— Не в этом дело.

— А в чем тогда? — спросил я, но она лишь одарила меня полупрезрительным взглядом, обычно так смотрят на маленьких детей или слабоумных, и даже не снизошла до ответа. Она продолжала осторожно двигаться вдоль уступа.

Под нами была пропасть, глубиной не менее двухсот ярдов, и если мне чего не доставало в моем арсенале мужественных качеств, так это крепкой головы на высоте. Но, тем не менее, я бы предпочел балансировать на одной ноге на куполе собора Святого Павла, чем признаться в своей слабости мисс Шерри Норт. Поэтому я с превеликой неохотой был вынужден следовать за ней. К счастью, через несколько шагов она издала торжествующий возглас и свернула с уступа в узкую вертикальную расселину, прорезавшую поверхность утеса. Трещины в скале образовали некое подобие лесенки, по которой было нетрудно взобраться на самую вершину. С облегчением я последовал за Шерри вглубь расселины. Через несколько секунд Шерри вскрикнула снова.

— Господи, Харри, ты только посмотри! — и она указала на защищенную часть стены, в темном дальнем конце. Кто-то давным-давно с упорным терпением вырезал на плоской поверхности камня надпись: «А.Барлоу потерпел в этом месте крушение 14 октября 1858 года».

— Мне не по себе, — прошептала Шерри. — Написано будто вчера, а не долгие годы тому назад.

Действительно, надпись, защищенная от непогоды, казалось, появилась совсем недавно, и я оглянулся по сторонам, будто ожидая увидеть поблизости старого моряка, следящего за нами.

Выбравшись, наконец, словно вверх по трубе, на вершину, мы все еще находились под впечатлением этого послания из прошлого, не в состоянии вымолвить ни слова. На вершине мы просидели около двух часов, наблюдая игру прибоя у Пушечного Рифа. Пролом в рифе и темный омут посередине его были отчетливо видны с нашей вершины, но сам узкий проход в кораллах был едва различим. Отсюда Артур Барлоу наблюдал агонию «Света Зари», видя, как прибой разламывает судно на части.

— Шерри, время работает против нас, — сказал я ей, когда праздничное настроение последних дней постепенно рассеялось. — Уже две недели, как Мэнни отплыл на «Мандрагоре». Он уже должен подплывать к Кейптауну. Мы вскоре узнаем, когда он прибудет.

— Каким образом?

— У меня там есть старый знакомый. Он член яхт-клуба. Он будет следить за движением судов и даст телеграмму, как только появится «Мандрагора».

Я взглянул вниз вдоль склона горы и только сейчас заметил голубой дымок, поднимающийся над вершинами пальм. Анджело готовил обед.

— Я совсем свихнулся за время нашего путешествия, — пробормотал я. — Мы ведем себя совсем как кучка школьников, отправившихся на пикник. С этого момента нам нужно хорошенько думать о мерах безопасности, ведь через пролив напротив нас — мой старый друг Сулейман Дада. И тогда «Мандрагора» окажется в этих водах намного раньше, чем нам того хотелось бы. Нам придется держаться в тени и не высовываться.

— И сколько нам понадобится времени, как ты думаешь? — спросила Шерри.

— Не знаю, лапочка, но, видимо, больше, чем мы себе представляем.

Мы, конечно, как в оковах — горючее и воду надо доставлять с Сент-Мери, а работать в проломе мы сможем лишь несколько часов, во время прилива. Кто знает, что мы там обнаружим, когда приступим к поискам. Может случиться и так, что все ящики полковника были сгружены в заднем отсеке трюма — в той части, что была снесена в открытое море. Если так, то всей нашей затее можно помахать на прощанье ручкой!

— Я уже все это не раз слышала. Ты старый закостенелый пессимист, — с упреком сказала Шерри. — Подумай о чем-нибудь приятном.

И мы принялись думать о приятных вещах и заниматься ими, пока, я не различил на горизонте черную точку, напоминавшую жука-плавуна на ослепительной поверхности моря. Чабби возвращался с Сент-Мери на своем вельботе.

