Остальные фотографии были рассеянны вокруг. На них всё также – одуванчик и солнышко; серо-голубые и зелёные глаза; то загорелые, то нет; и эти же широкие улыбки и объятия – в разных возрастах, в разной одежде, в разных местах. Между фотографиями и вокруг были различные наклейки из мультсериалов: «Спанч Боб», «Время приключений», «Гравити Фолз», «Футурама» и некоторые другие; из сериалов: «Шерлок», «Доктор Кто» и «Сверхъестественное»; несколько были связаны с принцессами Диснея; а ещё: цветочки, кошечки, сердечки и эмодзи.

Продолжительное моргание, и Милана отвернула голову. Она вынула свободные шорты с завышенной талией из лёгкой светло-голубой джинсы и голубую футболку без принта. Милана положила одежду на кровать рядом с наушниками, а поверх – ремешок. Взяв чистое бельё, она приблизилась к двери – и, помедлив, помявшись, вышла в скромную гостиную со скрипящим полом под старым линолеумом.

Некогда бежевые, но пожелтевшие от времени обои, белёный потолок и старая люстра с унылыми флаконами, которые цветом сочетались с обоями. Слева, у стены стоял трёхместный бордовый диван, над ним висела картина с лебедями, перед ним лежал ковёр, а напротив – у стены, на столике стоял телевизор, а сбоку теснился низкий шкаф со всякой мелочью. По ту сторону дивана находилась дверь, ведущая в комнату Дианы; в углу стоял большой цветочный горшок с декоративной пальмой, а правее от неё – синие шторы, голубая тюль и широкое окно с дверью, ведущей на незастеклённый балкон. Справа от двери Миланы высился сервант с посудой и статуэтками, а в нижних шкафчиках находилась всякая мелочь, которая, по мнению Миланы, неплохо бы смотрелась на свалке. А рядом со сервантом стоял громоздкий, но низкий книжный шкаф.

Напротив двери Миланы находился дверной проём – частично было видно коридор, утопающий в полутемноте, и входную дверь; а затем поворот – и стена со старыми блеклыми обоями тянулась налево.

Милана прошла через проход и собиралась шагнуть в тень коридора, где у угла стен находилась дверь в небольшую ванную комнату.

– Мила? – раздался голос старшей сестры слева.

Милана остановилась и, не коснувшись круглой ручки, опустила руку. Кухонная дверь была раскрыта. Там возле небольшого стола и углового диванчика стояла стройная высокая Диана, которой было двадцать девять лет. В чертах и форме лица улавливалась схожесть с младшей сестрой – то, что обеим досталось от мамы; но остальное досталось от их разных отцов, которые не провели и секунды со своими дочерями. Волосы Дианы были тёмно-каштановые, волнистые и были убраны в свободный пучок, тогда как передние пряди обрамляли лицо. Она была одета в светлую хлопковую рубашку с короткими рукавами, и из такой же ткани были свободные шорты.

Карие глаза внимательно смотрели на младшую сестру.

– Уже встала? – вытирая руки о вафельное полотенце, спросила Диана.

Милана кивнула и подумала о том, что едва ли сегодня спала. Как и многие ночи. Как и большинство ночей этих месяцев.

– Я в ванную, – негромко сказала она, словно не говорила с неделю. Хотя, она что-то сказала вчера, одно-два предложения.

– Может, сначала поешь? – с надеждой спросила Диана.

Милана стояла несколько секунд с пустотой на лице, в глазах, в душе. Высматривая что-то и точно оценивая, Диана чуть прищурилась, а губы сжались. И Милана решила: почему бы и нет. Она кивнула, приоткрыла дверь в ванную и бросила нижнее бельё на крышку корзинки для белья.

Милана села на край углового диванчика в маленькой светлой кухне. Старая плитка с узорами цветов, голубой линолеумом с абстрактными светлыми линями. Косые лучи освещали только угол подоконника: просевшего, с облупленной краской; и касались бока серо-белой плиты, которая была старше Миланы, и которая даже когда была чистая, всё равно выглядела грязной.

Диана суетилась – то к разделочной досочке возле чайника, то к раковине в углу кухонных тумб, то к плите с кастрюлькой – но всё в пределах одного-двух шагов. Милана повернула голову направо – возле дверной рамы висел отрывной календарь, и там была большая цифра «8», над числом: июль; под числом: среда. Веки Миланы слегка приоткрыли, а в груди задрожали осколки души.

