Волоски на коже стали дыбом. Мне хотелось найти объяснение, пусть самое безумное, но кажется, его просто не существовало.

В пещере Кэссиэн сгоряча бросил, что родители считают меня красивой куклой, но истинным кукловодом оказался его отец. Вот уж кто видел окружающих своими марионетками. Наигрался с первой семьей, безжалостно сломал слабые игрушки и, как ни в чем не бывало, купил следующие.

«Правда, новые игрушки лорд бережет».

Я взглянула на Кэса и сердце защемило от очередного приступа боли. Даже во сне парень не выглядел расслабленным. Лицо то и дело искажалось в гримасе, дыхание было тяжелым. Казалось, кошмары из прошлого продолжали преследовать его, вновь и вновь вынуждая переживать самые тяжелые моменты.

Вчера я не смогла подобрать нужных слов для утешения, да и сегодня сомневалась, что парень захочет выслушивать соболезнования, но сейчас, пока он спал, ничто не мешало мне попробовать.

– Кэс, все хорошо. Пожалуйста, не казни себя. Ты сделал все, что мог, и твоя мама не хотела бы, чтобы ты продолжал оплакивать ее смерть. Ты храбрый, уверенный, сильный. И пусть твоя жизнь кажется тебе никчемной, это совсем не так. Просто ты еще не научился видеть за темнотой свет. Но я тебе помогу, даю слово.

Протянув руку, я осторожно отвела волосы с лица Кэса. Вытерла бисеринки пота на лбу, разгладила морщинки.

– Спи, крошка, баю-бай, – вспомнив сказку в пещере, повторила я за парнем.

Не знаю, помогли ли мои слова, а может, Кэссиэн сам нашел в себе силы побороть кошмар, но его тело расслабилось, дыхание стало ровным.

Спокойный сон волшебным образом смягчил черты парня, словно стер всю напускную браваду и жесткость. Сейчас его лицо было открытым, добрым, юным. Беззащитным.

Я вроде бы смотрела на взрослого Кэссиэна, а видела маленького растерянного мальчика, не понимающего, как в один короткий миг его жизнь разлетелась вдребезги.

И ведь, что самое страшное, сложить осколки во что-то путное Кэс не мог до сих пор.

«Совсем один. Ни родителей, ни друзей, ни даже мечты. Лишь верные псы, как единственные якоря, не позволяющие окончательно заплутать во тьме».

Я вновь покосилась на парня. Его глаза были плотно закрыты, ресницы не двигались, сердце равномерно стучало в груди. По хорошему, сейчас был самый подходящий момент, чтобы, наконец, вспомнить о приличиях и уйти, но мне отчего-то казалось очень важным застать его пробуждение. Быть рядом в те первые минуты, когда еще сонный Кэс откроет глаза, тьма не успеет нашептать ему новых гадостей и его эмоции будут настоящими.

«Хотя вряд ли он обрадуется чужому присутствию».

Взгляд сам собой упал сперва на стул у стены, потом на почти опустевшую бутылку и из груди вырвался тихий вздох. Чего скрывать, вчерашний разговор изрядно вымотал нас обоих, но если я считала его полезным и нужным, то Кэс вполне мог счесть проявленные эмоции слабостью. Жалость же в моих глазах только убедит его в совершенной ошибке.

«Пусть лучше проснется сам, наведет порядок в голове и решит, каким хочет выйти к завтраку».

В последний раз окинув спящего парня сочувственным взглядом, я осторожно выбралась из постели. Сразу стало неуютно и холодно, по голым ногам побежали мурашки.

В свою комнату я возвращалась почти бегом, отчаянно молясь богам, чтобы не заблудиться или того хуже, наткнуться на слуг. На мое счастье, в коридоре никто не повстречался, да и Монна не спешила стучаться в дверь.

Желая подольше побыть в одиночестве, я сама приняла ванну и переоделась. Задумчиво уставилась на кулон со злополучным синим вороном. Наверное, теперь, когда все наши разногласия с Кэсом остались в прошлом, следовало надеть украшение. Это точно сказало бы парню о прощении лучше любых слов, только вот перебороть себя оказалось не так просто. При каждом взгляде на кулон волоски сами собой вставали дыбом, в ушах начинал звучать издевательский смех.

«Буду решать все проблемы постепенно».

Бросать незаслуженно отвергнутый подарок на столе оказалось жалко, так что я сунула его в карман и вышла из комнаты.

