Исидор при этих словах резко и отрицательно дернул шеей справа налево (в точности как Донатас Банионис в фильме «Никто не хотел умирать»). Но, не желая обнаружить свое присутствие, промолчал. «Что ж, лот 171 снимается с торгов», – произнес аукционист.

На следующий день единственный обладатель шести никому не нужных книжек, отбыл в Израиль. Он и предположить тогда не мог, что славная девушка-эксперт с высокой грудью была права и эта история получит продолжение. И гораздо раньше, чем через пятьдесят лет.

***

Но что же это была за книга, с помощью которой Исидор надеялся разбогатеть? И почему шесть последних экземпляров оказались в его владении? Да и что представляет собой Исидор?

Чтобы ответить на эти вопросы, нам, дорогой читатель, придется совершить прыжок в относительно недалекое прошлое. А потом мы прыгнем в обратном направлении – в будущее, чтобы узнать, чем же завершилась эта удивительная история.

***

Что ж, присмотримся! Хотя это будет нелегко. Исидор раньше и сейчас – это два совсем разных человека. Трудно в это поверить, но его когда-то называли человек-праздник. И не зря называли. Шутник, затейник и балагур. Где подурачиться, там он всегда первый. А как друзья его любили?! И девушки тож. А он их. Не случайно отхватил в свое время «першую красавицу» их компании – тоже умницу и затейницу. Она и стала его женой. Да-а! Но это когда было? И куда все подевалось? Потускнел Исидор, потух, спекся.  Ни шутки от него не дождешься, ни чего другого. И на женщин, почитай, что и не глядит. Только под ноги. «Эх, старый хрен, во что ты превратился?» – спрашивал он себя и мысленно сплевывал, если вдруг натыкался на зеркало.

От былого блеска не осталось и следа. Вернее, след остался в виде нескольких речевых формул. Например, на вопрос, что он будет есть, Исидор отвечал: «Много и вкусно…». Если его о чем-нибудь просили, он обычно соглашался, но обязательно добавлял: «За небольшое, но щедрое вознаграждение». Эти фразы взяли на вооружение и его друзья и во время застолий только и слышалось: «Много и вкусно», «А дайте-ка мне этого сору» (Исидор произносил слово «сыр», так что получалось нечто среднее между сором, сёром и сэром). Еще он любил ставить ударение в неправильном месте, используя в качестве образца «пОртфель» или «осУжденный». Он даже придумал целую теорию, что неправильные ударения способствуют обновлению языка и поминал всуе «словотворчество». Бред, конечно. Но друзья со смехом повторяли следом за ним: «Куда ты пОшла на ночь глядя?» или «Пора, брат, отдОхнуть». Словом, не речь, а ад крОмешный.

Жена не одобряла эту его привычку и называла ее словопорчеством. Но за долгие годы супружества сама невольно заразилась ею и говорила, выходя из дома или, напротив. заходя в него: «Всё. Я Ушлая» или «Я прИшлая». Эту нелепую привычку коверкать слова Исидор сохранил до сих пор, но теперь все чаще, особенно со стороны людей малознакомых, она воспринималась не как в меру потешное оригинальничанье, а как несомненный признак приближающегося маразма.

Кстати, он не только русский, но и иврит умудрялся искажать «в поисках новых смыслов». Так, вместо вопроса «Ма шаа?» (который час) спрашивал «Ма шоа?». Звучало это кощунственно, так что люди на улице отпрядывали и норовили перейти на другую сторону. Оно и понятно, ибо Шоа на иврите означает Холокост. Но, в сущности, этот вопрос как нельзя лучше выражал душевное состояние моего героя.

