Когда тебя избивают пятнадцать минут подряд, используя все, что попадется под руку, или было найдено в карманах – перестаешь даже чувствовать боль. Может, и больше, чем пятнадцать минут, а, может и меньше – время ощущать тоже перестаешь. Первые пропущенные удары еще чувствуются, первые выбитые зубы еще хрустят во рту, первые капли крови на языке режут металлическим вкусом. Но когда уже не можешь подняться и остается лишь прикрывать голову руками, зная, что все равно не поможет – всего этого уже нет. Отключается боль, заглушенная аварийным выбросом максимального количества боевых гормонов, вкус крови во рту становится привычным и уже невозможно вспомнить, как было без него. Переломанные руки и ноги не слушаются, легкие, пробитые осколками ребер, почти не тянут воздух. Будто потихоньку развоплощаешься, безболезненно теряя саму возможность взаимодействовать с материей этого мира. И все, что остается – лишь звон в голове, перемежаемый хрустом ломающихся под ударами арматуры костей.

И отрешенные мысли.

Грустно умирать в двадцать два года. Еще грустнее умирать в двадцать два года по собственной непроходимой тупости, помноженной на браваду и самоуверенность. И венцом печали – грустно умереть, возвращаясь с соревнований по армейскому рукопашному бою, на которых только что взял золотую медаль.

И, как следствие – на кураже переоценил самого себя и не просчитал ситуацию.

Когда на шее висит золотая медаль, выданная полуголой белозубой красоткой, когда мышцы все еще слегка гудят от заблокированных и нанесенных ударов, когда в голове висит эйфорический туман трех побед подряд – как тут что-то просчитать? Любой почувствует себя героем, захочет быть героем!

И, когда прямо перед носом захлопнет двери и уедет автобус, когда в голову придет решение, что не западло и два километра до дома пешком пройти, и плевать, что на улице почти ночь, когда проходя мимо очередной подворотни услышишь оттуда женские крики о помощи и пьяный мужской смех, когда присмотришься и поймешь, что девчонка, отбивающаяся от пятерых нетрезвых гопников – та самая роскошная блондинка, что вешала тебе медаль на шею…

Тогда желание быть героем легко способно исподтишка превратиться в мысль о том, что ты, собственно, уже герой. Победитель. Воин.

На окрик «Эй, гоблины!» гоблины отреагировали предсказуемо – посоветовали идти дальше и не лезть не в свое дело. Их тоже можно понять – они желали как можно скорее приступить к самому сладкому, не отвлекаясь на всяких мимокрокодилов и уж тем более не затягивая общение с ними, если уж все-таки придется. Но когда мимокрокодилы заходят в ту же подворотню, показательно скидывают с плеча спортивную сумку, снимают куртку и, не торопясь, требуют отпустить девушку – гоблинам тоже начинает хотеться побыть героями.

Только в их понимании это значит «отхреначить лоха впятером до потери человеческого вида».

Первых двоих я грамотно встретил – один совершенно ожидаемо прыгнул вперед с вытянутой в ударе ногой, и я его просто пропустил мимо, встречая второго прямым ударом в лицо. Отчетливо хрустнул нос, все еще бегущие вперед ноги занесло, и гопник плашмя рухнул на асфальт – наверное, даже вырубился.

От удара у меня заболела рука – кажется, я выбил запястье. Бить кулаком без перчаток и даже бинтов – плохая идея.

Второй набросился со спины, повис на шее, заставляя согнуться, зажав мою голову в кольцо из рук. Я не стал сопротивляться, а послушно согнулся, подхватил его ноги и выдернул из-под него, одновременно падая тоже – прямо на его тушку.

Ах, как громко он закашлялся, когда отбил себе легкие!

А я быстро откатился, вскочил на ноги и встретил следующего гопника.

