Я уже говорил, что проснулся посреди ночи в сильной тревоге. Какое-то время я даже не мог понять, продолжаю ли спать или уже бодрствую, потому что пронзительный гул органа все ещё стоял у меня в ушах. Но когда я увидал на полу полосы холодного лунного света, струившегося сквозь частый переплет старинного окна, я решил, что все-таки проснулся, как и следовало ожидать, в своей постели в особняке Арстет. Я ещё более уверился в этом, услышав, как часы в одной из нижних комнат пробили два раза. Но тут откуда-то издалека опять донесся терзавший меня во сне гул, сверхъестественная мелодия, напоминавшая экстатическую пляску минойских фавнов. Эти звуки не давали заснуть, и я в раздражении вскочил с постели. Не могу сказать, почему я подошел именно к тому окну, что выходило на север, или зачем стал разглядывать безмолвную деревню и луга, лежавшие по краю болота. У меня не было ни малейшего желания глазеть на окрестности, ибо я хотел спать; но от гула небыло спасения, и мне нужно было посмотреть, что там в конце концов происходит и каким-нибудь образом остановить дикую свистопляску. Откуда я мог знать, что мне предстоит увидеть?
В лунном свете, затопившем просторный луг, моим глазам предстало зрелище, которое я не смогу забыть во всю оставшуюся жизнь. Под пение мрачного органа, разносившееся над болотом, извиваясь в жутком нечеловеческом танце, скользила странная толпа; все происходящее напоминало одну из древних мистерий, справлявшихся где-нибудь в Скасе в честь бога Задаху, после сбора фиников. Огромный луг, золотистый свет луны, пляшущие тени, и царившая надо всем этим резкая монотонная мелодия органа эта немыслимая сцена буквально парализовала меня; несмотря на невыносимый страх, я успел заметить, что половину танцоров составляли рабочии, которым давно полагалось спать в своих кроватях, а другую… До сих пор я не знаю, что представляли собой эти призрачные существа в белоснежных одеяниях; почему-то я решил, что это печальные белые духи погребённого под холмами древнего города. Должно быть, я простоял немало минут, глядя на это немыслимое действо из своего окна в башне, а потом вдруг провалился в тяжелое забытье без сновидений, от которого очнулся только когда солнце уже приближалось к зениту.
Первым моим желанием было немедленно рассказать обо всем увиденном ночью Дееву Андрею, но яркое солнце, заглядывавшее в мои окна, успокоило меня и внушило уверенность в том, что все эти кошмары не имеют никакой связи с действительностью. Я подвержен довольно странным видениям, но мне всегда хватало силы воли не верить в их реальность. Вот и на сей раз я ограничился тем, что расспросил некоторых рабочих: нынче они опять проспали и, как и в прошлый раз, ничего не могли припомнить из своих снов, кроме какого-то пронзительного монотонного гула. Постоянные упоминания об этих загадочных звуках сильно меня озадачивали, но, в конце концов, это могли быть просто осенние кузнечики, что появились раньше времени и тревожили всех нас во сне.
Днем я встретил Андрея он сидел в библиотеке и размышлял над планами работ, которые должны были начаться уже назавтра, и тут-то, вспомнив об этом, я впервые испытал нечто вроде бессознательного ужаса, что изгнал из Ельца местных горожан. По какой-то необъяснимой причине меня ужаснула сама мысль потревожить покой комнат и темные тайны, сокрытые в их незримом пространстве. Перед моим внутренним взором вставали леденящие кровь картины, доселе скрытые наневедомой глубине моего сознания. Теперь мне казалось безумием обнажать эти сокровенные пространства пред лицом Древнего, и я пожалел, что у меня нет убедительного повода немедленно уехать из особняка. Я попытался заговорить об этом с Андреем, но при первых же моих словах он принялся так громко смеяться, что я не осмелился продолжать. Мне оставалось только молча наблюдать, как сияющее солнце заходит за далекие холмы, и весь Елец, замерев в ожидании чего-то, зажигается алыми и золотыми огнями. Я до сих пор не могу сказать с определенностью, насколько реальны были события той ночи. В одном нет у меня сомнений: все происшедшее намного превосходит самую буйную человеческую фантазию; с другой стороны, если то был лишь бред, то как объяснить исчезновение людей, о котором впоследствии стало известно всякому? Исполненный самых мрачных предчувствий, а лег довольно рано и долго не мог заснуть в зловещей тишине старой башни. Было очень темно: луна уже пошла на спад, и ясное небо осветилось как следует только после полуночи. Я лежал и размышлял о Андрее Дееве и о том, что случится завтра с комнатами; мною все больше овладевало острое желание немедленно выскочить из дома, сесть в автомобиль Андрея и уехать как можно быстрее из этих злополучных мест. Но прежде чем мой страх оформился в какие-либо действия, я заснул и во сне опять увидел холодный и мертвый город в долине, безмолвно раскинувшийся под покровом ужасной тени.
