— Нет.
— Но она догадалась обо всем? Она говорила с тобой? Она все знает? Отвечай?! — заорал Брейлинг, но рука двойника зажала ему рот.
— Тебе никогда этого не узнать. — Брейлинг Второй усмехнулся. — Никогда.
Брейлинг вырвался и продолжал. — Так и знай, она обо всем догадалась и обвела тебя вокруг пальца как мальчишку!
— Брейлинг, хочешь знать, что с тобой будет? Я положу тебя в этот ящик, запру его, а ключ брошу куда-нибудь подальше. Потом куплю еще один билет до Рио — для твоей жены, — невозмутимо произнес Брейлинг Второй, направляясь к двери.
— Стой! Не уходи. Давай все обсудим спокойно.
— Прощай, Брейлинг!
У Брейлинга все похолодело внутри. — Прощай? Что ты хочешь этим сказать?
***
Спустя десять минут миссис Брейлинг проснулась. Провела рукой по щеке, ощутив легкое прикосновение. Она вздрогнула и открыла глаза. — О, дорогой! Ты давно меня так не целовал…
— Ну что же, — послышалось тихо в ответ, — попытаюсь наверстать упущенное.
ГИПНОГЛИФ
Джон Антони
Джарис держал предмет на ладони, поглаживая большим пальцем небольшую ложбинку на полированной грани.
— Вот, — произнес он, — жемчужина моей коллекции. Для нее нет классического определения, поэтому я назвал ее гипноглифом.
— Гипноглифом? — удивился Маддик, кладя на место превосходно обработанный опал с Венеры размером с гусиное яйцо. Джарис с улыбкой взглянул на молодого человека.
— Да, гипноглифом. Взгляните сами.
Маддик взял предмет в руку и осторожно большим пальцем провел по ложбинке.
— И это ваша жемчужина? — еще больше удивился он. — Да это же кусок дерева.
— Человека тоже можно было бы назвать куском мяса, если бы он не обладал необычными свойствами, — возразил Джарис.
Маддик, гладя ложбинку, обвел взглядом несметные богатства и восхищенно прошептал:
— Разумеется, разумеется… Тут столько всего… В жизни не видел ничего подобного!
Джарис, уловив нотки жадности в голосе молодого человека, мягко проговорил:
— Ну, вам еще жить да жить. Может и наберетесь ума-разума.
Маддик на мгновение покраснел, потом пожал плечами.
— Для чего он предназначается? — спросил он, держа предмет перед собой и наблюдая за тем, как пальцы начинают поглаживать дерево.
— Как раз для того, чем вы сейчас занимаетесь. От этой вещи невозможно оторваться. Берешь в руки, и большой палец сам начинает гладить вот эту ложбинку. Просто невозможно оторваться.
— Забавная безделушка, — согласился Маддик. — Но почему такое претенциозное название?
— Претенциозное? — Скорее познавательное. Вещица, в самом деле, гипнотизирует, — он улыбнулся, наблюдая, как пальцы Маддика играют с нею. — Взять хотя бы Гейнздела, который забавлялся с подобными игрушками в конце двадцатого века. Он даже основал Такую школу ваяния — «Тропизм».
Маддик опять пожал плечами, увлеченный предметом, и ответил:
— В то время каждый встречный и поперечный основывал школу… все равно чего. Боюсь, я не слышал о такой.
— Он выдвинул любопытную теорию, — продолжал Джарис, — беря в руки космический кристалл с планеты Арктур и любуясь его игрой, — утверждая, как мне кажется, не без оснований, что поверхность любого организма соответствующим образом реагирует на прикосновение. Так, кошка любит, когда ее гладят. Цветок гелиотропа поворачивается к свету…
— …а язык любит, когда за него тянут, — съязвил Маддик. — В общем и целом, я понял, что представляет из себя тропизм. Ну и что из этого следует?
— Любопытна не сама теория, а ее приложение, — ответил Джарис, пропуская мимо ушей плоскую шутку. — Гейнздел пошел дальше других в понимании тропизма. По крайней мере, на Земле. Он доказал, что поверхность тела, любого тела, определенным образом реагирует на конфигурацию и фактуру предметов, и стал экспериментировать с малыми формами, которые, как он выразился, «призваны осчастливить многих». Таким образом, он вырезал формы для массирования шеи, лба… других частей тела. По его словам, они помогали избавиться даже от головной боли.
