— Елецкий, ты здесь⁈ — изумилась Талия. — Я же жду тебя! Уже полчаса жду!

— Так, давай в мою комнату! — я махнул ей рукой, сворачивая к лестнице.

— Я знаю, как вылечить Гену! У меня только что созрел очень хороший план! — начала она, поспевая за мной.

— Слава богам, хоть не охренительный план, — ответил я. И, прежде чем на нее наорать за то, что она успела попортить нервы моей мамы, я все же решил выслушать ее план — было любопытно, что за мысли посетили ее взбалмошную голову, каковы масштабы ее гениальности в этот раз.

— Все из-за Геры, понимаешь, Елецкий! Из-за этой старой шлюхи! Влезла, куда ее не просили. Богиня, видите ли, блядь! Как же она похожа на мою мачеху! И внешне, и своими поступками такая же подлая дрянь! Ты же теперь знаешь, как ее найти? — она схватила меня за рукав, задерживая на повороте лестницы. — Тебе тот раз Родерик помогал попасть к ней во дворец? Ну, когда мы за твоим телом приглядывали. Теперь ты должен помочь моему Родерику! План простой: давай в этот раз к ней вместе. Придем и скажем, пусть своего Асклепия пришлет лечить моего жениха. Иначе устроим ей там такое, что в говно ее божественные хоры превратятся. Я оружие с собой возьму. Денис сказал лучше всего брать «Элиптику» или «Тишину». У Гены денег много — купим, что надо! Гранаты можно взять. И тогда с ней поговорим! Пусть только попробует отказать!

В другой бы раз я бы рассмеялся очередной идее Принцессы Ночи, пожалуй, по бредовости она превзошла все предыдущие вместе взятые. Но сейчас мне было не до смеха. Открыв двери, я втолкнул Талию в комнату и заорал на опешившую от неожиданности баронессу:

— Ты совсем ебнунась⁈ Какого ты приперлась с утра и нервируешь мою маму⁈ На кой хрен ей нужны твои проблемы с Мышкиным, да еще в таком виде, как ты их вывернула⁈ Зачем вообще выкладывать ей о моих подругах и все этих больных страстях, которые ты сама спровоцировала⁈ Раньше ты хоть могла держать язык за зубами, теперь решилась и этого!

— Но Саш!.. Я просто не знала, что сказать! Зашла к вам, спросила дома ты или еще не приехал, и тут твоя мама, мол, чего я приперлась. Кстати, очень невежливо на меня с порога, ну и у меня вырвалось о вчерашнем. Объяснила ей, что приехала не просто так, а беда у меня! — баронесса Евстафьева покраснела, полезла в сумочку за сигаретами.

— То есть, если у тебя беда, взамен нужно устроить беду всем вокруг⁈ Вот что я тебе открою дальше. Для тебя, наверное, это покажется странным и каким-то неправильным, но все же постарайся понять: виновата во всем не Гера, — я на миг замолчал, глядя как она хлопает глазами. Продолжил чуть тише: — Ты много раз повторяла, что все из-за нее и называла ее очень опасными словами, за любое из которых богиня может сделать твою жизнь несчастной! Врубаешься или не доходит? Совершенно без причин обвиняя Геру, ты пытаешься перевалить вину в произошедшем с Родериком на кого угодно, но при этом не думать, что во всем виновата ты и только ты! Именно ты начала эту игру, желая доставить мучения Элизабет! Разве нет? При чем ты хотела сделать Элиз больно совершенно без причин, ни за что — она перед тобой ни в чем не виновата. Просто тебе так было интересно.

— Ты до сих пор всех людей вокруг воспринимаешь как свои игрушки, — продолжил я, переведя дух. — Вот Элиз в твоем понимании всего лишь кукла, которой из любопытства можно отломать руки и ноги. Именно ты заставила вступить в эту игру Родерика, и ты первая атаковала Элизабет кнутом, этим спровоцировав ее на стрельбу. То есть не кто-то иной, а именно ты виновата в том, что случилось с твоим женихом! Лишь благодаря вмешательству Геры удалось избежать еще больше беды — убийства Элизабет! Ты не обвинять должна Геру, а молиться ей и просить прощения! То, что она тебе сказала: «лечи своего жениха своими слезами» — очень правильные слова.

