Офигев от такой наглости, я молча смотрела на это.

- Покормишь, женщина? - зыркнул он на меня, - пока ничего не могу сказать, Саш, извини. С ментами пообщался. Был бы у нас оттиск ваших протекторов…

- А где…? И что бы это дало? - вскинулась я. Поймала тоскливый мужской взгляд на холодильник… ладно. Молча налила полную миску супа и поставила в микроволновку. Он тоже молчал и мыл руки прямо здесь, на кухне. Потом тихо кашлянул.

- В лесу наезжено и есть неплохие отпечатки - сыро с дождя… Воды дашь?

Я поставила на стол перед ним стакан с кипяченой водой и отвернулась, наблюдая за тарелкой, медленно прокручивающейся на поддоне. Вспомнила... поставила на стол перечницу и потянулась за плетеной корзинкой, что стояла на краешке холодильника. Положила в нее хлеб, чувствуя на себе тяжелый, как всегда, турковский взгляд. Какой же трудный человек... рядом с ним не то, чтобы неловко или неприятно... скорее ужасно неуютно.

И вдруг - громкий хруст! Я испуганно дернулась.

- Да ёп… - неверяще смотрел он на осколки у своих ног, - твою мать… Прости, я тут кажись… поставил мимо.

- Я уберу. Хорошо - не поранился. Говори дальше, не тяни, - отстраненно посмотрела я на его лапы. Как вообще с такими живет? И это был любимый стакан Ильи - невысокий, толстостенный, с тяжелым дном. Для виски кажется, а на деле - для воды.

Дальше я подметала с пола осколки, а он виновато смотрел на это и жадно кидал в себя фасолевый суп. Ну, хоть у кого-то аппетит есть.

- Протекторы… - напомнил вдруг тихо, - но которые из них наши? Так-то у Илюхи распространенная марка и рисунок тоже. Знать бы особенности… это, как папиллярный рисунок - всегда есть отличие, резина-то пожившая. Где-то км на два от трассы пацаны посмотрели все проселочные, но они тянутся далеко в глубину леса до глухих населенок и к местам отдыха. Тут время нужно. Завтра будем смотреть каждую по порядку и до конца. Ну, а ты… сама как? - чуть коснулся он моей руки.

С трудом оторвав поплывший слезами взгляд от столешницы, я зачем-то призналась:

- Знаешь… неважно. Спать не могу, пальцы вот дрожат, мысли… разные. Давай уже доедай и иди себе - поздно. Может и я усну.

- А я рассчитывал у тебя перекантоваться, присмотреть заодно ночью, - отвлекся он от еды и вдруг посмотрел на меня совсем не по-турковски, а как-то... пронзительно виновато?

- Прости, Саш, за тот раз - сам не знаю, что нашло. Я к тебе нормально всегда, а тут... Лишнего выпил? Не повторится, не переживай.

Я удивленно округлила глаза - за что переживать? Что мы вдвоем с Вовкой можем вдохновить на сексуальные подвиги? А он продолжал:

- Просто дай простыню. Вымотался, честно. Я бы - на диване...да хоть и на полу. Вставать рано, договорились с ребятами.

Перевел потухший уставший взгляд на темное окно, вздохнул… и я пожалела его, просто по-человечески. А сама вспоминала - ага, нормально он... смотрел, как Ленин на буржуазию - если по бабушке.

- Ты не веришь, что полиция поможет? - наверное, правильно поняла я его понурый вид.

- Не верю. Знаешь статистику - сколько только у нас пропадает каждый год? Бесследно - около двадцати тысяч, тысяч сто пятьдесят-шестьдесят так или иначе находятся… или находят. Меня тут просветили ребята, так что… Им плевать, системе - плевать! Или она просто не тянет. Отсюда и общественность, и волонтеры. Но ты не переживай - мы лично заинтересованы, с нас больше толку, поверь мне. Ну, все! Спасибо за ужин, вкусно было. Кусок мяса бы еще…

- Ну извини, фасоль тоже белок, - процедила я и прошла в спальню.

Илья всегда без разговоров ел то, что я готовила. Предъявы «не то и не так» - у зажравшихся. На самом деле человеку мало нужно.

Турков принял и прижал к себе постельное, как ребенка.

