Вечером того же дня, только двумя часами позднее из-за разницы во времени, Терри Мартин сидел в тихом ресторане, расположенном неподалеку от его квартиры, и в одной руке задумчиво покачивал бокал с вином. Через несколько минут появился тот, кого он ждал, – пожилой, седой мужчина в очках и с галстуком-бабочкой в горошек. Мужчина вопросительно осмотрелся.

– Моше, я здесь!

Израильтянин поспешил к столику, за которым сидел Терри Мартин, и шумно приветствовал его.

– Терри, дорогой мой, как твои дела?

– Уже лучше – после того как увидел тебя. Раз ты оказался в Лондоне, я просто не мог допустить, чтобы мы с тобой не поболтали хотя бы за обедом.

По возрасту израильтянин годился доктору Мартину в отцы, но их связывала давняя дружба, скрепленная общими научными склонностями. Оба интересовались древними цивилизациями Среднего Востока, их культурой, искусством и языками.

Профессор Моше Хадари прожил долгую жизнь в науке. Еще юношей он участвовал в раскопках едва ли не в каждом уголке Святой земли. Тогда его руководителем был Иигал Ядин, профессор археологии и армейский генерал в одном лице. Больше всего Моше Хадари сожалел о том, что ему, израильтянину, закрыт доступ почти во все страны Среднего Востока, даже для учебы. Тем не менее в своей области он стал одним из самых известных ученых, а поскольку эта область очень узка, то Мартин и Хадари непременно должны были встретиться на каком-нибудь семинаре или симпозиуме, что и случилось десять лет назад.

Обед был хорош, а разговор шел главным образом на тему последних научных результатов, крохотных новых свидетельств того, какой была жизнь в королевствах Среднего Востока десять веков назад.

Терри Мартин понимал, что закон о неразглашении государственной тайны лишает его возможности обсуждать что-либо, выполнявшееся им по поручению Сенчери-хауса. Тем не менее за кофе как бы сам собой зашел разговор о кризисе в Персидском заливе и вероятности войны.

– Терри, ты думаешь, Саддам сам уберется из Кувейта? – спросил профессор.

Мартин покачал головой.

– Нет, этого он сделать не может, если только ему не предоставят четко обозначенный путь, если Запад не пойдет на какие-то уступки, которыми он мог бы оправдать свое отступление. Если Саддам ничего не получит взамен, его дни будут сочтены.

Хадари вздохнул.

– Столько напрасных усилий, столько потерь, – сказал он. – Всю свою жизнь я вижу одни потери. Эти сумасшедшие деньги – их хватило бы на то, чтобы весь Средний Восток превратить в рай на земле. А сколько загубленных талантов, молодых жизней. И ради чего? Терри, если начнется война, британцы будут сражаться вместе с американцами?

– Конечно. Мы уже отправили седьмую танковую бригаду; кажется, скоро за ней последует и четвертая, итого, будет дивизия. Это не считая истребителей и военных кораблей. Так что не беспокойся. В этом военном конфликте Израиль не только может, но и должен сидеть сложа руки.

– Да, знаю, – мрачно отозвался израильтянин. – Но за это придется заплатить жизнями многих молодых парней.

Мартин подался вперед и похлопал друга по руке.

– Слушай, Моше, Саддама необходимо остановить. Это все равно пришлось бы сделать, рано или поздно. Израильтянам лучше других должно быть известно, насколько далеко он продвинулся в производстве оружия массового поражения. В известном смысле мы только сейчас начинаем понимать, каковы истинные масштабы военных приготовлений Ирака.

– Разумеется, мои соотечественники вам помогают. Ведь главный противник Саддама – это мы.

– Да, Израиль – его главный противник, – согласился Мартин. – Наша основная трудность в том, что мы лишены информации. У нас нет своего человека на достаточно высоком уровне в багдадской иерархии. Ни у нас, ни у американцев, ни даже у ваших разведчиков.

Через двадцать минут обед закончился. Терри Мартин проводил профессора Хадари до такси, и тот вернулся в свой отель.

По приказу Хассана Рахмани, полученному из Багдада, около полуночи в Эль-Кувейте были включены три радиопеленгатора.

