Князь-кесарь закрутил носом, прижав платок, чихнул. Отерся — глаза красные, воспаленные — дневал и ночевал в Приказе, сыск ведя. Дело такое — стоит промедлить мгновение, как заговорщики или сбегут, либо выставят с оружием в руках. Военные тем и опасны, что на мятеж свои роты и батальоны подбить могут. А это не мужицкий бунт, с вооруженными и обученными военному делу, да еще имеющими изрядный боевой опыт, возня долгая будет, чреватая большими потерями. Тут собственный опыт у Алексея был, сам против батюшки подобное учинил.

— Больше полусотни, и всего за месяц — резво действовали. Как мыслишь, почему у них дело чуть не выгорело?

Тесть не торопился отвечать, утираясь платком — от него пованивало горелой человеческой плотью. Но тут понятно — при пытках присутствовал, а там запах страшный, сам сиживал, нанюхался. От омерзения Алексей закурил папиросу и дымил — табак потихоньку замял запашок.

— Всегда есть те, государь, кто любым правителем недоволен будет. А причин для того настроения много — тут и обиды на сослуживцев, кто отличился, и зависть — почему ему чин дали, а не мне. И хоть ты «Табель о рангах» свой ввел, но знатные и именитые всегда первенствовать будут по породе и связям своим, а для остальных такой порядок токмо раздражение вызывает. Сам посуди — Петр боярские рода от своей персоны отодвинул, иноземцев близь себя держал, дворян и простонародье поперед бояр выдвигал — все в армии потому и видели в нем справедливость. И неважно им было, что церковь в загоне, то дела поповские. «Черный люд» с посадским податями отягощен, то так и нужно. Жалование служивым платить надобно, да провиант давать — к такому порядку привыкли, роты и эскадроны недоимки с крестьян на себя взыскивали, дело привычное.

Князь-кесарь усмехнулся, зато Алексею стало не до смеха — он то знал, что такое эпоха дворцовых переворотов, когда недовольная гвардия свергала с престола неугодного ей правителя. Так что русское самодержавие всегда имело на своей шее удавку, армия ведь своего рода государство в государстве, и пренебрегать ее интересами опасно. В истории разных народов тому масса примеров наглядных, опыт богатейший.

— В полках на бояр обида жуткая — они ведь поперед выдвинулись, когда иноземцев изгнали. Все назначения через Думу проводили, тайком — стар фельдмаршал, многое попустил. Из родовитого боярства сам Борис Петрович, вот и не сумел просьбам не поддаться.

— Назначения пересмотреть надобно, на каждого офицера не просто послужной список составить, но аттестацию давать начальнику — на что пригоден, и где не гож. И честную — за лжу того, кто сию аттестацию давал, от должности отрешать и разжаловать немедленно.

— Тогда тебе нужно другого генерала ставить на Приказ — и от боярских родов отдаленного, чтобы не повлияла на него Дума.

— У тебя на примете есть такие, что справятся?

— А как же, государь. Батюшка твой Петр Алексеевич в людях разбирается хорошо, дельных старался изыскивать в первую очередь. Приказ Воинских дел надобно «Большим» сделать — только его глава в Думе будет. И ввести «Малые» Приказы — по разрядам как раньше, ему подчиненные. Пушкарский, Рейтарский, Адмиралтейский и прочие — и вот на них персоны подобрать, можно иноземцев. Чаю, с пушкарями генерал-фельдцейхмейстер Яков Брюс справится — кукуйский, наших вдоль и поперек знает, дельных поставит, негожих вон выставит. Вот я тебе списочек подготовил — давно подумывал, что боярам многим понижение сделать надобно, а то без всяких на то заслуг возвыситься решились. Укорот им дать надобно, государь!

— Дадим, Иван Федорович, обязательно окоротим. Кто не поймет — укоротим на голову неразумную.

Алексей зло усмехнулся — никогда не думал, что станет таким. Ведь уже несколько раз давал подобное согласие, и даже присутствовал на казни — зрелище страшное, но для населения привычное.

