– Да, это грустно, – признал я, обняв ее сзади. Отстранившись от восприятия как Астерий, я дал больше места тому, прежнему Елецкому, частицы души которого были со мной. Через него я мог всецело пережить этот торжественный и на самом деле грустный момент.

– На твоем эрмике поедем? – после долгого молчания спросила Ковалевская.

Я кивнул, положив голову ей на плечо, зарываясь лицом в роскошные, золотистые волосы своей невесты.

– Тогда отправлю сообщение своим, чтобы забрали «Олимп». Наконец ты меня начал возить. А знаешь, это приятно, – она достала из сумочки эйхос.

Мы с трудом нашли место для парковки возле Красных Палат. Я кое-как влез между клумбой очень неудачно поставленным «Енисеем». По пути к целительному корпусу вместе с Ольгой прослушали сообщение от Бориса Егоровича. Он возмущался, что Ольга, как он выразился, «обставила» его, обратившись к Денису Филофеевичу. Но возмущался по-доброму, по тону князя я понял, что он скорее доволен тем, как его дочь разобралась с этой небольшой проблемой.

Предъявив дворянские жетоны охранникам, мы поднялись на седьмой этаж и там нас ждала довольно странная неожиданность. Некий заведующий верхними палатами виконт Пирогов – так значилось на серебряном значке на его груди – отказался нас пропускать. Когда Ольга сунула ему под нос свой княжеский жетон, он сказал:

– А кто вы ему будете, ваше сиятельство? С Геннадием Дорофеевичем очень сложно. Я решил ограничить доступ посетителей к нему, – при чем сказал он это как-то непочтительно, даже с явно выраженным пренебрежением.

– Я буду княгиня Ковалевская Ольга Борисовна. И кем я прихожусь князю Мышкину я не должна отчитываться перед вами, – сказала Ольга, убирая жетон и потянувшись к эйхосу.

Я подумал, что она решила набрать отца или вовсе цесаревича и остановил ее руку.

– Смею вас известить, Геннадий Дорофеевич родственник самого князя Козельского, как вы понимаете человека очень важного. И я тоже, между прочим, его родственник. Поэтому я решаю, кого можно допустить к Мышкину, а кого нет. Пока мной выдано разрешение только его невесте, – с усмешкой сказал он.

Я не знаю, какие нездоровые ветры дули в голове этого виконта Пирогова, но почувствовал, что его гонор и очень странная позиция по посещениям задели даже невозмутимую Ольгу Борисовну. Удерживая ее руку, я спросил с язвительностью:

– Милейший, вы о каком Козельском говорите? Уж не о том ли, который по несчастью для нашей империи был главой Ведомства Имперского Порядка? Так этот мерзавец давно под следствием у графа Захарова.

Виконт Пирогов нервно сунул руки в карманы белоснежного халата и приоткрыл рот. Ни слова он не смог выдавить, и я продолжил:

– Прошу заметить, лично я передал его Ивану Ильичу вместе документами, доказывающими его преступления. И лично я надел наручники на ручонки этого негодяя. Так вы, получается, его родственник? Сочувствующий его положению или может как-то связанный с его неблаговидными делами? Вижу, вы, виконт, привыкли по малейшему поводу и без повода прикрываться именем своего родственника и чувствовать здесь какую-никакую значимость. С дороги, иначе вас самого сейчас придется лечить! – я оттолкнул его к окну, взял Ольгу Борисовну под руку, и мы пошли к палате Мышкина.

Сзади слышались жалобные вздохи виконта Пирогова.

– Елецкий! Ты вообще! – рассмеялась Ольга. – Я тебя люблю!

Мы остановились, чтобы поцеловаться. Я оглянулся – виконта Пирогова уже не было в коридоре.

– Надеюсь, ты не собиралась из-за этого мелочного вопроса связываться с будущим императором? – рассмеялся я.

– Нет. Но если честно, хотела виконта припугнуть, – сказала княгиня.