Это были параболические антенны, предназначенные для обнаружения источника излучения радиоволн и определения его компасного пеленга. Один радиопеленгатор был стационарным; его установили на крыше высокого здания в районе Ардия, на южной окраине Эль-Кувейта. Эта антенна постоянно прощупывала пустыню.

Два других радиопеленгатора были передвижными; их антенны были установлены на крышах больших фургонов. В каждом фургоне имелся свой генератор электроэнергии. Здесь за приборными щитами сидели техники; они днем и ночью прочесывали эфир в поисках таинственного передатчика, который, как им сказали, скорее всего будет работать в пустыне, где-то между городом и саудовской границей.

Один из фургонов стоял возле Эль-Джахры, далеко на запад от стационарного радиопеленгатора в Ардие, а третий пеленгатор остановился вблизи побережья, на территории госпиталя «Аль Адан», в котором в первые дни оккупации иракские солдаты изнасиловали сестру студента-юриста. Третий пеленгатор должен был лишь уточнить данные, полученные двумя первыми; в результате положение передатчика можно было определить с точностью до нескольких сотен ярдов.

На аэродроме Ахмади, откуда когда-то поднялся на своем «скайхоке» Халед Аль Халифа, круглосуточно дежурил военный вертолет «хайнд» советского производства. Рахмани удалось выпросить у командования иракских ВВС этот вертолет вместе с экипажем. Радиопеленгаторы принадлежали службе контрразведки Рахмани; он отобрал лучших специалистов и прямо из Багдада направил их в Кувейт.

Профессор Хадари провел бессонную ночь. То, что рассказал ему его английский друг, не давало покоя старому ученому. Он всегда считал себя преданным своему народу, истинным патриотом Израиля. Хадари происходил из семьи сефардов, которые эмигрировали в Израиль в начале столетия вместе с такими выдающимися личностями, как Бен Йехуда и Давид Бен-Гурион. Сам Моше Хадари родился недалеко от Яффы, когда Яффа была еще шумным портом, и учился в арабской начальной школе.

Моше Хадари вырастил двух сыновей. Один из них погиб, нарвавшись на какую-то случайную засаду в Южном Ливане. У Моше было пять внуков. Кто осмелится сказать, что он не любит свою страну?

Но то, что происходило сейчас, не нравилось старому профессору. Если начнется война, могут погибнуть многие, как погиб когда-то его сын Зеев. Пусть это будут не израильтяне, а британцы, американцы и французы. Сейчас не то время, чтобы люди гибли из-за капризов Коби Дрора, из-за его старых обид и мелкого шовинизма.

Хадари встал рано, рассчитался, уложил вещи и заказал такси до аэропорта. Уже уходя из отеля, он было замешкался в холле, у вереницы телефонов, но потом передумал.

На полпути до аэропорта он сказал водителю, чтобы тот свернул с автомагистрали М4 и остановился у ближайшей телефонной будки. Недовольный таксист проворчал, что на это уйдет уйма времени и вообще это не так просто, но в конце концов остановился возле перекрестка в Чизике. Хадари повезло. В квартире на Бейзуотер к телефону подошел Хилари.

– Подождите минутку, – сказал он. – Мартин только что вышел.

Через минуту трубку взял Терри Мартин.

– Это Моше. Терри, у меня очень мало времени. Скажи своим людям, что у Моссада есть агент в багдадской верхушке. Посоветуй им поинтересоваться, что случилось с Иерихоном. До свиданья, дружище.

– Моше, подожди, ты уверен? Откуда ты знаешь?

– Это неважно. Я тебе ничего не говорил. До свиданья.

Пожилой ученый повесил трубку, сел в такси и поехал в Хитроу. Его трясло от собственной смелости, от важности своего поступка. Конечно, он не мог признаться Терри Мартину, что это он, профессор арабистики Тель-авивского университета, переводил первое письмо Иерихону.

Звонок Терри Мартина застал Саймона Паксмана в Сенчери-хаусе в начале одиннадцатого.

– Ленч? Извините, не могу. Сегодня у меня кошмарный день. Может быть, завтра? – предложил Паксман.