Уже на половине пути руки начинают ныть от ноши. И как мама её вообще допёрла? Почти три литра жидкого не пойми чего с комком плесени в стекле – это совсем нешуточный вес, тем более с поднывающей ногой. Конечно, можно позвонить Вите и попросить его встретить меня, но это такая же гиблая затея, как просить силы у лунной призмы, если тебе уже тридцать.

Стоит признаться честно – в выборе спутника жизни я оказалась настолько же прозорлива, как и в выборе жизненного пути, по которому мы с ним должны были отправиться. В итоге я стригу собак, а он считает блох. Или что он там делает.

Как ни приди домой – вечные горы мусора, засохшей посуды. Сами собой откуда-то берутся зачерствевшие носки, точно из щелей под плинтусами выползают, причём поодиночке. Собрать из них пару удаётся далеко не всегда, да Вите, впрочем, это и не нужно, ведь он почти никуда не ходит. Иной раз вообще задаюсь вопросом, как он умудряется пачкать столько одежды.

Отношениями наше сожительство уже давно сложно назвать. Пока я на работе, не имею представления, чем он занимается, а как возвращаюсь домой – восседает на вершине кучи грязи и банок от энергетиков за компьютером с наушниками на голове. Что-то орёт в микрофон, обещая кого-то покарать всеми мыслимыми и немыслимыми методами, иной раз просто рычит или стонет. Стоит его отвлечь – тут же начинает упрекать, что проигрывает из-за меня или что я мешаю ему донатить, а ему это очень важно, ведь иначе нельзя.

Во что он там играет и что смотрит – понятия не имею. Мне кажется, по экрану ползают какие-то разноцветные козявки что в его излюбленных играх, что в стримах. Одним словом, контент повышенной интеллектуальной нагрузки.

А начиналось всё совсем иначе. Витя казался внимательным и чутким человеком, страстно увлечённым любимым делом. У него была неплохая работа бэкендера в банке, мы вместе проводили достаточно много времени, развлекались и даже немного успели попутешествовать. Но потом случилась пандемия, карантин, удалёнка, отсутствие контроля как в еде, так и в труде. Как итог – начали расти перерывы в его работе с пропорциональной росту живота скоростью. Во время пауз Витя как раз и подсел на эти игры. Из-за них начал не справляться с задачами и потерял должность. Новую работу искать не стал, зато взял привычку исправно донатить стримерам мои деньги.

Какое-то время я пыталась его как-то вразумить, но очень быстро стало понятно, что он не собирается отказываться от своих новых привычек. С его стороны всё внимание ко мне свелось к крикам, требованиям денег и еды. Любые попытки начать разговор заканчиваются истерикой и обвинениями в том, что я расчехлила пилу и его бедного хреначу ею на ровном месте.

Честно, давно задумываюсь, что нам следует уже разбегаться, но всё никак не решаюсь начать разговор об этом. Разрыва я не боюсь, но у меня не хватает моральных сил терпеть то, что последует за высказыванием моего желания. Если его выводит из себя даже просьба погасить настольную лампу, когда я пытаюсь выспаться перед работой, а он играет, то что уж говорить об обсуждении расставания?

Дотянув кое-как потерявшими чувствительность руками свою ношу до подъезда, пристраиваю её возле стенки и ищу ключи. Приходится дважды перепроверить все карманы прежде, чем они обнаруживаются в самом первом. Домофон пищит. В ритме звука угадывается нечто, похожее на что-то вроде «выбери-выбери-выбери».

Идти всего лишь на второй этаж, но всё равно еду на лифте. Ещё по лестницам такой груз тягать не хватало. Поворачиваю к левому крылу. Прижимая к себе банку в шопере, спиной толкаю дверь в общий коридор, миную пару соседских квартир и подхожу к своей с покосившимся номером «213». Поправить его, конечно же, некому. Вставляю в скважину ключи с золотистой лазерной указкой вместо брелока. Замок оказывается открыт. Тяну дверь на себя и вижу на пороге хозяйку квартиры Римму Александровну с туго набитой спортивной сумкой за спиной. Позади неё мнётся Витя со своим моноблоком в перетянутой скотчем коробке. И она, и он в обуви. Похоже, уходят.

– Здрасьте, – говорю. – А куда это вы?

– Забор покрасьте, – отвечает хозяйка квартиры.