- Курить не пойду и в душ… - пробормотал, глядя на меня осоловевшим взглядом: - Я так… можно? - и, не ожидая ответа, поплелся в гостиную. Когда, убравшись на кухне, я проходила мимо, он уже спал, упав по диагонали на разложенный диван и крепко укутавшись в простыню. Одежда, снятая кое-как, валялась на полу - джинсы, верх, носки. Я подняла и аккуратно развесила все на стуле.

Все с ним ясно: кровь прилила к желудку, мозг обесточился и вырубился.

И он храпел, лежа на спине.

«Добрый мужик всегда сильно храпит» - вспомнились слова бабули. Тогда она подмигнула мне и важно объяснила… это сейчас понятно, что шутила:

- Бабу свою от Бабайки защищает - страшится Бабайка-то. Вона как… жуть же какая, - кивнула она на печь, где спал дед.

И Турков храпел просто ужасно. Думала - совсем не усну. Но у меня получилось - живой человек рядом действовал успокаивающе. Просыпалась правда часто и прислушивалась - храпит или перестал наконец? Храпел. Будто вдвоем его душили.

Глава 4

Некрасивость того своего поступка Тур и осознал-то только теперь. Потянуло тогда по-мужски и сильно потянуло. И совпало как назло: столкнулись нечаянно, уединенный темный угол, освещение, настроение тоже - насмотрелся на нее у костра. Вот и не стал противиться тому, что буквально ошпарило изнутри - наоборот! Казалось - вот сейчас все и станет ясно. Наконец.

Понял бы чего или нет - неизвестно, но засомневайся Сашка хоть немного и он уже не остановился бы, просто не смог. Вплоть до того, что зажал бы рот и взял ее прямо там. И плевать…

Но она так шарахнулась... сравнить даже не с чем. И странно горькое что-то… и непонятное долго еще собиралось где-то под ложечкой и давило то ли обидой, то ли досадой? Смотреть на них не мог! А потом решил, что все к лучшему. Что бы он дальше с ней делал? Ну не его случай - Сашка! Так что… удивился себе который раз, а как только перестала мелькать перед глазами... ну было и было - постарался совсем ее забыть.

Мужик сказал - мужик сделал. В двадцать семь жизнь бьет ключем, причем в хорошем смысле. И женщины не отказывали, и должность хорошая в "Филипп Морис" подвернулась - вернее, он ее добился. А с ней пришли деньги. Вначале они показались шальными, но вместе с доходами росли и запросы. Виктор сделал неплохой ремонт в квартире, но потом посмотрел на него... и безо всякой жалости первое свое жилье продал. Понятие бесконечности не воспринималось им от слова "совсем" - ни применительно ко вселенной, ни к ипотеке. Поэтому он купил убитую трешку в центре и затеял в ней капитальный ремонт - поэтапно и качественно, растянув на пару лет - чтобы по деньгам. Жил пока у отца и тот был только рад - у его женщины было жилье и встречаться им было где. Готовили с батей по очереди, по очереди убирались. Иногда встречались с женщинами.

То есть жил - не тужил. И вот - новая встреча с Сашей. И снова, гадство! И опять то же самое, но уже иначе, с другим оттенком или интонацией - тоскливо и безнадежно. И с чего бы, казалось? Но будто потухло вокруг... то ли света стало меньше, то ли радости. Пару дней назад копытом бил, готовился к переезду - квартиру довели до ума. Счастье же? Но Сашка взглянула... и всякое счастье своим потерянным взглядом потушила.

И что это тогда? Точно не любовь. Он помнил, как бывает и до сих пор пугался тогдашней своей неадекватности. Хорошо - вовремя прозрел. Но то была просто раняя влюбленность. А любовь... отец говорил - будто летают от нее люди. Возле Саши летать не хотелось, скорее лечь рядом и сдохнуть.

За эти пару лет она если и изменилась, то только в лучшую сторону. И не то чтобы беременность ее сильно красила, но наполняла новым - серьезным и важным смыслом. Нет, она и раньше не была пустышкой, Илья ее тоже - дети из глухой глубинки постепенно стали лучшими на курсе.

- Не из выхлопной трубы мамка выдула… и чем еще страдать в глухомани? Только книжки читать, - скривился как-то один из «сынков». И ревниво сплюнул, провожая взглядом двух неразлучников - худые мелкую и сутулую фигуры.

Они никогда не лезли в глаза и не обращали внимания на такие вот фразочки, глядя сквозь... Может и это сказалось, спровоцировав тот поступок, потому что раздражали. И неразлучностью своей тоже.