Однако удостоверение Гурова, видимо, не вызвало недоверия со стороны Гордеевой.

– Проходите, – сказала она, открывая дверь.

Оба полковника по очереди переступили порог и оказались в тесной, душной прихожей, пространство которой в значительной степени ограничивал высокий, уходящий под потолок двустворчатый шкаф. Для чего двум обитательницам однокомнатной квартирки могла понадобиться такая махина, Гуров понять не мог. Вполне можно было бы обойтись демократичной вешалкой. И свободного места осталось бы куда больше.

– Вы не будете против, если я приглашу вас на кухню? – смущенно произнесла Марина Иннокентьевна. – В комнате у меня не прибрано. Так уж получилось. Сейчас все буквально валится из рук, не могу толком сосредоточиться. Да там нам и удобнее будет беседовать. Хотите чаю?

– Нет, спасибо, – тактично отказался Гуров и покорно двинулся на кухню вслед за Гордеевой.

За ним потянулся и Крячко.

Женщина усадила гостей за стол и сама примостилась с краешку, спиной к холодильнику. Сейчас, при более близком рассмотрении, Гуров обратил внимание на то, что Марина Иннокентьевна не так уж и стара, как это показалось ему на первый взгляд. Ей было никак не больше пятидесяти лет. Однако обозначившиеся под глазами мешки от проведенных бессонных ночей, прорезавшие лоб лучики морщин, красные то ли от недавних слез, то ли от повысившегося кровяного давления белки глаз – все это сказало Гурову о том, что исчезновение дочери сильно подкосило женщину. Надломило ее не только внешне, но и внутренне.

– Марина Иннокентьевна. – Полковник откашлялся и положил руки на стол, сцепив пальцы в замок. – Если вам несложно, расскажите нам, что произошло. Начните с того, что предшествовало исчезновению Ирины.

Крячко маялся от духоты, и носовой платок в его правой руке находился в непрерывном движении. Он то скользил по мощной, блестящей от пота шее, то устремлялся к высокому покатому лбу и слегка посеребренным сединой вискам, то осторожно промокал выступающую влагу над верхней губой.

Опустив взор, Гордеева молчала больше минуты, прежде чем оперативники вновь смогли услышать ее низкий, совсем неженственный голос.

– А что тут можно рассказать?.. Ирочка пропала в понедельник. Днем она была в училище…

– Где она учится? – прервал Гордееву Гуров.

– В училище финансов. Ирочка готовится стать бухгалтером. – Женщина демонстративно дернула подбородком и на какое-то мгновение отрешилась от насущных проблем. – Сейчас ведь это вполне престижная профессия… Хороший бухгалтер на вес золота. Вон в любую газету загляни, и везде требуются…

Гуров продолжал пристально разглядывать хозяйку квартиры. Марина Иннокентьевна, как уже знал полковник из ее же собственного заявления, по профессии была обычным вахтером в каком-то полурасформированном Доме культуры. Неудивительно, что она во многом сохраняла старые совдеповские взгляды на жизнь и на то, что сейчас является приоритетным.

– Да, это верно. – У него не было ни малейшего желания дискутировать на эту тему. – На каком курсе сейчас Ирина?

– Перешла на четвертый. В следующем году уже должна окончить. Сессию сдала на «отлично». Знаете что говорил мне о ней педагог по бухучету?

Невольно складывалось такое впечатление, что женщина готова была говорить о чем угодно, за исключением того, что действительно интересовало пришедших к ней людей. Возможно, это была форма защиты от свалившейся на нее неприятности, но Гуров решил проявить жесткость.

– Марина Иннокентьевна, – твердо произнес он, – это все понятно. И я обещаю вам, мы непременно потолкуем на эти темы, когда выясним основное. А сейчас вернемся все-таки к самому факту исчезновения вашей дочери. Вы сказали, в понедельник днем она, как обычно, была в училище. А что потом?

– Потом… – Гордеева чуть вздрогнула. – Потом она пришла домой, поужинала… Хотя не то чтобы поужинала. – Женщина смущенно и вроде как виновато пожала плечами, – перекусила, можно сказать, на ходу. Один или два бутерброда… Она торопилась на свидание и сказала, что поужинать у нее сегодня наверняка представится возможность. Я не стала настаивать…

– Стоп! – Полковник выставил вперед широкую ладонь с плотно прилегающими друг к другу пальцами. Словесный поток Гордеевой мгновенно оборвался, и она как-то испуганно покосилась на Гурова. – Ира собиралась на свидание?

