Мне больше не нужно вести записи, я смогу заполнить бумаги позже, тем более уже не важно, какие ответы она даст. Но я обязан следовать протоколу.

─ Веруете ли вы в святую церковь, в обряды, в учение Римской католической церкви?

На меня по-прежнему устремлен этот пронзительный взгляд светлых ореховых глаз.

─ Верую…

Три стука, и за массивной дверью звенят ключи. Начальник стражи выпускает меня, и я спешу покинуть унылые стены, пока никто не начал задавать мне неловких вопросов. Я уверен, что охрана слышала мои возгласы, но объясняться с ними за свою горячность я не готов. Мне держать ответ только перед отцом Араносо.

***

Мое сознание разрывалось надвое. В нем велась война, суровая, огненная, святая. Все, что я знал, во что верил и что свято чтил вступило в схватку с моим естеством. Мой разум твердил, что женщина, сидевшая сегодня подле меня, опасна, сердце же мое отвечало, что не может столь нежное создание с ангельским ликом отвернуться от Господа.

Но все же… То, что я испытал в камере, слишком походило на колдовство. Я вновь и вновь прокручивал события, каждое действие друг за другом, но не мог припомнить, в какой момент ведьма овладела моим разумом.

─ Вспоминай хорошенько, ведьма не касалась тебя? Чтоб пусто было этой охране! Я им устрою! Они обязаны создавать условия для допроса, неважно кто ведет его – младший секретарь епископа или сам верховный инквизитор! ─ Филипп разбушевался, когда я рассказал ему о своих сомнениях. ─ Нельзя близко подходить к ведьмам, будто не знаешь! Сам хорош!

─ Будет тебе, успокойся, ─ ворчливо отозвалась кухарка Марта, разливая по тарелкам горячую похлебку. ─ Видишь же, он сам не свой! А ведь еще ответ перед отцом Араносо держать. Дай ему в себя прийти. В следующий раз я ему святой водички с собой дам. Говорят, как лицо ей умоешь, сразу любой ведьминский сглаз спадает. Вот, что помогает! А не крики твои.

─ Отцу Араносо про это не рассказывай, ─ уже более спокойным голосом продолжил Филипп, разламывая кусок хлеба. ─ Ты ему бумаги покажи, общее положение дел представь. Так и так, ведьма упорствует, еще допросы нужны. Ты не дрейфь, никто с первого раза их не раскалывает. Тут опыт нужен. Да я тебя еще поучу, ты сейчас ешь.

После сырых казематов тепло кухни казалось особенно уютным. И даже надоевшая до смерти картофельная похлебка казалась невероятно вкусной. Невольно я вернулся мыслями к заключенной: ей вряд ли от души нальют похлебки, да и свежего хлеба еретикам и колдунам не видеть. Помню, поговаривали, что от него они сил колдовских набираются, так что в тюрьмы только сухари да плесень привозят.

Филипп торопливо доел ужин и протер тарелку корочкой хлеба. Ему не терпелось покончить с делами в кабинете отца Араносо: доносов слишком много, и если отложить сегодняшние дела на завтра, то велик риск утонуть в потоке бумажной работы. Кроме того, в его обязанности входило подготовить все для завтрашней утренней службы в домашней капелле ─ разложить книги, заложить нужные псалмы, проверить масло в лампадах.

Мне же спешить некуда, поэтому я гонял морковку по дну тарелки, не желая покидать приветливое тепло кухни. Если я еще немного задержусь, добрая Марта плеснет мне в кружку горячего отвара из сушеных груш и расскажет очередную байку, прослушанную в городе. Или историю про глупого трактирщика, подравшегося с мельником прямо на торговой площади в минувшее воскресенье. Кухарка была моим окном в шумную жизнь Бургоса, которая шла своим чередом, пока я штудировал книги и гнул спину над бесконечными протоколами, которые мне доверяли переписывать начисто за Филиппом.

─ Расскажи про ведьму, Виктор, ─ Марта придвинула табуретку к очагу и приготовилась слушать. ─ Ты сказал, что она из знатных?

─ Дочка купца.

─ Видишь как оно бывает… Положение в обществе не спасло ее от дьявольской сделки. Казалось бы, есть денежки, живи да радуйся. Что ее понесло… Ни работы черной не знает, ни голода.

─ Она священство ругала. Слова такие, что даже в мыслях повторять такое грешно. Говорит, им все равно на простой люд. Мол, в роскоши живут, а миряне голодают.

