Егор свистнул, потом прищурился, брови его съехали на глаза, губы напряжённо растянуты, то ли заплачет, то ли засмеётся.

Через две секунды Егор открыл глаза, оглянулся: смотрит на пуму, на ребёнка в коляске, который быстро-быстро перебирает ножками в розовых ползунках, словно хочет убежать.

— Ррр! — пума рычит и скалится. — Ры! Ррр!

Хохот, щелчки фотоаппаратов.

Вдруг ребёнок заплакал.

И Оля оглядывается, и бабушка тоже. Все странно смотрят то на коляску, то на пуму. Пума не сводит с ребёнка красных глаз.

Отец растерянно смотрит на смеющихся, потом на пуму и неловко, виновато, торопясь, увозит малыша.

Егорка тоже пошёл за коляской, сестра за братом, бабушка за внучкой, словно хотели оттолкнуть коляску подальше. И вот пума успокаивается и медленнее ходит: туда-сюда, раз-два, три-четыре. Но рядом уже нет ни девушки в серой шляпке, ни мужчины в чёрных очках, ни младенца в розовых ползунках. И пума не рычит.