— И правильно — родитель твой жестокими карами пугал крепко, а ежели ты мягок, то тебя бояться не будут, и уважать потому. За слабость твою доброту принимать будут, комплоты и заговоры создавать начнут, подобно этому. А потому примерно наказать ослушников надобно, так чтобы у других подобных мыслей в голове не возникало.

— Пусть Боярская Дума их всех судит с пристрастием, и приговор свой нелицеприятный выносит — нечего им на меня постоянно ссылаться, пусть свои ручонки кровью обагрят. Кого из виновных нужно будет — то помилую, или наказание меньшее наложу. Но они пусть о неправдах боярских говорят открыто, и если правота на их стороне будет, то те бояре тоже суду преданы будут — тут все по-честному. И то сделай обязательно — ты князь-кесарь, на то тебе власть и дадена, к тому же царский тесть. Но на пытках народец жалей, особенно тех, кому голову отсекать без надобности. Сибирь пустынная, там людишки грамотные нужны, обширный край осваивать. Князю Матвею Гагарину вычет уже сделали — пусть платит, а если серебро добудет на Иртыше, то прощение получит. А этих людей воинских туда отправь — джунгары свирепы, пусть с ними и воюют, пользу отечеству принесут. Серебро нам очень нужно, Иван Федорович, до крайности нужно. По чертежу найдут его, если уже не отыскали, так что отписка будет. И воевода иркутский отписать должен — если золото найдут, то губерния там будет, а ему повышение…

Алексей вздохнул, он оттягивал неизбежное, как мог. Но сейчас нужно идти, и смотреть, как людей пытают. О заговоре нужно знать не по отпискам, а самому злобные слова слушать, а порой и плюются в лицо подвешенные на хомуте враги. Так что сейчас он прекрасно понимал, почему Петр Алексеевич такой подозрительный был, и чуть-что за топор хватался…

Таковы были нравы, и везде подобные картины привычны — только на Руси «серые», а в европейских странах куда зрелищней — ведь в театр ходили немногие, а народу не только хлеб нужен…

Глава 14

— Барон, так в чем суть предложений вашего сюзерена, моего брата Каролуса? Петр Андреевич мне только сказал, что вы попросили о тайной встрече, тет а тет, потому что не имеете при себе послания от своего монарха. Согласитесь, это удивительно!

Алексей бросил взгляд на Толстого, что сидел чуть в стороне — глава Посольского Приказа сам не знал, о чем будет вести разговор барон Герц, доверенное лицо и советник Карла XII.

— Ваше царское величество, мне поручена честь изложить предложение, как от имени моего короля, так и по поручению монарха Ливонии, хорошо известного вам по недавней коронации в Риге.

Барон еще раз наклонил голову, так что локоны парика заслонили ему лицо, на секунду скрыв его. Но то не хитрый прием, предназначенный для скрытия эмоций — в кабинете хватало зажженных свечей, наступил поздний вечер. А сам Алексей сидел в кресле чуть впереди подсвечника, так что прочитать выражение на его лице для тайного посланника было затруднительно. Привычный и действенный прием, что в этом мире в ходу.

— Как вы хорошо знаете, ваше царское величество, прусская армия разбита наголову под Кенигсбергом, а сам город сдался на милость победителям. Но война не окончена — король Фридрих-Вильгельм не прекратил войну, мира не истребовал и собрал в Берлине еще одну армию — Бранденбург славится своими богатствами и воинственностью жителей. Он надеется на помощь от датского флота короля Фредерика. Также ожидает прихода саксонских войск польского короля Августа, что продолжает войну с моим монархом и новоявленной Ливонией, которую они все трое не признают. И отсутствовали на коронации, и этим своим неблаговидным поступком, несомненно, тяжко оскорбили моего сюзерена, венценосного герра Петера и ваше царское величество. А подобное высокомерие не принято прощать!

— Георг, не надо преамбулы — я прекрасно знаю, что происходит, хотя в событиях не участвую. Мы заключили с моим братом Карлом мир, по которому в царство вернулись ижорские и карельские земли, отторгнутые сто лет тому назад Швецией, хотя до того они никогда не принадлежали вашему королевству. Это наша отчина, и брат Каролус признал это.