─ А я вот что скажу тебе: молодежь нынче пошла странная. Выучатся в своих университетах, а потом смуту сеют. Простые люди всегда жили тяжко, на кусок хлеба кровью и потом зарабатывали. Но было все, и дом, и скотина. За это Господа благодарить надо и священство наше, молятся они за нас. А как же, они должны о небесном думать, а мы земное им обустраивать. Что, она тоже университетка?

─ Да не спросил, не подумал даже. Она с таким жаром доказывала мне, что, знаешь, Марта, я почти ей поверил, ─ шепотом закончил я.

─ Ох грехи наши, грехи тяжкие! ─ Марта мелко закретилась. ─ Не говори никому такое, сынок. Одно дело бабке на кухне сказать – я уж тебя не выдам. А скажешь Филиппу, а то и отцу Араносо – в ереси обвинят. И не разберутся, что ты не подумав ляпнул. Ведьма околдовала тебя, не иначе. Ох, молод ты еще допросы вести, духом не окреп. Хотя кто я, чтобы решение отца нашего святого обсуждать. Ему виднее, он вернее знает, что для тебя полезно. И о карьере твоей печется, ты уж не подведи. Ступай к нему, ступай, он поди ждет тебя.

Я поблагодарил Марту за ужин и отправился наверх, в кабинет отца Араносо. Дом уже готовился ко сну – в его коридорах было так мирно и тихо. По закрытым ставням постукивал дождь; завтра с утра не останется и следа от последних островков снега за пригорками и у северной стены дома, куда почти не заглядывает солнце. А если снег сошел – это верный признак, что весна теперь утвердится.

Погрузившись в свои мысли, я не заметил, как дошел до двери, ведущей в рабочий кабинет отца Араносо. Я уже занес руку, чтобы постучать, как до меня донеслись обрывки тихой беседы. Голос принадлежал отцу Харлену – толстому монаху, который иногда приезжал по делам в наш дом. Наверное, я пропустил, когда прибыл его экипаж. Хотя Марта меня не предупредила, что дома гости.

─ …дело несложное, важно только твое согласие.

─ И сколько из этого мне причитается? ─ я с удивлением узнал голос Филиппа. Что мой брат делает наедине с гостем, да еще и общается так запросто?

─ Примерно пятая часть. Сам понимаешь, многое осядет в карманах гвардейцев.

─ Виктор! ─ голос отца Араносо почти оглушил меня. ─ Ты пришел доложить о допросе?

─ Да, святой отец… Простите. Я думал, вы у себя, хотел постучать. Но…

─ Оставим Филиппа заниматься делами, пройдем в приемную.

Отец Араносо зашагал прочь от кабинета. Он точно знает, что в его кабинете Филипп не один. С его позволения мой брат принимает там гостя, а значит, отец Араносо точно в курсе их общих дел.

В приемной было на удивление тепло, хотя камин погасили еще днем. Отец Араносо захватил свечу из коридора, чтобы зажечь свет в комнате. Глядя, как он неторопливо ступает по мягкому ковру, переходя от одного светильника к другому, я размышлял. То, что я невольно услышал под дверью кабинета, не отпускало меня. У Филиппа секреты от меня, а наш отец покрывает его.

─ Виктор, ты хотел показать мне бумаги? ─ я опомнился, когда отец Араносо уже расположился на диване и выжидательно смотрел на меня.

Я спохватился и передал архиепископу листы допроса. Только сейчас я заметил, что не внес ответы заключенной на последние стандартные вопросы. Отец Араносо пробежался взглядом по бумагам, будто не заметив, что добрая часть ответов отсутствует.

─ Хорошо. Виктор. Когда планируешь следующий визит в тюрьму?

Я не поверил своим ушам: я провалил свой первый допрос, выскочил из камеры словно из клетки дикого зверя, а он и слова не сказал! И более того, хочет, чтобы я продолжал вести допрос.

─ В понедельник, отец Араносо. Назавтра вы велели привести в порядок все дела по дому, а по воскресеньям допросы не ведутся.

─ Пойдешь во вторник, в понедельник освежи в памяти руководство праведного Бернара. Завтра жду тебя в своем кабинете. Столы и впрямь заросли бумагой, разберешься. А сейчас спать.

─ Хорошо, отец Араносо. Доброй ночи.