Этот момент дополним с помощью книги доктора исторических наук И. Я. Фроянова: «Иван Шуйский отказался целовать крест наследнику престола. Но сделал он это под внешне благовидным предлогом: «не перед государем целовати не мочно». С формальной точки зрения Шуйский имел основания поступить подобным образом. Однако то была формальность, которая переходила в существо вопроса: присягать или не присягать. Иван Шуйский избрал второе. Поэтому не следует, на наш взгляд, рассуждать так, будто протест Шуйского «носил формальный характер и вовсе не означал отказа от присяги по существу». Перед нами та формальность, о которой говорят: по форме правильно, а по существу издевательство. Свой отказ от присяги по существу И. М. Шуйский завуалировал формальной причиной. Целовать крест царевичу Дмитрию князь, как видно, не хотел и потому свел свою проблему к отсутствию государя на церемонии присяги. Он ведь ничего не сказал насчет замены молодых бояр, руководивших присягой, боярами старшими, поскольку понимал, что произвести такую замену проще и легче, чем вынудить изнемогающего от хвори государя быть при утомительной процедуре крестоцелования. И тогда присяга могла бы состояться. А этого-то заговорщикам и не хотелось. <…>

Вот почему Шуйский сосредоточил внимание на царе Иване, требуя его присутствия на крестоцеловальной церемонии, открыто проявив тем самым несогласие с государем, т.е. неповиновение ему. <…>

Ситуация усугублялась для царя Ивана тем, что И. М. Шуйский говорил не от себя лично, а от лица «всех бояр» (за исключением, разумеется, ближних). <…>

Заявление И. М. Шуйского послужило сигналом для других. Вслед за ним (видимо, по заготовленному сценарию) выступил окольничий Ф. Г. Адашев»206.

Представим, в какой ситуации оказался Иван IV. Грозный – царь, главный человек в стране, но понимает, что ничего не может сделать для своего единственного сына и государства. Дело дошло до того, что царь начал упрашивать верных ему князей Мстиславского и Воротынского любой ценой спасти жизнь его младенца.

Историк Д. Володихин пишет: «Сторонники и противники принятия присяги «бранились жестоко». Оказалось, что противников принесения присяги мальчику не столь уж мало… Сам царь с ложа болезни принялся воодушевлять верных ему людей. Оробевшим Захарьиным-Юрьевым, прямой родне царевича Дмитрия, он бросил: «А вы… чего испужались? Али чаете, бояре вас пощадят? Вы от бояр первые мертвецы будете! И вы бы за сына моего и за матерь его умерли, а жены моей на поругание боярам не отдали!» Князя Владимира Андреевича пришлось принуждать к целованию креста, угрожая применением силы… В конце концов государь выздоровел, и вопрос о присяге на верность маленькому Дмитрию потерял актуальность. Но «боярский мятеж» показал Ивану Васильевичу в очередной раз, сколь зыбко его положение и сколь мало у него возможностей в случае скорой кончины обеспечить достойную судьбу своей семье»207.

Удивительным считаем заключение авторитетного историка Р. Г. Скрынникова: «Царские речи, без сомнения, являются вымыслом. Иван был при смерти, не узнавал людей и не мог говорить. Но даже если бы сумел что-то сказать, у него не было бы повода для «жесткого слова» и отчаянных призывов. <…> Василий III умер в ночь, и лишь на следующий день дума принесла присягу Ивану IV. Бояре Захарьины были настолько уверены в близкой кончине царя, что организовали присягу младенцу Дмитрию до смерти монарха»208.

Создается впечатление, что вину Р. Г. Скрынников переносит на братьев жены царя Захарьиных за то, что они на один день раньше попросили принести присягу. Получается, что если бы они не спешили с присягой, то на следующее утро царь выздоровел, и в черном цвете не предстало окружение царя. Благодаря этому мы не подумали бы, что противники царя задушили бы наследника, а Анастасию сослали в монастырь… А так, по вине Захарьиных и царь, и мы узнали, кто и что из себя представляет на самом деле.

Необходимо отметить важную деталь – царь выздоровел, и он не знал о том, что Старицкие не только не хотели присягать, но и подкупали военных. Этот аспект с подкупом помогает понять, что царь не просто так заболел, а был отравлен.

Р. Г. Скрынников пишет: «Подлинные документы – крестоцеловальные записи князя Владимира Старицкого 1553–1554 гг. позволяют установить, что во время болезни царя мать князя и ее родня действительно собирали в Москве свои вооруженные отряды и пытались перезвать на службу в удел многих влиятельных членов думы. <…> Фактически дело шло к государственному перевороту. Однако царь выздоровел, и династический вопрос утратил остроту»209.

То есть Ефросинья с сыном не надеялись на кончину царя, а знали, что скоро царь заболеет… За доказательствами обратимся к историку И. Я. Фроянову: «Судя по всему, старицкие правители собрали детей боярских в своем кремлевском дворе. Дело это не простое, поскольку служилые люди, как тогда выражались, «сидели по домам» или находились в служебных посылках. Значит, о сборе их нужно было специально оповещать, для чего требовалось, по крайней мере, несколько дней. Возможно, однако, что оповещение и сбор детей боярских состоялось накануне мартовских событий 1553 года. Если согласиться с первым заключением, надо было признать, что болезнь царя сразу же побудила Старицких и придворную «фронду» к активным действиям по захвату московского трона. Без предварительного сговора между ними, квалифицируемого как антигосударственный заговор, это представить, на наш взгляд, невозможно. Еще более укрепляет мысль о заговоре догадка, согласно которой оповещение о сборе в Москве детей боярских старицкого князи имело до болезни государя. Но тогда окажется, что об этой болезни и времени ее возникновения Владимир и Ефросинья Старицкие знали наперед и потому заранее собрали своих детей боярских у себя на кремлевском дворе, где держали их наготове. Опасность скопления в Кремле служилых людей соперника царь Иван осознал в ходе мартовского «мятежа», вследствие чего в крестоцеловальную грамоту старицкого князя Владимира на имя государя и его новорожденного сына Ивана (май 1554 г.) было внесено обязательство: «А житии ми (Владимиру) на Москве в своем двор; а держати ми у себя своих людей всяких сто восмь человек, а боле ми того людей у себя во дворе не держати; а опричь ми того служилых своих всех держати в своей отчине».

Признав заблаговременный сбор служилых людей старицких правителей в их кремлевском дворе, мы снова упираемся в догадку об искусственном происхождении заболевания царя, предполагающую отравление. Однако при любом раскладе событий ясно видна конечная цель Старицких и споспешествующей им придворной группировки – захват высшей власти. Особенно наглядно это демонстрирует выдача князем Владимиром и княгиней Ефросиньей денег детям боярским. По заведенному в ту пору порядку жалование служилым людям, в первую очередь деньгами, выдавалось перед походом. Поэтому раздача денег детям боярским, находящимся на службе у старицких князей, означало лишь одно: приготовление к вооруженному выступлению против царя Ивана и его наследника Дмитрия. Бояре, верные государю, не заблуждались на сей счет ни на минуту. <…> Сторонники царя, следовательно, проявили твердость и прекратили доступ удельного князя к больному, но без основания усматривая опасность для него такого рода посещений. Следовательно, скрытое противостояние противников и сторонников Ивана IV превратилось в конфликт, еще не вооруженный, но открытый. И вот в этот конфликт, свидетельствующий о накале страстей при дворе, вмешивается политический, так сказать, «тяжеловес» поп Сильвестр, причем на стороне старицких властителей»210.