Может быть, я заблуждаюсь, мысленно рассуждал герр Гемютлих. Сейчас январь, возможно, от мороза щеки у фрейлейн обветрились; да, конечно, она напудрилась, но исключительно в профилактических целях. Однако во фрейлейн изменилось и что-то еще.

Глаза. Боже милосердный, только бы не тушь! Герр Гемютлих всмотрелся еще внимательней, но на глазах фрейлейн Харденберг не заметил ни туши, ни краски. Конечно, я ошибся, снова принялся убеждать себя герр Гемютлих. Загадка решилась неожиданно во время обеденного перерыва, когда он аккуратно расстелил на столе льняную салфетку и взялся за бутерброды, которые, как обычно, приготовила ему фрау Гемютлих.

Они блестели. Глаза у фрейлейн Харденберг блестели. Зимние холода здесь ни при чем, к тому времени фрейлейн находилась в помещении по меньшей мере четыре часа. Банкир отложил недоеденный бутерброд и только теперь вспомнил, что точно такой же синдром он замечал у более молодых секретарш по пятницам, в самом конце рабочего дня.

Это был синдром счастья. Эдит Харденберг была счастлива. Герр Гемютлих понял, что ее походка, ее манера говорить и ее глаза – это всего лишь симптомы счастья. Такой она была все утро. Это обстоятельство, да еще следы пудры на ее щеках глубоко взволновали Вольфганга Гемютлиха. Ему оставалось только надеяться, что она не зря транжирит свои деньги.

Удивительные фотоснимки, сделанные капитан-лейтенантом Дарреном Клири, прибыли в Эр-Рияд во второй половине дня. Здесь они влились в мощный поток свежей фотоинформации, который каждый день обрушивался на штаб-квартиру командования ВВС коалиции.

Часть аэрофотоснимков обеспечивали висевшие высоко в небе спутники КН-11 и КН-12. Они давали крупноплановую информацию о больших регионах всей территории Ирака. Если на них не было заметно изменений по сравнению со снимками, сделанными днем раньше, то их сдавали в архив.

Другие изображения поступали от пилотов TR-1, которые и теперь не прекращали своих полетов на меньших высотах. Они приносили сведения об изменениях в военной машине Ирака: о передислокациях войск, о появлении военных самолетов или ракетных пусковых установок там, где их раньше не было. Эти данные поступали в центр анализа.

Аэрофотоснимки, сделанные Дарреном Клири, относились к категории оценки эффективности бомбардировок. Такие снимки сначала сортировали и маркировали в «Летнем театре» – скопище зеленых палаток на краю военной авиабазы, а потом отправляли в «Черную дыру», точнее, в отдел оценки эффективности бомбардировок.

В тот вечер в отделе с семи часов дежурил полковник Битти. Два часа он рассматривал снимки комплекса пусковых ракетных установок (частично разрушен; две установки, очевидно, еще даже не повреждены), центра связи (стерт с лица земли) и группы укрепленных ангаров, в которых прятались иракские МиГи, «миражи» и Су.

Потом настала очередь десятка снимков промышленного цеха в Тармии. Полковник нахмурился, встал и подошел к столу, за которым работал сержант британских королевских ВВС.

– Чарли, что это такое?

– Тармия, сэр. Помните, вчера «игл» разбомбил какой-то завод, хотя он не был в перечне целей?

– Ах да, какое-то предприятие, которое мы не считали военным объектом?

– Оно самое. Сегодня утром, в начале одиннадцатого, «томкэт» с «Рейнджера» сделал эти снимки.

Полковник Битти постучал пальцем по фотографии.

– Так что за чертовщина там творится?

– Не знаю, сэр. Поэтому я и положил снимки вам на стол. Никто не может сообразить, что это такое.

– Похоже, этот лихач на своем «игле» разворошил настоящее осиное гнездо. Иракцы просто взбесились.

Британский сержант и американский полковник недоуменно разглядывали снимки, сделанные пилотом «томкэта» над Тармией. Снимки были удивительно четкими, их разрешение поражало. Одни были сделаны камерой, расположенной в носу системы тактической воздушной разведки, когда «томкэт» снизился до пятнадцати тысяч футов, другие – панорамной камерой. В «Летнем театре» отобрали десяток наилучших, наиболее резких снимков, на которых был отчетливо виден разрушенный цех.