– Доброе утро, госпожа! – Монна так стремительно выскочила мне навстречу, словно нарочно караулила под дверью. – Какие будут пожелания? Прикажете накрывать завтрак?

Горничная принялась старательно перечислять разнообразные кушанья, только вот мне больше всего захотелось вчерашних пирожных. Правда, завтракать в одиночестве было неловко, да и, несмотря на все заверения Кэссиэна, чужой дом продолжал пугать, так что я решила скрасить время за прогулкой в саду.

После вчерашнего проливного дождя земля была сырой, но воздух вкусно пах свежестью. Какое-то время я просто бродила по дорожкам, рассеяно разглядывая цветы, пока взгляд сам собой не прикипел к ярко-желтым хризантемам.

«Возрождение».

Стоило значению цветка всплыть в памяти, как я поняла, что просто обязана составить утренний букет. И, вооружившись ножницами и корзинкой, с азартом принялась за работу. Мама всегда говорила, чтобы к выбору каждого цветка нужно подходить с душой и теперь моей целью стало составить такой букет, чтобы он сказал все о моих мыслях за меня.

Символизирующие сострадание и удачу розовые герберы, шепчущие об уважении желтые ирисы, радующиеся искренности анемоны…

Для заключительного штриха оставались только гортензии, но вместо искомых белых, что вместе с добродушием подарили бы тепло и легкость, попадались то желтые, то фиолетовые, а то и вовсе синие.

Обойдя сад почти по кругу, я так и не сумела отыскать нужных цветов, зато неожиданно наткнулась на садовника.  Им оказался уже пожилой мужчина, чем-то напоминающий гриб.

– Доброе утро, госпожа, – склонился он в поклоне. – Меня зовут Фин. Могу я быть вам чем-то полезен?

– Да, мне нужны белые гортензии, – приветливо улыбнувшись, попросила я.

– А таких нет, – старик расстроено сгорбился. – Выписал семена, хотел вот весной посадить.

У меня вырвался расстроенный вздох. Конечно, цветку вполне можно было найти замену, но я то успела настроиться на вполне определенный результат.

– Госпожа, зачем же вы сами руки пачкали? Давайте я вам сорву, что скажете. Уж простите, что сразу не показался, гладиолусы проведывал, – еще больше заволновался садовник.

– Гладиолусы? А какого цвета? – живо заинтересовалась я.

Вообще-то для намеченной композиции они не слишком подходили, но я гналась именно за настроением, а не правильностью оформления. Тем более, что храбрость и мужество Кэссиэна действительно восхищали меня едва ли с первого дня знакомства и цветы бы подчеркнули именно эти его качества.

– Я сам вывел этот сорт. Цвет напоминает топленное молоко, как если бы в него добавили варенья из розовых лепестков, – с загоревшимися глазами принялся описывать Фин.

Я внимательно слушала, то и дело задавала уточняющиеся вопросы, а потом и вовсе отправилась в оранжерею на экскурсию с воодушевившимся старичком.

– А откуда вы так хорошо разбираетесь в цветах? – когда мы посмотрели и астры, и фиалки, спохватился садовник.

– Меня зовут Санвиталия. Имя обязывает знать все о своих «сестрах», – с улыбкой призналась я.

– Вы уж точно самый редкий и самый красивый цветок из всех, что здесь есть – бесхитростно произнес Фин.

 Поблагодарив старика и за комплимент, и за экскурсию, я попросила его отнести корзинку в дом, а сама продолжила прогулку.

Честно говоря, хотела просто еще немного подышать и тоже вернуться, но забредя на задний двор, забыла обо всем при виде белоснежных изящных качелей. Ноги сами принесли меня вперед.

Качели были едва ли не самой большой моей детской любовью. Я до сих пор помнила, как родители привели меня в парк и красные, с развевающимися лентами качели показались диковинной птицей, рвущейся в небо. Когда пришла моя очередь, я шла к скамейке на дрожащих от волнения ногах, а сев на сидение, забыла обо всем на свете.

«Выше! Еще! Еще».

Новенькая шляпка куда-то улетела, волосы растрепались, а я же только смеялась и просила отца раскачивать качели еще сильнее. Ощущение было такое, что еще немного – и я непременно сумею ухватить кусочек облака, кажущегося очень мягким, пушистым и наверняка вкусным. Уж точно вкуснее купленной мне сладкой ваты.