Опершись о столбик, ограничивающий парковку, она перевела дух и огляделась. Улица тянулась вдоль канала шириной в шесть-семь метров. Уровень воды приходился примерно на четыре метра ниже улицы, и сама поверхность была зеркально-гладкой. По этой стороне канала росли могучие ивы, их ветви свисали до самой воды, и листву золотил свет фонарей. У берега были пришвартованы плавучие дома, которые представляли собой плоскодонные лодки с надстройками из металла и дерева. Лени еще не видела ничего подобного. На одной из лодок за белыми шторами еще горел свет, в окнах другой мерцал телевизор. Выглядело довольно уютно, как дом на лоне природы, но в городском окружении. Впрочем, Лени боялась воды и ни за что не поселилась бы в подобном жилище.

Как ни протестовали измученные ноги, Лени двинулась дальше, высматривая номера домов. Старые, украшенные лепниной виллы стояли бок о бок с безликими строениями родом из семидесятых. Примерно посередине Айленау Лени отыскала дом под номером 39б.

Какое великолепие!

Пять этажей, лепнина по фасаду и съезд в подземный гараж… Дом не выглядел очень уж ухоженным, но и запущенным Лени его не назвала бы, словно за его состоянием следили не владельцы квартир, а какая-то служба. Вокруг дома раскинулся участок, засаженный кустарником и обнесенный кованой оградой. Заостренные железные прутья придавали ей грозный, даже воинственный вид.

В общем и целом неплохо, решила Лени. Перед входом не было мусора, и вокруг не слонялись наркоманы.

Она уже была готова пройти между двумя припаркованными автомобилями и пересечь улицу, как вдруг слева подлетела серебристая спортивная машина с черным откидным верхом. Сухой, жесткий рокот мотора сливался с гулкими басами. Лени плохо разбиралась в машинах, но это, как ей показалось, был «Порше».

Взвизгнув шинами, машина остановилась прямо пред домом 39б. Лени подтянула ногу, уже занесенную над бордюром, и скрылась между двумя машинами.

С пассажирской стороны распахнулась дверца, и ночную улицу захлестнул шквал оглушительной музыки. Из машины показались длинные обнаженные ноги, высокие каблуки коснулись асфальта. Лени успела заметить белые трусики, едва прикрытые неприлично короткой юбкой.

Девушка хотела выйти, но изнутри показалась загорелая рука, ухватила ее за шею и втащила обратно. Она закричала и в отчаянии вцепилась в дверцу. Лени поняла, что это не шутки. Девушку удерживали в машине против ее воли.

Лени сознавала, что должна действовать, и без промедления, но никак не могла переступить внутренний барьер. Что-то вроде инстинкта самосохранения, который предостерегал ее от вмешательства в чужие дела. Быть может, разумнее было бы остаться в укрытии и просто вызвать полицию. Это большой город, и наверняка патрульная машина придет очень быстро.

Но в спортивной машине кричала девушка, и никто, кроме Лени, ее не слышал. Неважно, как быстро приедет полиция, все равно будет слишком поздно.

– Так… ладно… – проговорила Лени и шагнула к машине.

Яна Хайгель коротала ожидание, перебирая плетеную фенечку на запястье; импульсивно распутывала отдельные нитки и трепала кончики.

В круглую жестяную миску с громким звоном упала очередная капля. Яна уже выяснила, что капли падали с интервалом в двадцать секунд, и донышко миски закрывалось водой примерно за три минуты. Столько нужно было ждать, пока металлический звон не переходил в плеск. Это хотя бы не так раздражало, и звук не отдавался в мозгу. Но Яна знала, что не пройдет и пяти минут, как она просунет руку через решетку, подтянет к себе миску и осушит одним глотком. Вода, прозрачная и холодная, была на удивление вкусной и на короткое время смягчала жжение в горле и тошнотворный привкус во рту.

Яна подняла глаза к низкому сводчатому потолку. В трещине между камнями собиралась новая капля. Она медленно вспухала, становилась все крупнее, пока в игру не вступала сила тяжести. Яна проследила за ее падением в жестяную миску. Какая-то часть выплеснулась на каменный пол, что вызвало у Яны неподдельную скорбь. Жажда была невыносима. Если б Яна могла дотянуться, то слизала бы влагу с пола.