***

Исидор с детства подгонял время. Когда по телевизору должны были показывать футбол с участием его любимого «Динамо», он уже за два часа в нетерпении поглядывал на часы, словно пытался усилием воли заставить стрелки бежать быстрее. А когда после долгих уговоров его удавалось усадить «за инструмент» хотя бы на час (он ведь учился на пианино), уже не усилием воли, а собственными руками он переводил часы минут на пятнадцать вперед, чтобы пытка скорее кончилась. И так всю жизнь. Например, в восьмом классе поступил он в знаменитую школу «для гениев», но проучился в ней только год. Ибо его вдруг осенила идея – перепрыгнуть девятый класс и на том сэкономить время. Зачем? Ну как же! Во-первых, на год раньше стать студентом, это же круто. А, во-вторых, если закончишь школу с медалью (а в обычной школе, рассуждал Исидор, медаль получить было делом плевым, не то что в математической), то на вступительных экзаменах тебе положена льгота. Сдай нормально один экзамен – и ты студент. Это было важно, ибо абитуриентов исидоровой национальности советские ВУЗы брать не спешили. Он так и сделал – легко перепрыгнул через класс и шел на медаль. Но как всегда – не получилось. И из-за чего? Из-за черчения! Чертежника уж кто только не просил – и завуч за Исидора ходатайствовала, и сама директриса просила четверку поставить. Но шибко принципиальный чертежник (от слова чёрт) остался непоколебим. И что в итоге из блестящего плана вышло? В университете его «зарезали». Пришлось идти в какой-то невнятный вуз. Поступить-то он поступил, но на втором курсе бросил. Потом восстановился, но снова бросил. Брал академический. Диплом Исидор в конце концов получил, но на три года позже своих сверстников. Такая, понимаешь, вышла экономия! Свою профессию Исидор любил примерно так же, как пианино в детстве, и по специальности почти не работал. И так ведь во всем – любые попытки обмануть время обходились ему «себе дороже»…

Правда, помимо сиюминутных планов были и долгоиграющие. С тех пор, как себя помнил, Исидор желал двух вещей. Во-первых, разбогатеть. Да, мечта не оригинальная, но нельзя сказать, что уж вовсе беспочвенная. Когда грянула перестройка, Исидор начал свое бодрое шествие к миллиону. Мудрые китайцы говорят – путь длиною в тысячу ли начинается с первого шага. Вот этот первый шаг Исидор тогда сделал.

Оставалось совсем немного – 999 ли. Но их-то он сделать не успел, ибо отбыл на свою историческую родину в Израиль. Он полагал (как вскоре выяснилось – ошибочно), что если уж в России, где всё и вся – против тебя, сумел кое-чего достичь, то уж в своей стране, он может дерзнуть и на большее. Он, конечно, отбыл бы туда лет этак на 15 раньше, как сделали некоторые из его друзей и знакомых. Но поступить так Исидору не позволяла его вторая мечта, куда более важная.

Дело в том, что сызмальства он хотел стать великим поэтом. А это было возможно, лишь оставаясь в стихии русского языка (другими Исидор не владел). С дрожью в голосе говорил он тогда, что язык и есть его истинная Родина. Ну и как покинуть такую родину? Да никак. Вот он и оставался в той географической зоне, где язык, на котором он творил, имел наибольшее хождение. И, опять же, нельзя сказать, чтоб эта вторая и главная мечта была так уж оригинальна. Сотни тысяч желают того же. У кого-то – у ничтожной горстки счастливцев – получается стать писателями, если и не великими, так признанными (он лично был знаком с двумя из них). А подавляющее большинство либо продолжает строгать свои нетленки, и их презрительно кличут графоманами, либо берутся за ум и начинают заниматься чем-то другим. Например, ловлей синиц и их последующей продажей.

Был ли Исидор графоманом? Он так не считал. Но в этом деле мнение самого творца обычно не учитывается, а все решает vox pópuli, то бишь, читателя в самом что ни на есть широком смысле (включая и vox Déi). И вот что обидно – с этой мечтой вышла история, похожая на мечту под номером раз – тоже ведь одно время что-то наклевывалось. Стихи его многим нравились. И первый свой шаг на этой стезе он сделал. Но и тут оставалось еще 999 ли. Он бы, пожалуй, ковылял по этой дороге и дальше, но, будучи человеком увлекающимся, долго бить в одну точку не мог. Что называется, разбрасывался. А Аполлон такого к себе отношения не терпит. Вот и случилось, что Муза окончательно покинула Исидора, и лира его безнадежно смолкла.