– Ну что, дружок, прокатимся? – остановившись подле иссиня-черного, с перламутром, конька, Марья нежно погладила его по вытянутой морде.

Могучий зверь, тряхнув лоснящейся шкурой, потянулся за ласкою, и его шершавая спина заблестела всеми цветами радуги.

– Вижу-вижу, засиделся ты здесь… Ну, ничего, ничего! Я тоже засиделась. Так что, считай, нашли мы друг друга!

Подмигнув коньку, Марья пошла к полкам, на которых хранились седла и сбруя. С самого детства она любила пропадать в конюшне, сперва просто наблюдая за прекрасными морскими животными, а затем и катаясь на них целыми днями напролет. Так что снарядить конька молодой царевне не составило никакого труда.

Вскоре, оседлав могучего зверя, она стремительно выплыла из конюшни через просторное, не закрытое ничем окно в сводчатом потолке.

Стрелою рассекая водную толщу, конек уносил Марью из морского града. Сперва растаял в дымке окутанный изумрудным сиянием Хрустальный дворец; затем и сам город стал терять очертания, подернулся искрящейся крошечными звездами дымкой и, наконец, растворился за сине-серой пеленой. Марья ликовала. Одна мысль о том, что совсем скоро она своими глазами увидит землю, пройдется босыми ногами по песку, почувствует на коже вольный ветер, заставляла ее смеяться в голос. Ведь она мечтала об том с тех самых пор, как услышала впервые разговор меж отцом и Чернавой. Ни спать не могла, ни есть, представляя себе мир, в который суждено было отправиться старшей сестре. Как же ей хотелось самой побывать там!

Марья посмотрела вперед, туда, где за толщей воды скрывалось ночное небо. Скоро она увидит и его. И звезды. И все, все, все!

От суматошных мыслей в голове стало тесно, и царевна в который раз рассмеялась, подстегивая конька:

– Быстрее, братец! Еще быстрее!

На песчаный, окруженный острыми скалами берег мерно накатывали волны. Шипя и пенясь, силились они забраться все дальше, отвоевать у суши лишний клочок земли, да только всякий раз бессильно откатывались назад, в море. Но вот с воды подул вдруг сильный, могучий ветер. Вздыбились, яростней заплясали волны, и на брег, вспугнув прохаживающихся вдоль воды чаек, вышла одетая на манер воина девушка. Серая кольчужная рубаха ее блестела от воды, а по спине раскинулись плащом нетронутые водою светлые лазоревые волосы. Ступив на мокрый песок, девушка замерла на мгновение, обернулась и крикнула, словно обращаясь к самому морю:

– Жди меня неподалеку! Как позову, так сразу отправимся назад!

Конек, повинуясь ее приказу, скрылся средь волн, и Марья жадно огляделась.

Здесь, на суше, все так отличалось от ее родного подводного мира. Звуки, краски… Царевна вскинула голову и не смогла сдержать вздоха восхищения:

– Так вот ты какое… диво дивное!

Над головой, усыпанное мириадами ярких, точно бриллианты, звезд, раскинулось бесконечное ночное небо. Казалось, подпрыгни – и упадешь в него. Полетишь вверх-вниз, да так никогда и не остановишься. И от этой необъятной, пугающей высоты у Марьи, с детства привыкшей видеть над собой надежную толщу воды, вдруг закружилась голова. Ей показалось немыслимым то, как люди умудряются жить здесь, под этим бескрайним, пугающим небом. Ходить, дела справлять, да не бояться такого простора необъятного. Суша с каждым мигом казалась ей все более странной. Все более неприветливой. А следом подул ветер.

Налетел. Толкнул мягко в грудь, разметал по плечам волосы да дыхнул в лицо соленой свежестью…

И все скверные мысли разом вылетели из головы молодой царевны. Задорно хохоча, она закружилась на месте, расплескивая воду, беззаботная и счастливая.

– Да, не всякий день такое диво встретишь…

Насмешливый голос, раздавшийся где-то совсем рядом, застал царевну врасплох, и она тут же вскинула руку, призывая на защиту родную стихию. В тот же миг с моря вздыбилась высокая волна и тяжелой дланью накрыла ближайшие скалы. Те самые, со стороны которых с нею говорил незнакомец.

– Ты чего творишь-то?!

