Игорь обиженно взглянул на меня и протянул:

– Таня, давай помянем мою жену…

Его глаза мне не нравились. Несчастные и злые… Такие глаза бывают у людей, готовых совершить дикую глупость. Поэтому я сдержала приступ раздражения, села напротив и, вздохнув, согласилась:

– Хорошо. Давай…

Он обрадовался. Кажется, его что-то беспокоило. Он старался растопить свое беспокойство в спиртном, но я-то знала, насколько это бесполезно… Так же бесполезно, как читать лекцию о вреде алкоголя. Поэтому я достала фужеры. Что еще можно было поделать? «In vino veritas…»

Мы выпили. Не нарушая молчания. Никто из нас не спешил начинать разговор. Хотя я понимала, что именно для разговора со мной Игорь и появился у моего порога.

Тем не менее мы просидели в тишине еще минут десять. Наконец Игорь посмотрел на меня и сказал:

– Танюха, я не верю, что Анька покончила с собой…

Я кивнула.

– Ну?

– Не могла она этого сделать.

– Я это поняла раньше тебя, – улыбнулась я. – Только нашего с тобой понимания мало.

– Что надо сделать? – Игорь смотрел на меня, как на Дельфийского оракула. Сейчас Таня прикроет глаза, вопросит Зевеса о том, о сем и даст точный ответ.

– Во-первых, доказать, что Анька не покончила с собой, – пожала я плечами, – во-вторых, найти гада, который это сделал…

Он посмотрел на меня с тоской.

– Как мы его найдем? – почти прошептал он. – Я же тебе говорил… Либо Анька обладала партизанским характером, во что я плохо верю, либо… Во всяком случае, чтобы что-то искать, нужен хотя бы слабый ориентир. А мы с тобой сейчас напоминаем идиотов, пытающихся обнаружить черную кошку в темной комнате.

– У кошки глаза светятся, – меланхолично высказала я давно полюбившуюся мне мысль, – так что найти ее можно.

– Но здесь-то ничего не светится… – Игорь даже чуточку протрезвел от волнения, – здесь полная темнота!

– Полной темноты не бывает, – опять возразила я. – Темнота глубоко спектральна. В любом виде темноты – даже в кромешной темноте – можно найти маячок…

– И у тебя, конечно, этот маячок имеется, – недоверчиво протянул Игорь.

В ответ я подробно рассказала ему все, что узнала от Вощинова.

– И какая же тут зацепка? – спросил Игорь, выслушав мой рассказ.

– Например, милицейская машина, – задумчиво проговорила я, – странный какой-то оперуполномоченный…

– Что в нем странного? Он дежурил.

– Нужно выяснить, кто в этот вечер там тусовался, – сказала я, – и почему, когда поступил сигнал о происшествии, он не подъехал, а вышел из машины и подошел на своих двоих.

– Может, ему лень было ехать? – предположил Игорь с потрясающей, свойственной только мужчинам логикой.

– Может, у него колес не было? – передразнила я его. – Может, у него возникли проблемы с бензином? Он был обязан подъехать на машине. Оставлять машину без присмотра даже опер не станет. А это означает только одно… Что машину он бросил не одну. А с кем-то. То есть машина не страдала от одиночества…

– Ну и что? – Игорь вытаращил на меня глаза. – В этом есть что-нибудь подозрительное?

– Есть, – кивнула я, – почему он подошел один? И что скрывал в своей машине?

– Может, там была проститутка, – вслух подумал плохо о родной милиции Игорь.

– Ну да, – я засмеялась, – и он оставил машину с рацией, оружием и Бог еще знает чем на неизвестную проститутку?

– Она могла быть его знакомой…

Я поняла, что помощник из Игоря никудышный. Он придумает столько возможных вариантов оправдания загадочного поведения милиционера, что расследованию обстоятельств Анькиной гибели нам придется посвятить остаток дней. И еще неизвестно, какие у Бога планы относительно сроков наших жизней. Можно и не уложиться.

– Хорошо, хорошо, – милостиво согласилась я, – пусть будет по-твоему. Там осталась знакомая проститутка, опер подошел, посмотрел и жутко, по словам Вощинова, разозлился… Разозлился, когда увидел, что Анька разбилась. Заметь – не удивился. Не опешил. Не огорчился… А разозлился. Как будто Анька сделала это умышленно. Чтобы ему насолить…

Игорь молчаливо смотрел на меня спокойным, жалостливым взглядом. Наверное, подумал, что я немножко не в себе.

