Пролог

Элизиум доживал последние дни. Они это знали с самого своего начала. Рано или поздно Сущность пожрет их последнее убежище, рано или поздно найдет их.

Архимаги сбились в стайку, пытаясь сохранить свои силы. Они уже не были той могущественной силой, богами миров, царями вселенной. Каждый их день мог быть последним – так продолжалось тысячу лет. Тысяча лет, где каждый твой день может стать последним. Тысяча лет страха – и страх стал их сутью, и они его уже не чувствовали, они привыкли к нему, как рабы привыкают к тяжёлой работе и просто ждут дыхания смерти, чтобы все это закончилось.

В пятнадцатый день набиза, в час быка, небеса развернулись. Зверь показал свою кровавую пасть. Зверь должен был очистить последний рубеж. Он должен наводить ужас, он должен подготовить души к поглощению.

Некоторые пытались бороться, но большая часть просто с радостью приняли образ Зверя – как избавление, как безысходность, которую ждали.

Зверь плодил себе подобных, наполняя города монстрами, чтобы усилить таившийся по углам страх. Но невозможно восполнить полноту. Страх стал неотъемлемой частью этого мира. Элизиум пал, так и не став великим.

Хозяин будет недоволен – взвыл Зверь. Здесь недостаточно силы несмотря на то, что все великие маги собрались вместе.

Зверь нашел их на самом краю миров, он вынюхивал их следы поглощая мир за миром. Но даже на маленькой Вините ужаса было больше – и Сущность осталась довольной. Здесь же – тоска. Сущность не утолит свой голод, а значит Зверю надо искать новую жертву. А где ее взять, когда все вокруг покрыто черной тенью хозяина? Зверь взвыл – теперь в нем появился страх, теперь он последняя жертва. Ибо не осталось больше места во вселенной, где бы не высосал силу Поглотитель миров.

– Амаан, Амаан, можем ли мы сохранить хоть что-то после себя, есть ли место во вселенной, где останется память? – Амаан, величайшая из великих, стояла возле синего шара, который был средоточием жизни Элизиума, печально опустив голову, слушала крики архимагов.

– Мы можем. Мы были велики, но мы бежали, мы никогда не давали отпор Поглотителю миров, но мы можем оставить след сейчас. Наш мир уже не спасти, но мы можем спасти Колыбель.

–Амаан, о какой Колыбели идёт речь? И что мы должны сделать сейчас?

– Каждый из вас должен отдать свою силу – она никому уже не пригодится, но спасет начало начал и станет вашим возрождением. Эта война проиграна, но если вы, если каждый, отдаст свою силу, свою магию, свои дары, то эта единая мощь, сможет дать отпор, сможет спасти Колыбель и начать все заново. Наше поражение станет нашей победой.

–А когда, когда это будет, о величайшая из магов вселенной

– Тысяча лет пройдет и ещё полтысячи и родится в Колыбели воин, достойный принять мощь и силу, достойный покорить прожорливую тьму.

Последняя обитель загудела тысячами голосов, первым к голубому шару вышел Тинтон, маг, спасшийся с маленькой Виниты.

– Тысяча лет для каждого из нас уже ничего не будет значить, мы познаем вечность и уйдем без страха, что Тьма получит больше, чем страх. Мы были разрознены, но нашли покой в обители Элизиума – что проку в нашей силе, если больше ничего не осталось, зачем она нам, если мы не можем противостоять. А значит я с радостью отдам всего себя – ради победы.

Тинтон подошёл к синему шару, положил левую руку на его округлую вершину, а правую – себе на глаза: Я не вижу прошлого, настоящего и будущего, я ухожу в вечность, оставляя то, что дал мне Великий Дракон, то что я усилил и приумножил, – тонкие молнии прошлись по его телу, тысячами искр взорвалось и осыпалось белым пеплом тело винитского архимага.

Вздохи ужаса и восхищения разнеслись по Последней обители. Но следующей вышла к шару Медина, праматерь Вершителей, последняя из мира Титанов.

– Я больше не буду слышать плач по ушедшим, как не услышу и плачь вновь рождённых. Я присоединяюсь к вечности, – Медина ушла столпом огня и рассеялась сизым дымом.