Драться они не умели. Какой там армейский рукопашный бой, они вообще никакого боя не знали – петушиный разве что! Все, что они могли – это кидаться по одному, получать кулаком в нос или ногой в солнечное сплетение и оседать, пуча глаза и восстанавливая дыхание. Они бестолково махали кулаками, пытаясь дотянуться до меня, а я легко уходил от их ударов. Не от всех, конечно, – все же пять человек это десять рук и десять ног, которые пытаются тебя достать со всех сторон, но даже если они и доставали, их вялые смазанные удары едва ли чувствовались, в то время как я успевал солидно насовать в ответ.

Так могло бы продолжаться очень долго, если бы в один прекрасный момент я не начал пропускать все больше и больше ударов, и не почувствовал, что футболка липнет к телу как-то не так, как я привык. Не так, как она это делает, будучи пропитанной потом. И уж тем более от пота на ней не появляются ярко-красные разводы, видные даже в чахлом свете редких светящихся окон.

Это сейчас, лежа на боку, скрючившись в круассан, прикрывая голову руками, а живот – коленями, я могу потратить на мозговую активность все те силы, что до этого тратил на удары, блоки и увороты, ведь двигаться сейчас мне банально не позволят. Потратить – и легко придти к выводу, что у подобной гопоты в обязательном порядке будет с собой нож или кастет. Или, как в моем случае – все сразу. И что они без раздумий пустят их в ход, когда поймут, что ситуация складывается не в их пользу. Этот приговор я подписал сам себе в тот момент, когда зашел в этот переулок и показательно скинул сумку на асфальт. Они бы, может, и рады были бы не доставать все это «говно», но пара нокдаунов и россыпь выбитых зубов разожгли в них животное начало, которое потребовало полного уничтожения противника. Не считаясь с методами и способами. Если бы они с ходу победили меня – с их точки зрения все было бы логично и правильно. Но на это у них шанса не было. Единственным их шансом было сделать то, что они, собственно, и сделали.

Черт, а я ведь кучу раз читал о том, как очередного спортсмена-борца вот так за здорово живешь отправил в гроб какой-то наркоман с десятирублевым ножом! Читал и понять не мог – как вообще так получилось?!

А ведь получилось как-то.

Нет, о том, что надо бросить девушку в беде, конечно, и речь не шло… Но вот увязать в драке по самые ноздри, демонстрируя уже даже не девушке – та сбежала, едва только ее отпустили! – но самому себе, как я хорош и как мощны мои лапищи – однозначно не стоило. Убедиться, что угроза для девушки миновала, заставить как можно больше нападающих одномоментно оказаться на асфальте, схватить сумку и драпать! А то и сумку оставить – лишь бы ноги унести.

Но нет, адреналин и кортизол плюс дофамин сыграли крайне злую шутку. Сперва – заставив ввязаться в затяжной бой, после – заглушив сигналы от болевых рецепторов левого бока, куда в пылу драки совершенно незаметно пырнули ножом. А потом еще раз – по руке, которой я пытался заблокироваться от нового удара.

Оказывается, нож, это штука, которую совершенно невозможно заметить в руке в момент удара. Настоящего удара, которым тебя пытаются как минимум порезать, а не просто наметить его, как на клоунских однодневных курсах самообороны. Осознание того, что это был именно такой удар, приходит уже постфактум – когда из твоей руки фонтаном вырывается струя крови и она резко перестает слушаться, превращаясь в подобие деревянного протеза.

И вместе с кровью из раненого организма вытекают и силы. Быстро, неумолимо, безжалостно. Вместе с ними исчезают из головы мысли о превосходстве над противником, уступая место сначала панике, из-за которой ты начинаешь делать лишние движения и, как следствие, терять силы еще больше. А когда уже и защищаться толком перестает получаться, не говоря уже о контратаках – в голове все заволакивает липким бессильным страхом. Слепым и иррациональным, таким, какой бывает в детском кошмарике, когда ты убегаешь и никак не можешь убежать. И непонятно от чего ты бежишь и куда ты от него бежишь, и возможно ли убежать вообще – страх не задает вопросов, он просто лишает тебя воли, сковывает все тело, мешая сопротивляться и как бы намекая, что чудище уже рядом и вот-вот протянет к тебе свои кошмарные узловатые пальцы. Схватит, поднимет и, утробно хохоча, сожрет.