– Насколько велико это здание? – спросил полковник.

– Приблизительно сто метров на шестьдесят, сэр.

Взрывы и ветер сорвали почти всю гигантскую крышу, уцелевшая ее часть закрывала от силы четверть площади иракского цеха. Теперь с высоты птичьего полета можно было рассмотреть всю планировку цеха на трех четвертях площади. Гигантский цех был разделен брандмауэрами на множество отсеков, большую часть пола в каждом отсеке занимал большой черный диск.

– Эти диски металлические?

– Так точно, сэр. По данным инфракрасного сканирования, это какая-то сталь.

Еще большее внимание сотрудников отдела привлекла реакция иракцев на бомбовый удар Дона Уолкера. Вокруг оголенного цеха стояли пять гигантских подъемных кранов; как нацелившиеся на лягушку цапли, они устремили свои стрелы внутрь огромного здания. Если учесть, сколько иракских предприятий было разрушено за последние дни, то краны такой мощности должны были направляться только на самые важные объекты.

Вокруг цеха и внутри его кишели толпы рабочих, цеплявших диски к стропам кранов.

– Вы пересчитали этих парней, Чарли?

– Их больше двухсот, сэр.

– А эти диски, – полковник Битти заглянул в рапорт офицера разведки «Рейнджера», – эти соты для пчел-великанов, что это такое?

– Понятия не имею, сэр. В жизни не видел ничего подобного.

– Что ж, что бы это ни было, но мистеру Саддаму Хуссейну они, очевидно, очень нужны. Тармия действительно не числится в перечне целей?

– Не числится, сэр. Но обратите внимание вот на это.

Сержант вытащил из папки еще один аэрофотоснимок и показал пальцем.

– Ограждение из колючей проволоки, – догадался полковник.

– Двойное ограждение. А здесь?

Полковник взял лупу и внимательно рассмотрел фотоснимок.

– Заминированная полоса… зенитные батареи… сторожевые вышки. Чарли, где вы все это раскопали?

– Вот здесь. Взгляните на крупноплановый снимок.

Полковник Битти долго смотрел на аэрофотоснимок Тармии и окрестностей, сделанный с очень большой высоты, потом выдохнул и воскликнул:

– Боже мой, придется срочно пересмотреть нашу оценку всей Тармии. Как мы могли ее упустить?

Причины, по которым гигантский промышленный комплекс в Тармии, включавший триста восемьдесят одно здание, был отнесен к мирным объектам, позднее стали частью фольклора среди тех, кто всю войну почти не покидал подземелье «Черной дыры».

Все они были британцами или американцами, и все прошли школу НАТО. Они учились обнаруживать советские объекты и невольно переносили свой опыт и знания на Ирак.

На аэрофотоснимках они всегда отыскивали одни и те же признаки. Если здание (или комплекс зданий) являлось важным военным объектом, то оно должно было располагаться в запретной зоне, охраняться от тех, кому доступ закрыт, и быть защищено от возможного нападения.

Были ли в Тармии сторожевые вышки, заминированные полосы, казармы? Были ли там колеи, пробитые снующими туда-сюда тяжелыми грузовиками, высоковольтные линии электропередачи или достаточно мощная электростанция на самом объекте? Все эти признаки свидетельствуют о военном характере объекта, а в Тармии, казалось, ничего подобного не было.

Сержант британских ВВС, руководствуясь одной лишь интуицией, решил перепроверить снимки всего района Тармии, сделанные под очень большим углом. На них он нашел все: колючую проволоку, зенитные батареи, казармы, укрепленные охраняемые ворота, ракетные установки, минные поля. Но только все очень далеко.

Иракцы попросту обнесли колючей проволокой огромную территорию размером сто на сто километров; в Западной и даже в Восточной Европе что-либо подобное просто немыслимо.

В центре этого гигантского квадрата был построен промышленный комплекс. В него входили 381 здание (из которых, как выяснилось позднее, семьдесят работали на военную промышленность Ирака). Здания и сооружения были разбросаны на площади пятьсот акров, чтобы уменьшить потери при возможных бомбардировках.