Она машинально провела языком по пересохшим, растрескавшимся губам. Горло болело как в детстве, когда ей удалили воспаленные миндалины. Яна помнила, какое испытала разочарование, когда вместо обещанного ванильного мороженого ей дали прозрачный и безвкусный кубик льда.

Жизнь полна разочарований.

Кап.

Очередная капля.

Еще десять или, может, двадцать капель, прежде чем закроется дно миски и можно будет сделать еще глоток.

Это отнимало невероятно много сил. Яна была нетерпеливой. Самой нетерпеливой из людей, как часто говорил Никлас.

При мысли о Никласе Яна загрустила. В конце концов, он заботился о ней и любил, хоть и не всегда это показывал. Эта ссора была излишней, и ей не следовало настаивать на поездке – и уж тем более не стоило уезжать без него. Теперь Яна сожалела, что не попрощалась с Никласом и не оставила ему возможности помириться. Они вместе планировали тур по городам Германии, а значит, он знал, что Яна собиралась поехать сначала в Гамбург, затем в Берлин, а после через Кёльн вернуться в Мюнхен. Но он не знал, где именно и в какое время она будет.

Наверняка он уже разыскивал ее, вместе с ее родителями и братом. Яна по всем тосковала, и мысль о них ранила душу. И зачем только ей вечно нужно добиваться своего? И почему она была так резка с теми, кто любил ее?

За то время, пока Яна сидела под этим каменным сводом, она успела и поплакать, и помолиться, и пообещать себе и Богу впредь лучше ладить с близкими.

Яна не знала, где находилась и как здесь оказалась. В памяти, как вспышки стробоскопа, лишь всплывали разрозненные обрывки произошедшего. Кузов фургона, тряска и грохот, порванный уплотнитель между дверцами и щель, в которую можно было смотреть. Маленький серебристый автомобиль и светловолосый человек за рулем. Отпечаток ее окровавленной ладони на стекле, чтобы привлечь его внимание. Разодрав запястья, ей все же удалось высвободить руки, а вот ноги были прикованы к железной скобе в полу фургона.

Следующим в памяти сохранился лишь этот каменный свод. Яна очнулась на мягкой кровати, голая, завернутая в спальный мешок. Открыла глаза – и первым, что она увидела, была металлическая табличка на стене.

Молчи, и будешь жить.

Кап.

Наконец-то первая капля, упавшая с тихим всплеском на прослойку из воды. Яна тяжело сглотнула. В свои неполные тридцать она впервые узнала, что значит настоящая жажда и как она действует на рассудок: в буквальном смысле отключает его. Существовали только жажда и мысли о воде, все прочее теряло значение. Страх, боль, любовь… все отступало. Жажда превращалась в безжалостного диктатора, который не терпел подле себя иных чувств.

Где-то хлопнула дверь, и этот звук вырвал Яну из оцепенения. Мгновение ей казалось, будто прошла вибрация по стене, к которой она прислонилась. Потом послышался шорох и хруст – такой устрашающий, словно что-то большое обитало в стенах.

Яна вжалась в стену, пристально глядя на полукруглое отверстие, откуда, вероятно, и доносились звуки. Отверстие располагалось справа от нее, между массивными колоннами, на которые опирался свод. В высоту не более полуметра, оно напоминало вход в пещеру.

Яна была уверена: шорох доносился оттуда.

Он становился громче, отчетливее и теперь сопровождался мучительным хрипом. Яну пробрал холод. Она полагала, что сильнее уже не испугается, но это было заблуждение.

Яна почувствовала, как к горлу подступает крик.

Молчи, и будешь жить.

Яна хотела выжить, любой ценой, и потому зажала рот ладонью, не давая выхода крику. Но у нее все же вырвался приглушенный, придушенный звук.

Потому что в этот момент из отверстия показалась голова жуткого существа.

Лени Фонтане собрала все мужество в кулак и шагнула к машине.

– Эй! Вы что там вытворяете! Прекратите немедленно!