На втором этаже – где он обустроил себе спальню, поставив кровать и несколько старинных платяных шкафов, за которыми при желании можно спрятать линкор, – очень красиво. Красная кирпичная кладка и широкие арочные окна, выходящие с одной стороны на реку, а с другой на городской пейзаж: магазины и рынки, депо и офисы, гаражи, автосалоны, таможенную штрафстоянку и один-единственный незастроенный клочок серо-зеленой травы, который охраняется неким бессрочным указом и безмятежно гниет себе на месте.
Все это замечательно, однако на складе недавно появился один серьезный раздражитель, а именно – кот. В двухстах ярдах выше по реке находится заброшенный дебаркадер, который власти некогда позволили превратить в жилой дом, и там живет очень милая, очень бедная семья по фамилии Уотсон. Грифф и Эбби – чета умеренно параноидальных анархистов, страдающих жуткой аллергией на бюрократию и добросовестный труд. Обоим присуща удивительная отвага: они видят политическую действительность во всей ее чудовищности и борются с ней. Джо до сих пор не определился, то ли они выжили из ума, то ли просто пугающе и категорически не способны на самообман.
Как бы то ни было, все лишние заводные штуковины Джо дарит Уотсонам, когда изредка заглядывает к ним на ужин – удостовериться, что они еще живы. Те, в свою очередь, угощают его лично выращенными овощами и присматривают за складом, когда Джо нужно куда-нибудь уехать на выходные. Кот (прозванный «Паразитом») несколько месяцев назад усыновил Уотсонов и теперь считает себя единоличным правителем дебаркадера, виртуозно сочетая инструменты политического и эмоционального давления на восторженных чад и психопатический подход к истреблению грызунов, позволивший ему втереться к ним в доверие. Увы, Паразит положил глаз на склад Джо и задумал превратить его в свою вторую резиденцию, если удастся уничтожить или выкурить оттуда нынешнего – неугодного – владельца.
Джо глядится в начищенную до блеска латунную плашку, заменившую ему зеркало для бритья. Он нашел ее здесь, когда вступил во владение складом, – латунную панельку с заклепками, фрагмент обшивки чего-то очень большого, – и ему пришлось по вкусу ее тепло. Стеклянные зеркала зеленые, человек в них имеет болезненный и печальный вид. Джо не желает быть человеком, которого показывают стеклянные зеркала. Куда приятнее смотреть на вот этого уютного благодушного малого, слегка замурзанного и потрепанного, который нажил себе если не богатство, то хотя бы здоровье и какой-никакой ум.
Джо – рослый здоровяк с широкими плечами и бедрами. Тяжелая кость. Черты лица волевые, череп гордый. Он вполне хорош собой, но не изящен. В отличие от Папаши Спорка, который унаследовал дедушкину комплекцию и смахивал на танцора фламенко, Джо скорее напоминает вышибалу из какого-нибудь низкопробного бара. Природа распорядилась, чтобы он пошел в мать. Гарриет Спорк – худое иссохшее создание, однако обязана этим скорее религии и богатому клетчаткой рациону, нежели генетике. Ее кости – это кости камберлендского мясника и дорсетской крестьянки. Природа создала ее с прицелом на полную трудов жизнь на земле, у открытого огня, и спокойную старость в окружении выводка загорелых внучат. Тот факт, что она предпочла стать певицей, а позднее монашкой, – признак ее редкой упертости, или, быть может, следствие странных социальных потрясений двадцатого столетия, в результате которых женщине стало негоже довольствоваться крестьянской долей и материнством: это было все равно, что расписаться в собственном бессилии.
В одном из помещений склада царит особенно выразительная тишина. Охотничья тишина. Паразит, практически сразу после знакомства с Джо вставший на тропу войны, проникает в дом через окошко, которое в отопительный сезон всегда открыто во избежание духоты. Вскарабкавшись на белую кухонную притолоку, тварь замирает. Когда внизу проходит Джо, она, выпустив когти, падает ему на плечи и сползает по спине в попытке содрать с него шкуру, как с яблока. Кожу плаща Джо – и, увы, спины, ведь в первое такое утро Джо был в одной пижаме, – исполосовали боевые шрамы.