– Да. В половине восьмого. С него-то она и не вернулась. – На глаза Марины Иннокентьевны навернулись слезы. В очередной раз она переживала в своем материнском сознании события того вечера и бессонной для нее ночи. – Я прождала ее до половины второго ночи. Затем дважды звонила ей на мобильный, но Ирочка не отвечала…

– Не отвечала на звонок или телефон был недоступен? – уточнил Крячко.

– Гудки были, – подумав пару секунд, ответила женщина. – Значит, не отвечала. Верно?

– Верно, – подтвердил Гуров. – Что было потом?

– Утром я позвонила в милицию, но мне сказали, что оснований для подачи заявления нет. Должно пройти трое суток, и я… – На этот раз она, нисколько не стыдясь и уже не сдерживая себя, разрыдалась, закрыв руками лицо. – Эти три дня… Я… Господи, это кошмар какой-то…

Гуров повернулся к Крячко и молча кивнул. Напарник понял его без слов. Поднявшись из-за стола, он взял из подвешенной в углу сушилки первую попавшуюся под руку кружку, наполнил ее водой из-под крана и протянул Гордеевой.

– Успокойтесь, Марина Иннокентьевна, – неловко произнес он. – Я уверен, что ничего страшного не произошло. Иру мы отыщем…

Гуров зыркнул в его сторону и нахмурился. Крячко пожал плечами, но развивать начатую тему не стал. Гордеева трясущимися от волнения руками приняла у него чашку и стала жадно пить воду большими глотками. Плечи женщины то и дело вздрагивали. Крячко вернулся на прежнее место, но садиться не стал, встал возле стула, заложив руки за спину.

– Еще водички? – участливо поинтересовался он, когда Гордеева поставила на стол опустевшую чашку.

Она не ответила.

– За эти три дня Ира ни разу не позвонила вам? – продолжил допрос Гуров.

Гордеева только покачала головой.

– А вы ей?

– Я звонила. Постоянно… Но никакого толку. Телефон, как вы сейчас сказали, был недоступен. Ну, или выключен. Как это правильно?

Гуров пробежался пальцами по гладко выбритому подбородку. Судя по реакции Марины Иннокентьевны, ее дочь была далеко не из тех, кто мог покинуть родительский дом вот так вот, без всякого предупреждения. Или мать не все знала о ней?

– А с кем у Иры было свидание?

В этот момент полковник уже догадывался об ответе, который последует из уст Гордеевой. В противном случае имя молодого человека уже было бы озвучено не раз. Но этого не произошло.

– Я не знаю. – Она уронила голову на грудь, и ее темные нечесаные волосы, местами поблескивающие сединой, рассыпались по хрупким сутулым плечам. – У нее появился какой-то молодой человек буквально пару недель назад. Ирочка говорила, что познакомилась с ним в училище. Случайно, что ли… Вы?.. – Глаза Марины Иннокентьевны испуганно округлились. – Вы подозреваете, что он?..

– Я пока ничего не подозреваю, – твердо и почти сурово произнес Гуров. – Я только спрашиваю. Пытаюсь определить для себя полную картину. Она, как я понял, ни разу не называла вам имя кавалера?

– Нет, не называла. Но говорила, что он вроде бы художник…

Гуров ничего не записывал. Информации пока было немного, но он и при иных обстоятельствах привык больше полагаться на собственную память, чем на делаемые во время беседы записи. Подобные действия настораживали собеседника и вводили его порой в состояние ступора. Полковник знал это из личного опыта.

– Хорошо, пусть будет художник. – Он впервые улыбнулся Гордеевой, как бы желая слегка приободрить ее. – Вы ни разу не видели его? За две недели он ведь мог заезжать за Ириной или привозить ее домой после свидания… Он не был у вас в квартире? Машину в окно не видели, Марина Иннокентьевна?

Женщина снова покачала головой, и Гуров машинально повторил за ней это движение.