Уничтожив вражескую батарею на марше, мы проверили техническое состояние автомашин и пушек. Все находилось в рабочем состоянии. Танки, стоявшие на нашем берегу, тоже были в рабочем состоянии. Я решил дождаться танковой колонны и ударить по ней, когда она въедет на понтонный мост. Мы разместили с каждой стороны моста по два трофейных танка, вкопав их практически по башни в речной песок.

Использовать в этом бою трофейные орудия я не стал, а оставил их прицепленными к автомашинам. Все равно после двух-трех залпов ответным огнем наши огневые точки разнесут в пыль. Вскоре после того, как к встрече врага все было готово, немецкая танковая колонна вышла на понтонный мост. Я насчитал тридцать бронированных машин. Когда первый танк доехал до нашего берега, на мосту находилось одиннадцать боевых машин. Мы открыли огонь одновременно по голове и хвосту колонны.

Ребята поработали отлично. За девять минут было уничтожено одиннадцать танков на понтоне и еще четыре – на берегу. Мост окутало дымом, на нем, как одиннадцать факелов, горели танки. Но и нам стало жарко – уцелевшие танки открыли огонь по нашим позициям. Мы еле успели унести ноги, как прилетела авиация и целый час утюжила наши бывшие огневые точки. Зато не надо было уничтожать вражеские танки, которые мы использовали для атаки на немецкую колонну.

Я посчитал, что на сегодня мы свою задачу выполнили. Дальше охранять границу не имело смысла. Погибнуть просто так не хотелось, нам еще Родину от врага освободить нужно. Поэтому я принял решение догонять колонну с ранеными. Она не успела далеко уйти, мы быстро нагнали наших товарищей. Мотоциклы я теперь поставил во главе колонны, а четыре отбитых у немцев грузовика с пушками ехали в середине.

Сначала наш путь лежал по лесному массиву, но через семь километров лес кончился. Судя по карте, нам предстояло проехать порядка тридцати километров по открытой местности. Мотоциклы и трофейный «Опель» были оборудованы рациями. Для их использования мы выбрали частоту и канал, которые, как нам казалось, не заняты немцами. На всякий случай придумали код общения: каждый выход в эфир начинался с числа 17. Принимающая сторона должна была начать свою передачу с числа 83. В сумме получалось 100. Пока хоть какая-никакая предосторожность. Эти числа должны были назвать друг другу и командиры групп, чтобы при встрече не перестрелять друг друга.

Нам очень повезло, за время движения по открытой местности нас никто не встретил и не обстрелял. Мы снова въехали в лес. Через некоторое время колонна остановилась. Я прошел вперед, чтобы узнать, в чем дело. Оказывается, дорогу перегородила пароконная телега, на которой лежали шесть мешков пшеницы и столько же овса. Было похоже, что она ехала на мельницу. Под телегой мы обнаружили три трупа – молодой женщины лет двадцати пяти и двоих детей – мальчика лет пяти и девочки лет трех. Предав их тела земле, на табличке, установленной на могиле, мы так и написали: «Женщина с двумя детьми».

Жора проехал вперед и привел двух сбежавших лошадок. Старшина починил упряжь, и телега поехала с нами. Примерно через двадцать пять километров мы выехали на поляну. Нам опять перегородили дорогу телеги. Одна телега – фургон с красным крестом – лежала в овраге, а еще две с продовольствием и боеприпасами валялись перевернутые на дороге. Похоже, что это стало результатом обстрела с немецкого самолета.

Под одной из телег мы обнаружили пограничника, который оборудовал там себе место для стрельбы. Поначалу он принял нас за немцев и едва не открыл огонь. Это и немудрено: техника-то у нас трофейная. Иван Баглий, так звали бойца, рассказал, что днем для наших застав послали помощь: одиннадцать конных пограничников во главе со старшим лейтенантом Евгением Ивановым. Они сопровождали две телеги с боеприпасами, продуктами и фургон для раненых.

Как во время авианалета остался цел сам Иван, непонятно. Он укрылся под телегой, набитой боеприпасами, которая в нескольких местах оказалась прошита пулеметными очередями. Это чудо, что она не взорвалась. Пограничник не знал, что ему делать. Он похоронил всех погибших пограничников и возниц – всего 13 человек.