– Оль, кто в этом мире может быть страшнее меня? Если тебе надо кого-то припугнуть, то достаточно сказать об этом мне и ради тебя я превращусь в самый ужасный ужас. Кстати, какая палата у нашего Родерика-Мышкина? – номер палаты я даже не старался запомнить, зная, что Ольга в этом плане организована гораздо лучше меня, она всегда держит в голове подобные мелочи.

– Двадцать седьмая. Нам сюда, – глянув на указатель, Ольга свернула в правое ответвление коридора.

Мимо нас, жужжа, проехал робот-уборщик, и Ольга Борисовна заулыбалась. Меня это всегда удивляло: казалось, роботы и интеллектуально-механические системы поднимают ей настроение так же, как букет цветов.

Шагов через пятьдесят мы остановились у пластиковой двери с номером 27. Я открыл ее, пропустил Ольгу в палату.

Мышкин, наверное, спал. Голова повернута набок, дыхание частое, неглубокое. На его лбу поблескивала титановая пластина с разноцветными изоляторами и проводами, ведущими к какому-то неведомому мне устройству. Два провода тянулись от левого запястья князя.

– Мне его нужно осмотреть. Хорошо, что он спит. Я сейчас выйду на тонкий план, минут пять-семь им позанимаюсь. Если кто-то войдет, ты отвлеки так, чтобы меня не прерывали, – попросил я Ольгу.

– Да, ваше сиятельство, – она даже отпустила мне шутливый поклон и отошла в сторону, давая мне больше места.

Я закрыл глаза и вошел во второе внимание. Сосредоточился, неторопливо сканируя сначала физическое тело князя, затем переходя к его энергетическим оболочкам, отмечая входящие и исходящие энергопотоки. С позвоночником у него действительно была серьезная проблема. Даже не представляю, как могло так выйти, что один дротик раздробил сразу два позвонка. Самого дротика в теле уже не было – видимо его извлекли со стороны спины. Кроме серьезных повреждений в физическом теле я обнаружил многочисленные разрывы энергетических каналов. И это для меня стало непонятным. Дротик никак не мог подобное сделать. Элиз? Может она каким-то неведомым ей самой образом атаковала его на тонком плане одновременно с выстрелом из остробоя. Теоретически такое могло быть, и тогда надо признать, что «демон» чеширской баронессы – штука очень необычная и во многом опасная.

Все, что я понял, осматривая князя, это то, что Талия не слишком преувеличила печальное состояние своего жениха. Говорить с целителями говорить для меня не было смысла, я и без них понимал, что Мышкин обречен оставаться неподвижным. В лучшем случае, если целители проведут успешные операции, то он сможет не только лежать, но и сидеть в инвалидном кресле. А поставить на ноги может его только чудо – прямое вмешательство Асклепия. Хотя имелось еще одно чудо, о котором я и собирался поговорить с Мышкиным. Вернее, с Родериком, потому как тело князя к этому имело небольшое отношение. Я не целитель, но я – маг. Хороший маг. Наверное, лучший маг в этом мире. И я знаю, что власть мага над собственным телом практически безгранична. Пришло время узнать об этом Родерику. Не просто узнать, а направить это знание себе во благо.

– Родерик, – произнес я, подергав его за руку.

Он шевельнулся. В этот момент дверь в палату открылась, вошел мужчина в белом с нашивкой высшего целителя, халате и девушка, наверное, медсестра.

– Выйдите отсюда! – строго сказал я.

– Молодой человек, вы кто?! – опешил целитель.

– Выйдете! – настоял я. – Зайдете не раньше, чем мы закончим!

– Так надо! – подтвердила Ольга, снова достав княжеский жетон и подойдя к двери.

Молодец Ковалевская. Одно из множества ее достоинств в том, что она понимает с полуслова, даже вообще без слов. И делает всегда именно то, что требуется в данной ситуации. Я бы сказал, что она прямая противоположность Талии.

Я не слышал, о чем говорила с целителем Ольга. Князь открыл глаза, и я переключил внимание на него.

– Боль сильная? Говорить можешь? – спросил я, опустив всякие приветствия и дежурные вопросы о состоянии здоровья.

– Да, – слабо сказал он. – Боль была сумасшедшая. Они сделали что-то, теперь почти не чувствую.