Едва вода схлынула, Марья увидела на песке вымокшего до нитки молодого мужчину. Распластанный по песку, облаченный в темные одежды, с длинными черными волосами, он отчего-то сразу напомнил ей растрепанную ворону.

– Ты кто таков? Откуда тут взялся?

Царевна с подозрением воззрилась на незнакомца, который, отчаянно кашляя, тщетно пытался подняться на четвереньки.

– А ну живо отвечай! Покуда я тебя в море рыбам на корм не смыла!

– Понял, понял… – человек прекратил попытки встать, уселся прямо на мокрый песок и с недовольством поглядел на царевну.

– Чародей я… Здесь живу, на острове. В башне, вон…

Он мотнул головой за спину. Туда, где чернела на фоне звездного неба громада каменного дворца:

– Искусство колдовское постигаю…

– Ага, ясно… – царевна настороженно огляделась в поисках приятелей незнакомца. – Один здесь или с дружками? А ну живо отвечай! Да смотри, без лукавства! А то я тебя враз снова искупаю!

– Да понял я, понял! – он на всякий случай поднял руки. – Успокойся ты, чего через слово грозишься? Не надо меня на корм… Один я. На всем острове один, с тех пор самых, как старец, учитель мой, за грань ушел.

– Ну хорошо, допустим, поверила я тебе, чужак. А зачем за мной подглядывал?

– Ничего я не подглядывал, – он обиженно насупился. – До брега решил прогуляться, а тут ты. Вот я и заговорил от удивления – на свою беду. Всё? Допрос окончен? Теперь хоть обсохнуть-то можно? В смысле… чарами?

Неожиданный собеседник царевны зябко поежился:

– Чай не травень-месяц[4].

– Перетопчешься, – Марья резко мотнула головой, и Чародей вновь бросил на нее недовольный взгляд. Спорить, однако, не стал.

– Ну а встать хоть?

Марья хмыкнула.

– Ну рискни. Только гляди, я с тебя глаз не спущу, выкинешь чего – враз купаться отправишься!

– Ага, слышал уже…

Человек, ворчливо бурча под нос какие-то ругательства, поднялся на ноги и попытался тщетно отряхнуть от липкого песка черный кафтан. А Марья, наконец, сумела разглядеть его толком. И теперь одежды Чародея уже не казались ей мрачными. Напротив, отметила царевна в их черной, украшенной серебром и вышивкой ткани даже некий изыск, что не могла скрыть даже вода, ручьями стекающая на мокрый песок. Конечно, Марья уже встречала людей до этого. Порой во время шторма в Подводное Царство попадали уже попрощавшиеся с жизнью рыбаки. Иногда им даже удавалось подобру-поздорову покинуть чертоги морского Володыки. Однако ж все они, дубленные ветрами да морской солью, загорелые и бородатые, были совершенно не похожи на Чародея.

Точеный, словно хрустальная статуя, широкоплечий, высокий, статный, с иссиня-черными волосами и агатовыми глазами, с тонкими губами и острыми чертами лица, он, хоть сперва и показался привыкшей к суровой стати отца царевне недостаточно мужественным, все ж определенно был хорош собою. И теперь изо всех сил стараясь не пялиться на него во все глаза, Марья почувствовала, как краснеет.

– Ну что, налюбовалась? – точно прочитав ее мысли, Чародей довольно ухмыльнулся. – Или еще постоим?

– Налюбовалась, – Марья гордо вскинула голову. – А сам?

– А сам век мог бы на тебя глядеть, – молодой мужчина улыбнулся, и лицо его, до того резкое, тут же преобразилось, светясь какой-то мягкой, почти солнечной теплотою.

– Так какими судьбами к нам, позволь спросить? А, царевна?

Марья опешила:

– С чего решил, что царевна я?

– А с того, что иначе и быть не может, – вон, как ты ловко с водой управляешься. Я сам бы вот так не смог, даром, что чародей. Да и кто еще, позволь узнать, из воды сухой выйти может?

– Твоя правда, – поняв, что отпираться бессмысленно, девушка обреченно кивнула. – Марья Моревна я, дочь Володыки подводного.

– Ну, здравствуй, Марья, дочь Володыки! – Чародей учтиво поклонился в пояс. – Приветствую тебя на острове Буяне! По делам ты к нам аль как?

– Может, так, а может, и по делам володыческим. Твой какой интерес?