Конечно, странные фразочки ей свойственны, но прежде она никогда не позволяла себе ничего оскорбительного или грубого. Витя у неё за спиной гогочет. Даже не представляю, как на это реагировать. Хочется ответить в рифму нечто в стиле «Закройте пасти». Однако не могу – она же мне в матери годится. Как с ней конфликтовать? Да и зачем? Я же у неё квартиру снимаю. Что вообще всё это значит?

– Простите? – спрашиваю.

– Не Прощёное воскресенье, – отмахивается по-прежнему воинственно настроенная Римма Александровна. – Кам цу мир, раз притащилась.

– Что происходит, Вить? – спрашиваю у парня, не спеша переступать порог.

Он корчит своё фирменное недовольное лицо а-ля скребущий в лотке кот и, нервозно вздыхая, отворачивается.

– Ты съезжаешь? – предполагаю я.

– Съезжаешь ты, фрау-мадам, – вклинивается Римма. – Но сначала приводишь тут всё в порядок.

Держать двумя руками перед грудью трёхлитровую банку с комбучей становится уже невыносимо. Ставлю её на пол перед собой и слышу, как приоткрывается дверь соседней квартиры. Из щели между створкой и косяком блестит глаз бабы Виты. Опять смотрит, тихушница.

Внутри начинает разгораться ярость. Хочется обматерить и Римму, и Витю, и соседку. Больше даже не от обиды, а от непонимания того, что творится.

– Вы что же это… – ищу слова поприличнее. – Вдвоём тут… Любовники?

Виталина бедная даже охает, открывает дверь пошире и высовывает в коридор всю голову.

– Чего-о-о?! – возмущается хозяйка квартиры, упирая руки в пояс.

Надвигается на меня, перешагивая через банку с чайным грибом.

– Витюша – мой племянник!

– Ага-ага, ну-ну-ну, – удовлетворённо шепчет Вита, похихикивая.

Римма бросает на неё яростный взгляд, но ничего не говорит.

– Жить с Витей больше не будешь, яволь?! – давит она. – Позарилась на апартаменты, проходимка…

Услышанное вертится в голове и никак не хочет усваиваться. Я что, каждый месяц перевожу деньги родственнице Вити? А куда они от неё идут? Не ему ли обратно на его донаты с энергетиками?

– То есть как это, племянник? – переспрашиваю. – Я же вам квартплату ежемесячно…

– Гутен таг пожалуйста, – усмехается Римма. – Ещё б не платила такая кобыла. За себя-то и платила, бесплатно что ли жить собралась?

– У меня ещё оплачено на две недели вперёд…

– У тебя? Нет, видали? А я с тобой ничего не подписывала, мон шер! Договор на Витьку. Витюш, она в договоре есть?

– Не-а, – мычит он.

– Битте! Чтобы собрала монатки и чеши вдоль грядки, – победоносно говорит Римма. – Плату за две недели считай компенсацией за ущерб.

Понимаю, что чем больше молчу, тем сильнее она наседает. Лихорадочно ищу, чем защититься. На помощь приходит аж пыхтящая от удовлетворённости зрелищем баба Вита.

– Какой же ущерб-то? – спрашивает она.

– Вот сейчас прихожу значит, а мусор раскидан, посуда не мыта, носки вон по всей квартире, – объясняет ей тётка Вити. – Хлев, швайны и навоз!

– Так это племяш ваш… – пытаюсь оправдаться я.

– Ой-ой, знаем мы эти басни! – отмахивается Римма. – Вон плесенью Витюшу зарастила, донатить ему не даёшь нормально, осунулся весь…

– Донор что ли? – не понимает соседка.

Мы обе смотрим на Виталину с недоумением. Кажется, её наглость с каждой минутой только растёт. Старушка в ответ машет рукой, мол, не отвлекайтесь, продолжайте склоку. Да ещё с таким видом, будто ожидает благодарности за разрешение.

– Лисен ту ми, пока Витюша у мамы будет, даю тебе три дня привести квартиру в порядок, – требует Римма. – После клади ключи в почтовый ящик, и чтобы тебя здесь не было, ступай бороздой. Это андерстенд?

– Да у меня и денег-то нет на новую…

– Проблемы индейцев шерифа не колышат, – перебивает Римма. – Три дня и вон, на хаус к мама и папа, ферштейн?

– Франкенштейн… – наконец срывается с губ колкость.