Еще Иван рассказал, что за это время он собрал всех лошадей: шесть под упряжку и одиннадцать кавалерийских. Еще одна лошадь под седлом сама прибилась к остальным. На наше счастье, лошади не пострадали, и я смог сформировать внушительный конный отряд из пятнадцати всадников.

Упряжки я решил взять с собой, чтобы впоследствии переделать их в боевые тачанки. Мы двигались практически без остановки уже довольно давно, поэтому я дал команду выбрать место для привала. Этим занялась конная разведка. Примерно через час подходящее место на берегу реки было выбрано. Перед самым первым боем нашу кухню мы спрятали. Она не пострадала и всю дорогу ехала за трофейным «Рено». Кулеш я приказал готовить заранее, так что ко времени привала у нас уже был ужин.

Начинало темнеть. Прошли первые сутки войны. За это время мы удалились от границы примерно на пятьдесят километров.

Из леса за рекой вышел старшина-пограничник. Он подошел ко мне и представился. Выяснилось, что его и еще троих пограничников выставили в секрет еще 21 июня и видимо в суматохе первого военного дня забыли про них. Я посчитал возможным снять их с поста и присоединить к своей команде. Очень кстати у них оказался пулемет Максима.

Я знал, что в трехстах километрах от того места, где мы сейчас находились, в лесу расположена охотничья база. Там бьет целебный родник и есть целебная грязь. Мне же надо срочно подлечить раненых, иначе они умрут, и никакой чудо-фельдшер не поможет. Исходя из этих соображений, я решил разделить свой отряд. Обоз с ранеными под охраной пятнадцати красноармейцев я отправил к этой охотничьей базе. С остальными бойцами на восьми трофейных мотоциклах направился через болото к нашему аэродрому. На них разместилось восемь мотоциклистов, восемь пулеметчиков и восемь снайперов. Конечно силы небольшие, но у меня и пулеметчики стреляют по-снайперски.

До войны неподалеку от аэродрома стоял артиллерийский полк. В восемь часов утра мы выехали на грунтовую дорогу. Огляделись. Впереди, в полукилометре от нас, под охраной шести немецких автоматчиков стояла группа из пятнадцати красноармейцев. Рядом с ними стояли три мотоцикла с колясками, в каждой из которых сидел пулеметчик. Уничтожить фашистов надо было, не обнаруживая себя, поскольку наверняка где-то рядом находились их основные силы.

В ножи взять не получиться. Дорога просматривается во все стороны. Стрелять все же придется. Немцы не обратили внимания на наши мотоциклы, приняв за своих, за что и поплатились. Мои снайперы расстреляли фашистов с расстояния в сто метров.

Пленные красноармейцы оказались из роты охраны авиаполка. Я спросил, кто из них умеет управлять автомашинами и мотоциклами. Выяснилось, что трое могут ездить на авто, четверо – на мотоциклах, а еще четверо умеют обращаться с трофейным немецким пулеметом. Я усадил их на отбитые у фашистов мотоциклы и приказал ехать за нами, держась на расстоянии примерно километр от нашей последней машины.

Часам к десяти мы были на месте. В бинокль я увидел, что километрах в трех от нас стоят три немецких автомашины, три мотоцикла и большая группа пленных красноармейцев. Мы накинули на себя немецкие форму и каски. Поехали к ним по прямой, не таясь. При приближении стало понятно, что человек семьдесят наших красноармейцев окружены неплотным кольцом немцев. Главные силы фашистов – около шестидесяти солдат – находятся чуть в стороне и фотографируются.

Немецкие автоматы прицельно бьют на расстояние не более ста метров. Принимаю решение атаковать врага на этой дистанции. Приблизившись к врагу, открываем огонь на поражение. Снайперы снимают охрану пленных красноармейцев. Подъезжаем вплотную и пулеметным и автоматным огнем добиваем врага.

Наши все целы, есть только несколько легко раненых. Я послал Жору собрать фотоаппаратуру, чтобы сделать несколько снимков поверженного врага. У немцев обнаружилось два хороших фотоаппарата и кинокамера. Кроме того, мои бойцы обнаружили два ранца с химикатами и инструментами к фото- и киноаппаратуре.