— Елецкий, ты с ума сошел⁈ — она отшатнулась от меня, сминая в пальцах незажженную сигарету. — Ты тоже против меня⁈

— Я за то, чтобы ты наконец начала брать ответственность за свои поступки, а не ждала, что кто-то, например, я, придет и решит все за тебя. Ты можешь сказать, что ты сделала за последнее время хорошего хоть для кого-то? Вот, к примеру, если Гера решит прихлопнуть тебя, как вредную муху, кто будет сожалеть о твоей кончине? — сурово спросил я.

Талия смотрела на меня с непониманием, будто ожидая, что я сейчас улыбнусь, превращая все в шутку.

— Давай, считай, загибай пальцы! — настоял я. — Думаю, одной руки хватит.

— Родерик, папа… Ты же тоже, Елецкий? — неуверенно спросила она.

— Да, я тоже. Я все-таки друг, иначе тебя не было бы в моей комнате, — ответил я, глядя на три ее подрагивающих пальца.

— С подругами я больше не общаюсь. Саш, больше никого нет. У меня больше никого нет. Вы для меня самые близкие, — из глаз баронессы потекли слезы. — Блядь, ну почему так получается⁈ Знаешь как мне бывает плохо⁈

— И заметь, еще недавно в эту троицу близких тебе людей ты не хотела добавлять собственного отца. Не помнишь, как ты сторонилась его, когда убежала из дома? Я настаивал, чтобы ты общалась с ним хотя бы по эйхосу, а ты еще сопротивлялась. Что было бы, если бы даже он отчаялся и отвернулся от тебя? И еще заметь: при некотором очень вероятном раскладе, среди этих немногих близких людей могло не оказаться Родерика, — сказал я, вспоминая те, непростые дни, когда Родерик осваивал жизнь вне тела. — Я веду к тому, что теперь за тебя никто не будет решать проблемы лишь по твоему желанию. Об этом я поговорю с Родериком. Если ты хочешь его спасти, будь любезна трудись над его спасением. Делай хотя бы что можешь полезное и доброе. Молись Гере и другим богам. Доказывай перед ними, что ты не такой плохой человек, и еще нужна на этой земле. Доказывай, что ты имеешь право на кусочек личного счастья. Постарайся сделать так, чтобы этих пальцев, которые символы близких тебе людей, стало больше, чем три.

— Но Саш… Я прошу сейчас не за себя, а за Родерика, — Талия жалобно смотрела на меня, по щекам обильно текли слезы.

— Да, ты просишь за Родерика, но для себя. Даже сейчас ты просишь лично для себя. И я тебе не дам никаких обещаний. Я даже не знаю, как сделаю: буду обращаться к Гере, или к другим богам, или не стану никого из вечных тревожить, но попытаюсь что-то изменить сам. Неизвестно что будет и чем закончится, — я отошел к окну, глянул вниз, на стоявших возле моего эрмика охранников. И продолжил говорить тяжелые, но важные для баронессы слова: — Независимо от итога ты должна каждый час, каждую минуту делать все, чтобы исправить то, что случилось. Что делать, я тебе уже сказал. В первую очередь осознавать свои грехи. Вспоминать все глупости, которые ты сделала раньше и по-взрослому смотреть на них. Потом, совершенно искреннее говорить с богами — это нужно не им, а тебе. Заботиться о Родерике и относится к другим людям, которые вокруг тебя так, как ты бы хотела, чтоб они относились к тебе. Осознай сейчас с полной ясностью, что теперь все зависит не от меня или кого-то еще, а от тебя самой.

— Блядь, как сложно все! Я не смогу! Я не вынесу все это! — всхлипывая, она прикурила.

— Вот эти твои слова «я не смогу», очень неожиданны для меня. Раньше у тебя никогда не было проблем с уверенностью в себе. Я бы сказал, у тебя самоуверенности было через край. Верни ее. В этот раз она по-настоящему нужна для самого благого дела в своей жизни, — сказал я, поглядывая на часы. — На этом сегодня расстанемся. У меня экзамен и я спешу. После экзамена заеду к Родерику. Мне есть, что ему сказать.

Хотя время поджимало, я подвез Талию к храму Асклепию на Нижегородской, что возле Палат Спасения. Его я выбрал неслучайно: слышал, что многие очень по-доброму отзывались о служивших там жрецах. И дело сейчас было вовсе не в молитве Асклепию — я знал, что он не поможет, но в том, что моей подруге пора было ломать свой чрезмерный эгоизм. Пора ей перестать быть «Принцессой Ночи» и постараться стать просто человеком. Да, это трудно, но для нее нет иного выхода. Талия — девушка очень упрямая и, если ее упрямство развернуть в полезном для нее же направлении, то она справится.