8

Среда.

Шесть месяцев назад.

Но вместо жары был холод, вместо листвы был снег. И в тот день, в это время она ещё была жива.

В голове, как вспышка от молнии, возник яркий образ Анны. Когда Милана, несмотря на запрет посещения не родственниками, всё равно проскользнула в коридор. И перед тем, как её схватила медсестра, она через приоткрытую дверь увидела свою лучшую подругу, лежащую на койке. Милана едва узнала её. Было столько белого на теле, столько красного и сине-фиолетового; рядом стояли: тумба, капельница, экранчик. Только рыжие косы остались привычными, родными, солнечными. И тот бип-бип-бип ещё долго преследовал Милану во снах.

Милана сжала край стола до побеления костяшек и зажмурилась. Диванчик – как безрадостные качели; кухонька – как кораблик в шторм; а в голове били молоты. Родители выжили, младший брат выжил, но дочь – нет.

– Как ты сегодня? – не оборачиваясь, спросила Диана.

И, огнемётом выгоняя смазанное воспоминание, Милана тихо втянула воздух. Она открыла веки, увидела спину и затылок старшей сестры; и ответила:

– Нормально. – Она отпустила стол и, желая провалиться в бездну, навалилась на спинку диванчика.

Диана мельком взглянула на сестру через плечо и продолжила готовить завтрак.

– Во вторник уже придёт новый репетитор, – напомнила она. – Поэтому нужно будет позвонить в школу, чтобы всё уточнить.

Милана смотрела на грань стола, смотрела на обшарпанный угол. А Диана продолжала:

– Хорошая всё-таки у тебя директор, пошла на встречу, с пониманием. Надо будет ей при следующей встречи что-нибудь подарить, у меня как раз осталось немного денег с зарплаты. Ты не знаешь, что ей нравится? Там шоколадка какая или конфеты? Цветы я могу попросить у Славиной мамы, у неё в саду их полно растёт.

Диана взглянула через плечо, и Милана ответила:

– Не знаю.

Милане было всё равно на то, что она завалила экзамены, так же, как и на «исключение» и «понимание ситуации», что вместо того, чтобы остаться на второй год, ей позволят пересдать все экзамены в августе. И ей было всё равно на то нарушает ли это снисхождение (или скорее жалость) какие-либо правила или такие исключения действительно имеют место быть. Но Милана старалась, она действительно старалась запихнуть знания в голову, когда с ней занимался прошлый репетитор до того, как уйти в декрет; или когда она пыталась заниматься сама – но всё это вываливалось из головы, едва там обосновавшись.

Вернувшись к плите и помешивая овсяную кашу в кастрюльке, Диана продолжила:

– И нужно уточнить, как именно будет проходить сдача экзаменов и выдача аттестата. Мы обсудили только то, что тебе нужно нагнать всю программу, заполнить пробелы и, после нескольких контрольных и прочего, сдашь экзамены. Так что нужно будет всё это обсудить с репетитором. Хороший он, кстати. Мне его Алёнка порекомендовала. У неё племянник, Саша, постоянно недомогает, вот они иногда и нанимает его, чтобы нагнать пропущенное.

Милана перевела взгляд на окно и произнесла:

– М-хм.

Голубизна и солнечность утра затягивали Милану – они казались нереальными, чужими, как иная планета; а голоса ребятишек и лай собаки казались абстрактными и перетекающими, словно вода на качающемся судне.

Диана поставила тарелку перед сестрой. Овсянка с нарезанными бананом и курагой, а в центре было присыпано корицей. Как Милана любила. Как Анна любила. Как они часто завтракали, когда Анна ночевала у Миланы, или Милана у Анны.

Милана смотрела на тарелку и не шевелилась. Диана смотрела на макушку сестры и опущенное бледноватое лицо, но не видела глаз.

– Чай? – предложила Диана.

– М-хм, – произнесла в ответ Милана и взяла чайную ложку.

Пока она медленно перемешивала овсянку, Диана заварила зелёный чай в прозрачном чайничке. Поставив его и две кружки, она села с другой стороны углового диванчика, а между сёстрами остался пустой угол.