Во всех наших подразделениях есть снайперы или стрелки. Они разбиты на группы по пять человек, так называемые пятерки. В их задачи также входила борьба с вражескими самолетами. За каждым снайпером в пятерке была закреплена своя цель – одна из самых уязвимых точек самолета. Когда по самолету били из снайперских винтовок сразу несколько таких пятерок, шансов у летчика почти не оставалось.

После переформирования бригады, нам наконец-то повезло. На одной из узловых станций мы обнаружили сто лошадей и пятьдесят ко-ров, приготовленных на отправку в Германию. Коров мы вывезли и раздали партизанским отрядам, а лошадей забрали себе.

У нас прибавилось артиллерии. Теперь мы располагали тридцатью восемью орудиями и двадцатью крупнокалиберными минометами. Мобильность обеспечивали семьдесят пять автомашин. В артиллерийском дивизионе насчитывалось 300 человек. Столько же было в кавалерийском эскадроне.

Кроме того, в бригаду входили: пятьдесят стрелков-велосипедистов, два взвода саперов – пятьдесят человек, комендантский взвод – тридцать человек, интендантский взвод – двадцать пять человек. Еще пятьдесят человек составляли два отдельных взвода снайперов. Численность экипажей восьми тачанок – 32, пяти танков БТ и двух легких французских танков на колесном ходу составляла 53 человека. Итого, вместе со мной, бригада насчитывала 800 бойцов.

С нами имели постоянную связь пять наших партизанских отрядов, численность которых росла с каждым днем. Еды и фуража у нас хватало. Помогали трофеи, которые мы брали при разгроме немецких колонн. Я распорядился, чтобы у кавалеристов всегда был за спиной мешок овса или пшеницы, на всякий случай. Чтобы не передвигаться большой массой и не стать мишенью немецкой авиации, я разбил бригаду на отряды по сто человек, придав каждому артиллерию и танки. Отряды отправились в глубокий рейд по приграничным районам.

В первой декаде октября бригада вновь собралась в один кулак. Разведка сообщила, что на уже хорошо знакомый нам аэродром опять прилетели тридцать пять бомбардировщиков дальней авиации. В планах немцев входил массированный налет на Москву. Я решил атаковать аэродром без промедления. У меня была мысль захватить все немецкие бомбардировщики и перегнать их через линию фронта на нашу сторону. О своих планах мы передали зашифрованную радиограмму в штаб партизанского движения. Штаб согласовал наш план. Кроме того, мне и моему замполиту было предписано явиться в Москву лично. Если все сложится хорошо, то состав бригады сократится на 105 бойцов. От нас улетят тридцать пять летчиков, тридцать пять вторых пилотов и тридцать пять стрелков. Операция была назначена на 11 октября.

Во время атаки на аэродром шальная пуля чиркнула меня по ребрам. Пришлось брать с собой в Москву медика – Алесю. Кроме замполита со мной в штаб полетел ординарец Жора и механик Тихонович. В мой итальянский транспортник погрузили семь ящиков художественных ценностей и банковские ценности, изъятые у бандитов. При взятии аэродрома к нам в плен попал полковник авиации и пехотный майор, их тоже взяли в Москву.

Мной был разработан и согласован с центром план авианалета на вражеские позиции, который мы собирались совершить по пути в столицу. Главное – не промахнуться, чтобы не ударить по нашим позициям. Для этого мы держали постоянную связь с руководством фронта.

В полет отправились тридцать пять бомбардировщиков и один транспортный самолет. Над немецкими позициями мы оказались как раз в 4 часа утра 12 октября. Самолеты зашли на бомбометание и, как мне показалось, очень удачно. Немцы совсем не ожидали налета с этой стороны и уж тем более того, что бомбы на них сбросят их собственные самолеты. Это была маленькая месть за 22 июня 1941 года.

На подлете к Москве мы получили разрешение на посадку на аэродроме Тушино. Приземлились в семь утра. Я заходил на посадку последним и видел, как красиво садились наши самолеты.

Ко мне подошел какой-то подполковник и стал что-то орать. Шум двигателей самолетов не позволял понять, что он хочет. Я подошел к нему вплотную и прокричал ему в ухо:

– Чего орешь, подполковник? Все равно же ничего не слышно.