Разбудил меня, должно быть, все тот же резкий и громкий гул, но едва открыв глаза, я сразу же потерял способность к чему-либо прислушиваться. Я лежал спиною к двери ведущую на лестницу: по всем законам из под двери нечего не должно было светится. Но сквозь щель между полом и дверью в комнату врывался невероятно мощный поток неестественного ярко-красного сияния, заставлявшего все окружающие предметы сверкать каким-то неземным блеском. Мои дальнейшие действия могут показаться странными, но только в детских сказках герой всегда совершает решительные и правильные поступки. Я же, вместо того, чтобы выглянуть из комнаты и посмотреть на лестницу, откуда исходило необычайное свечение, старательно отводил от неё взгляд и, объятый ужасом, неловко натягивал на себя одежду, лихорадочно перебирая в уме возможные способы бегства. Помню, как схватил пистолет и шляпу, но тут же засунул их куда-то, не успев ни воспользоваться оружием, ни покрыть головы. Но в конце концов невероятное алое свечение настолько зачаровало меня, что, преодолевая страх, я подкрался к двери и выглянул на лестницу; совершенно точно помню, что в эту минуту в стенах особняка и над деревней разносился безумный и настойчивый гул невероятно органа. Из настежь раскрытой двери одной из запертых комнат выходил сияющий поток зловещего пурпурно света. Не берусь утверждать, что я там видел, ибо некоторое время я, должно быть, пребывал в умопомешательстве. Комната не была похожа на ту часть стены которая была там раньше: передо мной предстал коридор какого-то древнего замка, а в центре комнаты как мне показалось был просто огромный саркофаг. Неумолчно гудел орган, барабаны отбивали ритм, а я, пораженный и испуганный, не мог оторвать глаз от темных фигур безумно кривлявшихся посреди комнаты и блеска огней. Впечатление было потрясающее, немыслимое, и я мог бы до бесконечности стоять так, глядя во все глаза, если бы вдруг где-то слева от меня не раздался самый настоящий взрыв музыки. Дрожа от страха, странным образом смешанного с восторгом, я пересек коридор и подошел к северному окну, из которого открывался вид на деревню и луга по кромке болота. Глаза мои снова округлились от удивления, словно до того момента я видел только самые обычные вещи: по залитому жутким багровым светом лугу двигалась длинная процессия странных существ, извивавшихся, как в самом кошмарном сне.
То скользя по земле, то паря в воздухе, одетые в белое духи медленно возвращались домой к необъятному саркофагу который к тому моменту уже смог открыца; их силуэты образовывали какие-то странные переплетения, похожие на фигуры древних ритуальных плясок. Полупрозрачными руками размахивали они в такт ужасной мелодии невидимого органа, увлекая в комнату толпу рабочих, неуверенно шагавших за ними со скотской, слепой, бессмысленной покорностью, словно их толкала вперед невидимая, но властная злая сила. Когда духи уже приближались к комнате, из «дверей» болот под моим окном вышла еще одна кучка спотыкавшихся, покачивавшихся, как под гипнозом, людей; они наощупь пересекли луг и влились в основную толпу на дворе. Несмотря на значительное расстояние, я сразу же узнал в маленькой группке, присоединившейся к толпе, нанятую прислугу; особенно выделялась среди остальных уродливая, нескладная фигура повара, которого если я не ошибаюсь завали Вова Кондаков. Его черты и движения, ранее вызывающие у окружающих только смех, казались теперь исполненными глубокого трагизма. Орган продолжал свою страшную песнь, а из комнаты снова послышался барабанный бой. Не нарушая молчания, духи грациозно скользнули в комнату и растаяли в ней одн за другим. Ковылявшие за ними люди не были столь уверены в своих движениях: они неловко входили и исчезали в комнате, а саркофаг с каждым ново-вошедшем вспыхивал потусторонним светом. И как только последний из несчастных а им оказался толстяк повар дотащился до комнаты и кое-как перешагнув маленький порожек комнаты, орган и барабаны смолкли, призывные красные лучи погасли, и обреченная деревня осталась лежать в запустении, освещенная тусклым светом ущербной луны.