Каждый из присутствующих отдал себя, отдал не просто силу, а все что в нем было – голубой шар сиял, искрился, переливался и пульсировал – он ждал своего часа, часа, когда он сможет излить всю эту мощь на единственного достойного наследника.

Амаан осталась одна, она смотрела на шар и думала, что если сейчас поразить поглотителя миров этой единой силой, то есть небольшая возможность, если не победить, то хотя бы остановить, хотя бы на время.

Но сколько будет этого времени? Что изменится за год или тысячу, если эта прожорливая тварь все равно поглотит Элизиум и уж точно сообразит, как добраться до Колыбели.

– Я буду защищать Колыбель до самого рождения Достойного, я видела его, великого Золотого дракона. Я видела. Моего сына, – дала сама себе клятву Амаан.

Она провела ладонью над с ним шаром, он стал сжиматься пока не поместился у нее на ладони – очень крупная для жемчужины и очень небольшая для того, чтобы затеряться.

Теперь дело за мной – я не отдам свою силу, но стану защитным куполом, стану тонкой гранью, которая укроет колыбель от тьмы, растворяя ее во тьме. Она зажала жемчужину в руке и золотой стрелой рванула навстречу пока ещё видным звёздам. Заметая свой след огненным хвостом, Амаан скрылась в тропах вселенной, оставляя Элизиум Поглотителю, в надежде что он нескоро отыщет путь к Колыбели.

Зверь смотрел на россыпи искр, тающих на черном полотне – ушла. Эта дрянь с лисьим хвостом всегда уходит, и он всегда идёт по ее следу, как бы она не петляла, куда бы она не пряталась, зверь найдет ее и принесёт хозяину на блюдечке, тем более ей больше некуда идти – эта вселенная пуста, здесь каждая планета пропитана страхом и кровью. Здесь ужас и пустошь, готовые пожрать сами себя. И если бы не эта рыжая лисица, не было бы цели у Зверя, не было бы смысла его существования, а значит хозяин поглотил бы и его, а для пущего своего удовольствия, поглотил бы медленно и как можно болезненный, растягивая свое удовольствие на века. Зверь знал это и был благодарен рыжеволосой Амаан, за то, что та прячется под покровами темного полотна вселенной. Значит и у него пока еще есть свой кусочек вечности.

Глава первая.

Прошлое несет в себе больший, чем нам

бы хотелось, опечаток грядущего

Витёк слыл хулиганом. Он покуривал сигареты за школой, бывало, что прогуливал уроки и, непременно, был в первых рядах любой школьной заварушки. Витька уважали. Уважали за дерзость и за справедливость. Потому как при всей его хулиганистости, он был парнем добрым и всегда вставал на сторону слабых. А ещё он был умный, и ценили его за цепкий ум, прямой взгляд и рассудительность все педагоги, прощали ему и прогулы, и запах сигарет, и острое словцо, и даже длинные рыжие волосы, стянутые, правда, в тугой хвост.

В свои неполные четырнадцать Витька можно было назвать лидером всей школы, да что там школы, вся Коломна знала этого рыжего паренька по прозвищу Белый.

– Ба, а где мои родители? Только вот не надо про геройски погибших – эту байку весь город знает, только я не верю ни единому слову, – с таких вопросов начиналось каждое воскресенье.

Именно в воскресенье, когда в школу бежать не надо, когда библиотека закрыта, а ребята со двора разъезжались на пикники да дачи, Витьку безмерно хотелось, чтобы баба Гуня раскрыла эту тайну, ведь когда-то давно она обещала, сказала, только подрасти надо немного, чтобы понять и сделать правильные выводы. Витьку тогда пятый год шел, и он, как и все дети, хотел держать за руки маму и папу, вместе гулять по парку, ходить в лес за грибами, а, главное, хотел знать, что его любят, что он не просто так, а самый нужный для них человечек. Но ни мамы, ни папы он никогда не видел, да и никто не видел. Вот баба Гуня и придумала историю о геройски погибшем зяте, да дочери, которая горя пережить не смогла и умерла при родах.