У него округлились глаза. Он немного помолчал, а потом, задыхаясь от злости, спросил, есть ли у меня полетные документы.

– У меня есть удостоверение пилота, а самолет угнан у фашистов. Они документов не выдали.

Он нехорошо улыбнулся и сказал, что теперь мой самолет едва ли отсюда улетит. Я с иронической улыбкой ответил, что у меня сорок летчиков, кто-нибудь да улетит. Ко мне подошел майор государственной безопасности и, выяснив мою фамилию, предложил проехать с ним.

Мы приехали в Кремль. У меня забрали документы, оружие, включая перочинный нож. Отвели в отдельную комнату с кроватью, душем и туалетом. Я получил приказ ждать вызова. Не теряя времени, я сразу принял душ и собирался постирать гимнастерку, но тут дверь открылась, и мне принесли абсолютно новый комплект пограничной формы с петлицами майора. К кителю уже были прикручены мои награды.

Капитан госбезопасности, который принес мне новые вещи, повторил приказ: ждать. Возможно, со мной захочет встретиться кто-нибудь из членов Государственного комитета обороны. Он передал мне письменные инструкции о том, как следуют себя вести при разговоре с руководителями партии и правительства: в упор не смотреть, голос не повышать, пока не спросят, не говорить, ну и так далее.

Я боялся измять форму, поэтому одеваться полностью не стал, а лег на кровать в исподнем. От усталости сразу крепко уснул. Даже рана ребер не беспокоила. Последний раз я спал на простынях 21 июня 1941 года.

В два часа ночи за мной пришли. Я быстро оделся и пошел за майором госбезопасности по пустынным коридорам Кремля. Шли долго – около двадцати пяти минут. На встречу попался один генерал-лейтенант, тоже в сопровождении офицера госбезопасности.

Меня завели в большую приемную, и я сразу догадался, что это приемная товарища Сталина. Узнал я и его помощника товарища Поскребышева. Открылась дверь, мне предложили войти. Кабинет Сталина был огромным. За стоявшим в его центре столом сидели почти все члены правительства. Товарищ Сталин был в военной форме без погон. На груди золотая звезда Героя Социалистического труда, говорили, что за номером один.

Перед ним лежала пухлая папка красного цвета. Я подошел ближе к столу. Неожиданно для меня товарищ Сталин встал, подошел ко мне и протянул мне руку. Честно говоря, я слегка опешил. Сталин сказал:

– Здравствуйте, товарищ подполковник.

Я промолчал, словно язык проглотил от волнения.

Сталин повторил:

– Проходите ближе к столу, товарищ подполковник.

Тут я посмотрел на свои петлицы, на них по-прежнему было две шпалы.

– Товарищ Сталин, я – майор.

Иосиф Виссарионович посмотрел на Берию:

– Лаврентий, подтверди товарищу, что с сегодняшнего дня он – подполковник.

Берия кивнул.

Я передал Сталину списки привезенных мною ценностей. Совершенно случайно там оказались наградные документы, документы на повышения звания и списки бригады.

Верховный главнокомандующий внимательно посмотрел все списки и поднял голову.

– Товарищ Берия, я считаю, что за спасение для государства огромных художественных и материальных ценностей подполковник заслуживает награждения орденом Ленина, за угон вражеских самолетов и бомбардировку с их помощью немецких позиций наградим его орденом Красного знамени. По совокупности, за умелые действия в тылу врага, считаю возможным представить его еще к одному ордену Ленина.

Сталин подписал все наградные документы и передал их товарищу. Затем Иосиф Виссарионович обратился ко мне:

– Товарищ Воронцов, есть ли у вас личные просьбы?

Я поблагодарил главу советского государства за высокую оценку моей военной работы и рассказал о начальнике Тушинского аэродрома, который требовал с меня полетные документы.

Сталин встал и прошелся вдоль стола. Затем подошел к министру авиации и приказал его оформить удостоверение на мое имя, разрешающегося приземляться и взлетать на любом аэродроме Советского Союза. Документ подписали все члены ГКО и лично товарищ Сталин.