Мы спустились с вершины и поспешили назад через заросли пальм, чтобы встретить Чабби. Вельбот низко сидел в воде, нагруженный до краев емкостями с топливом и питьем. Чабби стоял на корме, мощный и непробиваемый, как великий утес. Когда мы замахали и закричали ему, он лишь слегка склонил голову, в знак того, что заметил нас. Миссис Чабби прислала мне банановый пирог, а для Шерри — огромную шляпу от солнца, сплетенную из пальмовых ветвей. Видимо, Чабби доложил о поведении Шерри. Однако, выражение его лица стало еще более мрачным, когда он увидел разрушительные результаты загара: Шерри успела как следует подкоптиться.

Только после наступления темноты мы перетащили пятьдесят канистр вверх в пещеру. Затем собрались вокруг костра, на котором Анджело готовил традиционное блюдо из моллюсков, собранных днем в лагуне. Настала пора рассказать всем о целях экспедиции. Я знал, что Чабби никогда ничего не выболтает, даже под пыткой. Но пришлось подождать, пока мы не окажемся на уединенном острове, прежде чем я смог ввести в курс дела Анджело. Анджело всегда славился своей чудовищной болтливостью — особенно, когда ему хотелось произвести впечатление на подружек.

Они слушали, не перебивая, и когда я кончил говорить, продолжали молчать. Анджело ждал, что по этому поводу скажет Чабби, но этот джентльмен был не из тех, кто первым хватается за шпагу. Он сидел, мрачно уставясь в огонь, и лицо его напоминало медную маску из ацтекского храма. Когда он добился необходимого театрального эффекта, то протянул руку в задний карман и достал оттуда кошелек — такой старый и потертый, что кожа износилась почти до дыр.

— Когда в молодые годы я ловил рыбу в омуте Пушечного пролома, то однажды вытащил здоровенного окуня. Разрезав ему брюхо, я нашел вот это, — и он достал из кошелька небольшой диск. — С тех пор я храню его как талисман удачи, хотя за него один офицер как-то предлагал целых десять фунтов.

Он протянул мне диск, к я рассмотрел его в свете костра. Это была золотая монета, размером с шиллинг. Обратная сторона его была покрыта восточной вязью, которую я не мог прочесть, но на лицевой стороне имелся герб, изображавший двух вздыбленных львов, держащих щит и голову воина в шлеме. Это был тот самый рисунок, который я видел на судовом колоколе, поднятом мною у Большого Острова Чаек. Подпись под щитом гласила: «AVS REGIS amp; SENAT: ANGLIA», а по ободку монеты четко виднелись буквы — «Ост-Индийская Компания».

— Я всегда обещал себе, что когда-нибудь вернусь к Пушечному Пролому — похоже, этот час настал, — продолжал свой рассказ Чабби, пока я рассматривал детали монеты. На ней не было даты, но, несомненно, это был золотой, который чеканила компания. Я читал об этой монете, но никогда ее раньше не встречал.

— Ты достал это из брюха рыбы, Чабби? — переспросил я, и он кивнул.

— Наверное, тот старый окунь клюнул на его блеск и проглотил. И монета застряла у него в брюхе, пока я ее не вытащил.

Я протянул монету ему назад:

— Что ж, Чабби, это лишь подтверждает, что мой рассказ не выдумки.

— Выходит, что так, Харри, — согласился он, а я пошел в пещеру, чтобы принести рисунки «Света Зари» и газовый фонарь. Мы склонились над рисунками. Дед Чабби плавал на судах Ост-Индийской компании, поэтому Чабби считался немного экспертом. По его мнению, багаж пассажиров и другой мелкий груз должны были быть сложены в носовой части судна возле бака. Я не стал это оспаривать. Чабби часто предупреждал меня остерегаться сглаза.

Когда я достал расчетные таблицы прилива и стал вычислять разницу для наших широт, Чабби только улыбнулся. Впрочем, это было трудно назвать улыбкой, пожалуй, презрительная усмешка. Чабби не питал доверия к столбцам напечатанных цифр. Он предпочитал рассчитывать время прилива по морским часам в собственной голове. Я знал, что он может все точно рассчитать на неделю вперед, не прибегая к помощи таблиц.

— По-моему, высокий прилив завтра будет в час сорок, — объявил я.

— Ну, на этот раз ты не ошибся, старина, — согласился Чабби.

Освобожденный от тяжелого груза, вельбот, казалось, несся вперед особенно легко и стремительно. Два мощных мотора выталкивали его из воды, и он влетел в узкий проход в рифе, как хорек в кроличью нору.