– Это Вощинову могло показаться, – терпеливо объяснил он. – Не забывай, какое у него было состояние. И у твоего опера могла возникнуть эмоция злости на нарушение покоя. На участке же было все в порядке! И вдруг – несчастный случай!

– Я не предлагаю тебе писать работу о психических последствиях стрессов, – разозлилась я, – и если ты собираешься всех оправдывать, тогда я попробую разобраться во всем сама. Я – всего лишь детектив, сыщица. У меня с познаниями в практической психиатрии не так круто, как у тебя.

– Ладно, не злись, – попросил он.

– Никто ничего не слышал. И не знает, – вздохнула я.

– Может, тетя Шура? – предположил он. – Только мне она ничего не скажет. Она меня терпеть не может.

Тетя Шура, волошинская соседка, одна из тех соседок, которые все про всех знают. Эта черта ее характера и послужила причиной ссоры четы Волошиных с данной особой. Поскольку они любили прикалываться над тети Шуриными КГБистскими способностями. И не просто отпускали неуместные шуточки в ее адрес, но и непредусмотрительно пытались спрятать свою личную жизнь от ее зорких глаз.

А этот грех в глазах достойной леди был совершенно непростительным. Стоп. А ведь именно тетя Шура с восторгом заимела бы какой-нибудь секрет из частной жизни семейства Волошиных! И уж не стала бы рассказывать о нем первому встречному… Я щелкнула пальцами. Порядок, детка! Завтра… Завтра надо будет посетить двух особ женского пола, одну – мужского, и, может быть, мы медленно начнем продвигаться в нужном направлении…

А сейчас мир обволакивала ночь. Несчастный Игорь, не дождавшийся от меня вразумительных речей, мирно уснул в уголке кухни. Я накрыла его теплым пледом. Будить его не хотелось. Если проснется, сам переберется на диван… Я потянулась.

Ужасно хотелось спать. Глаза налились тяжестью. Им не хватало отдыха. Почти не раздеваясь, я плюхнулась на мягкое лежбище и блаженно вытянула ноги. Боже, как хорошо, что у человека есть возможность спать не в каком-нибудь стойле или на насесте, а в мягкой кровати!

Анька сидела на цветущем лугу и задумчиво бросала мои магические кости… Ее лицо не было печальным. Немножко озабоченным, но не грустным. Рядом с ней ползал прелестный младенец, толстенький, розовощекий и рыжий. Как сама Анька. Заметив меня, младенец потянулся ко мне и, весело мурлыкая, пополз в мою сторону. Анька подняла недоуменно-рассеянный взгляд и протянула:

– А, это ты, Танька… Привет.

– Привет, – довольно глупо улыбнулась я в ответ, не понимая, что Анька делает с моими магическими косточками в моем собственном сне.

То есть к тому, что в моих снах вечно происходит нечто аномально-кретинское, я привыкла. Но Анька играла в мои любимые игрушки. Не то чтоб я имела что-нибудь против, но это было странно…

– Что ты делаешь? – рискнула спросить я. Анька подняла на меня удивленные глаза:

– Как это – что?! Пытаюсь понять, как он мог меня убить…

И тут налетел жуткий ветер, небо потемнело, и Анька, подхватив на руки прелестное дитя, побежала с лужайки. Я осталась, потому что туда, куда так быстро рванула моя подруга, мне было никак нельзя. Я знала это и поделать с этим ничего не могла.

Проснулась я в раю. По квартире разносился, обволакивая и маня, запах прекрасного, сваренного, а не растворимого кофе… Боже мой, где я? Неужели в моей холостяцкой квартире появился некто, спешащий проявить заботу обо мне? Я сладко потянулась. Вставать и хотелось, и не хотелось. За окном моросил расслабляющий дождь, одеяло было теплое, телевизор, поставленный со вчерашнего вечера на будильник, мирно болтал в углу.

Но запах кофе… От этого запаха щекотало под ложечкой.

Этот запах манил, притягивал, звал. Я чувствовала себя ребенком, которого тянет за собой флейта крысолова из Гаммельна. Дверь в комнату приоткрылась.