Вновь костернув шепотом Третьяка, бросившего его на растерзание местному люду, Руслан осмотрелся, заметил у конюшен двух мужиков, что переглядывались и в его сторону пальцами тыкали, и спешно юркнул за ближайший сарай. Похохотала, поди, челядь над удирающим молодым князем, но еще одного вопроса он бы не выдюжил. И так теперь по всему Яргороду достойный гребень искать, хотя у Людмилы их наверняка больше, чем волос, а непременно нужен новый.

Впрочем, ради такой девицы можно и расстараться.

Руслан ведь тогда на смотрины без всякой охоты ехал, оставил дела важные и всю дорогу побратиму жаловался. А как увидал набежавших к невесте гарипов[4], так и вовсе чуть не плюнул на все и не развернул коня. Тут и степняк-весельчак пожаловал в черном набивном доспехе, и бледный луарец с крестом на шее и вечно кривым от недовольства ртом, даже суровый асшини с гор спустился, по виду готовый сожрать всех соперников на завтрак. У каждого были свои причины с великим князем породниться, но вряд ли кто о них вспомнил, когда в палаты вошла Людмила.

Руслан так точно даже имя свое на миг позабыл. И тут же на других уставился, выискивая слабые стороны. За косы ее, солнцем позолоченные, за глаза лазоревые, за румяные щеки, за всю ее, что статуэтка точеную, он намерен был биться до смерти.

А княжна взяла и сама его выбрала. Это ли не дар богов? Осталось только этот дар окончательно к рукам прибрать и беречь, покуда оба пеплом не рассыплются.

Руслан вздохнул мечтательно, за угол свернул и оцепенел, глазам своим не веря: на лестнице, приставленной к щербатому боку птичника, болталась девчонка.

Ну как болталась… вроде бы вниз сползала, но как-то дергано и неуклюже, путаясь в юбке, цепляясь косой за плохо обтесанные тетивы. Потом замерла, фыркнула так громко, что даже Руслан услыхал, и, стиснув одной рукой перекладину, другой начала задирать юбку да подол за пояс затыкать. Вот поршни[5] обнажились, а вот и белые онучи[6] до самых колен. Благо на этом девица решила остановиться и в пару сигов, ловко как белка, добралась до земли.

Юбку оправила, встряхнулась так, что сухие травинки во все стороны полетели, будто с комоедичного[7] чучела, и наконец соизволила оглядеться.

Тогда-то и заметила Руслана. Узнала, отшатнулась, едва не свалив лестницу, чудом на ногах устояла. А он все смотрел, скрестив руки на груди и плечом к сараю прислонившись, смотрел и улыбался.

Потому что тоже ее узнал, сразу же. Как не узнать эти облепиховые космы, конопатое лицо, острый вздернутый нос и тощее, почти мальчишеское тельце? Не девка взрослая, а птенец невзрачный, хотя Третьяку, помнится, она понравилась.

– Пощупать, конечно, не за что, – сказал он тогда, – но нрав какой, ух, огонь-баба! Видал, как она за мальца вступилась?

«Мальцом» был здоровенный сынок огнищанина[8], что-то не поделивший с посадскими пацанами, вот и сцепились. И эта мелочь в драку кинулась, как кошка драная. Разве ж ведут себя так женщины? Тем более рода высокого!

То ли дело Людмила… Нежная, трепетная, мягкая. Немыслимо даже просто представить ее раздающей тумаки. Или вот слезающей с сеновала в потрепанной одежонке явно с чужого плеча.

– Тебе к лицу смердские обноски, принцесса, – не удержался Руслан и улыбнулся еще шире, когда Дельфира побледнела да кулаки стиснула.

Да, огня ей точно не занимать, а вот смирения нет и в помине.

– А тебе к лицу пыль дорожная, княжич, – не осталась она в долгу, и Руслан невольно к щеке потянулся, но тут же отдернул пальцы.

Еще чего, тешить ее презорство.

– Князь, – поправил он, понимая, что тщетно.

Дельфира прекрасно знала, кто он, просто глумилась. И уж лучше так, чем первая ее шутка, до сих пор отзывавшаяся в груди глухой злобой.