— Так это всего лишь древнее китайское средство, — заметил Маддик. — На прошлой неделе я как раз приобрел талисман восьмого века от ревматизма. Настоящий антиквариат.
— Гейнздел знал не только восточную глиптику, а проще говоря, — резьбу, — согласился Джарис. — Он попытался представить ее в виде ряда принципов. Он взялся за возрождение нэцкэ — полированных статуэток, которые самураи носили на поясе. Потом перешел к разным формам человека. Даже пытался изготовить воздействующие на психику ювелирные украшения и придумал браслет, который невозможно было не носить на руке, а затем перешел на конструирование кресел, невообразимо приятных для сидения.
— Целое искусство… — отозвался Маддик, не переставая крутить в руке предмет и водить по ложбинке пальцем. — И он не стал возвращаться назад? — Он улыбнулся, надеясь, что собеседник оценит его шутку, но тот никак не отреагировал.
— Это был настоящий мужчина, — серьезно произнес Джарис. — Пожалуй, именно кресла натолкнули его на хитроумные приспособления, повышающие потенцию. Правда, под давлением какой-то лиги он прекратил свои опыты, но, видите ли, у него появился младший ребенок, когда ему было уже 84 года.
— По крайней мере, практическое применение, — усмехнулся Маддик.
Джарис посмотрел на его ладонь, неотрывно гладящую гипноглиф. Казалось, что пальцы двигаются сами по себе.
— Далее, — продолжал он свой рассказ, не замечая ухмыляющегося взгляда Маддика, — настал черед спальных блоков — деревянных валиков, чем-то похожих на те, что японцы кладут под голову. По его утверждению они навевают приятные сны. Но больше всего он занимался предметами для рук, подобно тому, как японские резчики в конце концов остановились на нэцкэ. Это и понятно, — ведь рука не только простой орган осязания, данный нам природой. Она еще передает множество самых приятных ощущений через фактуру и массу предметов.
Джарис положил на место космический кристалл и встал, продолжая наблюдать за Маддиком.
— Подобно тому, чем вы сейчас занимаетесь, Гейнздел стремился найти такую форму, перед которой не смогла бы устоять рука человека.
Маддик взглянул еще раз на предмет, лежащий у него на руке. Не останавливаясь ни на секунду и словно уже не подчиняясь мозгу, пальцы все гладили и гладили гипноглиф.
— Должен признаться, что мне приятно, хотя сказано слишком сильно. Вы же не будете утверждать, что удовольствие абсолютно не преодолимо. Не управляй мы нашими страстями и желаниями, сейчас вцепились бы друг другу в горло ради этой штуковины, а?
— Может быть, это потому, что он мне нужен меньше, чем вам, — тихо ответил Джарис.
Маддик медленно оглядел комнату, забитую сокровищами со всех уголков Галактики.
— Скорее, это потому, что вы, черт возьми, можете себе позволить такое, — резко ответил он, но, почувствовав свою нетактичность, тут же переменил тему разговора.
— Как вышло, что вы стали коллекционировать только вещи внеземного происхождения?
— По странному совпадению, — ответил Джарис. — Вернее, по одному из странных совпадений. То, что у вас в руке, действительно внеземного происхождения.
Джарис закурил отвратительную манильскую сигару и, выпустив струйку дыма, сказал:
— Пожалуй, лучше всего начать с самого начала.
— Я так и знал, — улыбнулся Маддик. — Вы, коллекционеры, все одинаковы. Я не встречал еще такого, который бы не любил рассказывать байки. Может, этим объясняется страсть к коллекционированию?
— Профессиональное заболевание, — усмехнулся Джарис. — Мы коллекционируем, чтобы рассказывать байки, или рассказываем байки, чтобы коллекционировать? Вдруг вы заслушаетесь, и я приобщу вас к своей коллекции? Но, прошу, садитесь, я с удовольствием расскажу. Знаете, новые слушатели — новые возможности.