Сегодня, устав от партизанских войн и не без тревоги осознав, что в один прекрасный день он сподобится привести в дом женщину, которая вряд ли захочет быть скальпированной бешеной кошкой, когда выйдет утром на кухню испить чаю – быть может, в одной его сорочке, кокетливо обнажающей полукружия ягодиц, – Джо решился на эскалацию конфликта. Ночью, перед самым сном, он нанес на притолоку тонкий слой вазелина. Джо старается не предаваться мыслям об ущербности своей жизни, ярчайшие моменты которой обусловлены враждой с тварью, обладающей умом и эмоциональным интеллектом бутылки из-под молока.
Ах! Этот шорох шелковистого хвоста по деревянной стойке, увешанной милыми разномастными чашками. Скрип половицы у стены, тихий топоток – значит, тварь разбежалась и прыгнула с буфета на притолоку… и этот дивный взбешенный мявк, когда кошачье тельце, пронесшись по скользкому козырьку, с размаху влетает в дальнюю стену, а сразу после – о да! – глухой шлепок: тварь позорно плюхается на пол. Джо вплывает в кухню. Паразит пялится на него из угла, и из глаз его летят искры ненависти.
– Примат, – представляется Джо коту, победоносно воздевая руки к потолку. – Отстоящий большой палец позволяет приматам удерживать орудия труда.
Паразит бросает на него злобный взгляд и ретируется.
Стоило торжественно объявить этот знаменательный день Днем Победы над Котом, как мир со свойственной ему расторопностью поставил Джо на место, доказав, что в иерархии млекопитающих тот находится ступенью ниже собаки.
Чтобы попасть на первую встречу этого дня, Джо Спорк решает срезать путь через Тошерский удел. Вообще-то это противоречит его личным убеждениям. Обычно он передвигается по городу на общественном транспорте или, в крайнем случае, садится за руль, потому что пройти к месту назначения через Тошерский удел означает признать существование той части его жизни, о которой он старается не вспоминать. Очередное обнаруженное на днях массовое захоронение жертв маньяка Вогана Перри вызвало в авторитетных изданиях и независимых газетах бурные дискуссии о природе человеческой преступности, однако Джо не имеет ни малейшего намерения в них вникать.
Впрочем, от некоторых последних известий Джо то и дело прошибает умеренный, но ощутимый мороз по коже, а родной Тошерский удел дарит ему чувство такой безопасности, каковое он не может испытать ни на одной другой улице. Виновато, должно быть, детство, – ему гораздо приятнее находиться в темных подворотнях и затянутых табачным дымом комнатах, чем в торговых центрах и на солнечных площадях. Впрочем, даже если бы Джо не стремился стать другим человеком, те дни давно в прошлом. Почти все «старички» умерли молодыми. От жулья и ворья, взрастившего Джо, остались одни воспоминания. Кое-кто еще жив – ушел на пенсию, изменился или озлобился, – но уютные колени криминального подполья, с удобной высоты которых юный Спорк постигал бесчисленные тайны преступной жизни, давно усохли и сгинули.
Нынче всей Англии снится в кошмарах Воган Перри. После исламистов и полицейских, пускающих сантехникам девять пуль в голову только за то, что те посмели родиться темнокожими, главный страх каждого здравомыслящего человека в наши дни – то, что Перри был такой не один, что где-то среди золотых нив и зеленых лужаек для игры в шары притаились и другие кровожадные убийцы, которые ночью отомкнут твои окна, проберутся в твой дом и искромсают тебя на куски. Перри сейчас под арестом, лежит в некой засекреченной больнице под наблюдением врачей, однако его деяния оставили глубокую рану в сердцах людей.
В результате средний класс лихорадочно мечется в поисках укрытия, а во всех СМИ идут предельно далекие от науки обсуждения исторических злодеев, в особенности отца Джошуа Спорка, знаменитого взламывателя сейфов, угонщика поездов и расхитителя музеев Мэтью «Пулемета» Спорка. Разговоры эти страшат Джо куда больше, чем темнота Тошерского удела. Обычно он изо всех сил открещивается от мысли, что принадлежит к «обитателям demi-monde» [1], как людей вроде него называют в детективных романах определенного сорта, подразумевая, что такой человек вращается в кругу аферистов, проходимцев, жуликов и их подруг. Джо готов даже признать, что по-прежнему обитает где-то на задворках demi-monde, лишь бы его не заставляли об этом говорить.