Додумалась же, говор иноземный изображать! Подменять да коверкать слова, на последний слог припадать, а потом невинно хлопать ресницами, дескать, «каво йа ни так сказала». И ведь купился Руслан, поверил. Объяснялся с чужачкой на пальцах и даже не морщился – хотя очень хотелось, – когда она заводила свои кривые речи. А потом спросил у Людмилы, что ж подружка ее за полжизни в Роси никак язык не освоит, и выяснилось, что та складывает росские слова не хуже поэтов и ученых мужей и только над Русланом зачем-то издевается.

Причину он выискивать не стал, пусть и догадывался о многом, лишь ответил на явную неприязнь тем же, с тех пор и превратился в устах Дельфиры в «княжича».

Ну не дитё ли?

Хотя… может, не такое уж и дитё, раз по сеновалам шастает.

Руслан вверх глянул и успел заметить мелькнувшие в темном проеме широкие плечи, увенчанные кудрявой светлой головой.

Так и есть, огнищанский отпрыск, на котором пахать надо, а его при отце младшим писарем держали. Видать, писать нынче совсем нечего, коли ему времени хватает с девками кувыркаться.

Хмыкнул Руслан, снова на Дельфиру уставился и брови изогнул:

– Не маловат он для твоих утех, принцесса? Тело ж, оно всегда вперед ума вырастает.

– Твое так точно вперед вымахало. – Теперь она не пятилась, а наступала, и подбородок вскинула так высоко, что жилы на тощей шее натянулись. – Если сам в сене баб валяешь, других по себе не равняй.

Хлесткие слова только проникали жалами в разум, а Руслан уже прижимал Дельфиру к стене, обеими руками за плечи, хорошо хоть горло не сдавил в хлынувшей на него ярости. А она и не пыталась вырваться, лишь глаза широко распахнула и губы сжала в ниточку.

– Это ты Людмиле нашептываешь? – процедил Руслан. – Гадости про меня сочиняешь? Потому она такая странная была в прошлый мой приезд? Потому сегодня встретить не вышла?

Дельфира нахмурилась растерянно, и он уж подумал, что лишку дал, но затем глаза ее вспыхнули колдовской зеленью – смотреть больно, – а голос сталью зазвенел:

– Пусти.

И Руслан разжал пальцы, нехотя, медленно, чтоб не решила, будто напугала его. Будто забыл он, с кем дело имеет, будто не сквозит ее ведьмовское нутро в каждой черточке.

Руки убрал, но отходить не торопился. Так и смотрел на пигалицу сверху вниз, но и она взгляд не отводила.

– Знаешь, что радует меня боле всего? – произнес Руслан. – Увезу я Людмилу после свадьбы, избавлю от твоего влияния, а сама ты никому не нужна станешь.

Эта мысль и впрямь грела. Не нравилась ему дружба девиц с самого первого дня, как их вместе увидел. И вроде невелика беда: дочь одного правителя с дочерью другого растет бок о бок, глупые тайны ей поверяет, горестями делится… Но веяло от рыжей ведьмы навьим духом, и Людмила подле нее становилась другой.

Порывистой. Резкой. Сама на себя непохожей.

Кто знает, что ей нашептывали год за годом в светлице за шитьем, какие мысли в голову вкладывали, какой гнилью душу чистую оскверняли?

Давно пора было разорвать эту связь, и вскоре все наконец свершится. А уж Руслан проследит, чтоб жена недостатка в подругах не знала – будет хоть какая-то польза от десятка сестер да невесток, наполняющих его дом неумолчным шумом.

Дельфира не отвечала, лишь дрожала ощутимо, и Руслан продолжил:

– В Луаре тебя, судя по всему, тоже не ждут, раз за столько лет не забрали. Уж не за гадючий ли язык погнали вон? И даже братец твой явился по иному поводу, к княжне свататься, а не слезы твои утирать. Хороша семейка! Но, слыхал, он на пиру будет, ты попроси как следует, может, и не бросит прозябать здесь без рода, без племени, без…

– Что происходит? – громыхнуло внезапно, и Руслан отшатнулся.

Лицо тут же потеплело, и он беззвучно выругался: краснеет как баба, словно и впрямь за чем постыдным его застали.

Да и кто застал? Всего лишь Драган.

Выскочил из-за угла и замер меж сараем и птичником, булавой помахивая. Бритая голова поблескивала в последних лучах увядавшего солнца, на безволосом лице застыло занятное выражение недоумения и гнева.