С точки зрения предмета нашего исследования следует обратить внимание на то, что языковые границы этих двух центральноевропейских гигантов – второго германского рейха и Габсбургских владений – почти совпали с географическими границами всей Центральной Европы, которые стали основным и определяющим фактором в регионе.

В юго-восточной части центральноевропейского региона, в рамках владений Габсбургов, преобразованных в 1867 г. в двуединую Австро-Венгерскую монархию, развитие шло другими путями. После нескольких спокойных десятилетий мирного общественно-политического развития, расцвета национальных культур народов, населявших это полиэтничное государственно-политическое образование (кстати, память о котором почти повсеместно до сих пор вызывает ностальгию среди многочисленных представителей интеллигенции ряда нынешних государств Центральной Европы и служит основой региональной самоидентификации), здесь в противоположность центростремительным процессам, имевшим место в западном и северогерманском пространстве во второй половине XIX века, наблюдалось оживление центробежных сил. Этот процесс также был связан с уже давно прошедшими в западной части Европы стремлениями к созданию национальных государств.

Сначала венгерские, а позже чешские устремления, направленные на достижение национального суверенитета в рамках монархии (триализация), помешали тому, чтобы превратить дуалистическую монархию в фактор настоящей центральноевропейской региональной интеграции. Лишь такие сторонники федерализации монархии, как австийцы К. Реннер и О. Бауэр, венгр О. Яси, словак М. Годжа, румын В. Гольдиш думали над тем, как сделать монархию пригодной для реализации центральноевропейских интеграционных задач18. Однако центробежные устремления, направленные на развал монархии, оказались более результативными. Они осуществлялись под этнонациональным лозунгом и, в конечном счёте, привёли к распаду Австро-Венгерской монархии, к формированию самостоятельных государств, некоторые из которых (Чехословакия и Югославия, а также Румыния) оказались такими же многонациональными но своему составу республиками или королевствами, какой была до этого сама Австро-Венгерская монархия. Процесс распада многонациональных и становления на их развалинах новых национальных государств на этом не закончился и продолжался вплоть до конца ХХ века (возрождение Чехословакии в соответствии с концепцией президента Э. Бенеша в качестве «национального» государства после Второй мировой войны, последующее образование самостоятельной Словакии в 1990-х годах).

Между тем, следует согласиться с мнением венгерского литературоведа Б. Помогача, который исчезновение с политической карты Европы такого некогда могущественного геополитического фактора в Центральной Европе, как Австро-Венгерская монархия расценивает так: «С полной уверенностью можно сказать, что исчезновение монархии, как великодержавного фактора в Европе, в очень большой степени облегчило дело тоталитарных империализмов, мечтавших о захвате Центральной Европы»19.

Несмотря на распад Австро-Венгерской монархии она остается в исторической памяти населения Центральной Европы колыбелью многих национальных культур, государством, в котором происходило формирование центральноевропейской идентичности, принципиально отличающейся от немецкого варианта «Миттель-Европы». Данное обстоятельство дает повод, чтобы на венгерском примере кратко остановиться на некоторых важнейших истоках и характерных чертах процесса её формирования.

Идея взаимопомощи и сотрудничества, заложенная еще в Средние века королями Венгрии, Польши и Чехии, а затем наполнившаяся в условиях Австро-Венгерской монархии новым содержанием, весьма успешно утверждалась в сознании народов Центральной Европы, формируя своеобразную историческую общность и центральноевропейский менталитет. Следует, правда, повторить, что в политическом сознании части правящих элит Европы в результате определенных геополитических событий ХХ века больше закрепился несколько другой, более поздний образ центральноевропейской идеи, а именно связанный с Германией и ее доминированием в регионе накануне Первой и Второй мировых войн. В наиболее концентрированном виде этот образ нашел отражение в последних модификациях упоминавшегося плана «Миттель-Европы». Содержащийся в нем идеологический стереотип и сегодня довлеет над подходом к проблеме центральноевропейского единства, хотя центральноевропейскую идею и менталитет не следует связывать с ним, а тем более отождествлять. Ведь как изначальный, истоками из Средних веков, так и современный, возродившийся в 1980-е годы вариант центральноевропейской идеи имеет иной смысл, несет принципиально другой заряд, иное содержание и охватывает прежде всего культурно-историческую, ментальную сферу человеческого бытия. На этой идее базируется самоидентификация ряда народов Центральной Европы, в том числе венгров.

В Средние века главной и общей объединяющей народы Европы идеей стала принадлежность к христианству, понятия «христианский мир» и «Европа» иногда воспринимались как тождественные. Центральноевропейская идентичность зарождалась и формировалась в рамках общеевропейской цивилизационной или христианской идентичности, в качестве ее региональной составляющей. Раскол христианства на западную (католическую) и восточную (православную) ветви, равно как и последующее появление лютеранства, кальвинизма и других разновидностей протестантско-реформатской веры, образование национальных государств в Европе, а следовательно, возникновение дополнительных разграничительных линий в рамках общеевропейской идентичности – все это способствовало появлению новых локальных, в том числе, региональных и национальных, национально-государственных форм евроидентичности, которые разнообразили её структуру, не разрушая при этом рамки принадлежности отдельных народов к их общеевропейской общности.

С этой точки зрения поучительно рассмотреть какими видели себя венгры и каков был их образ в глазах соседей на протяжении веков. Такая постановка вопроса требует определения места и роли венгров в Европе. Прибыв 1100 лет тому назад, на завершающей волне «великого переселения народов», из степей Южного Урала в Карпатско-Дунайский бассейн, венгры воспринимались христианской Европой как пришельцы-«азиаты». Создав в центре Европы своё довольно могущественное государство, они не стеснялись своего происхождения, а сделали его источником силы и национальной самобытности, доказав вместе с тем способность приобщиться к европейской цивилизации – они быстро стали европейцами, восприняв христианские ценности и культуру Запада. Выбор, совершенный королем Иштваном I (1001–1038), поставил Венгрию на вполне определенные рельсы общественно-политического развития, с которых она, несмотря на многочисленные исторические бури, проносившиеся над регионом, не сошла и ныне. Вся история венгров свидетельствовует об их приверженности европейским западнохристианским ценностям и культурным традициям, что особенно отчетливо проявилось, например, в период расцвета могущественного венгерского королевства в эпоху правления короля Матяша Корвина (1443–1490). Иными словами, венгры и Венгрия органически вписались в Европу и прочно утвердились в восточной части Центральной Европы, следовательно, стали центральноевропейским народом.

Говоря о месте венгров среди соседних народов (в первую очередь, немцев и славян), хотелось бы обратить внимание на довольно меткое, сохраняющее известную актуальность и сегодня определение, данное им русским ученым К. Я. Гротом в конце XIX века: «Никому из инородцев, ни литовцам, ни северозападным финнам, ни румынам, ни тем более албанцам, ни разным азиатским пришельцам, начиная с гуннов и кончая монголами, даже самим туркам не выпало на долю такой постоянной, деятельной и видной роли в этих германо-славянских отношениях, как народности мадьярской, и это конечно объясняется прежде всего географическим положением, занятым мадьярами в Европе, и условиями их исторического развития, а также, конечно, некоторым выдающимся свойствам их национального характера». «Мадьяры, – подчеркивал он далее, – нанеся само собою разумеется значительный удар дунайским славянам, образовали зато для них, следовательно, вообще для германо-славянского мира сильный оплот против латино-германского Запада, какового это славянство, представленное одними своими разрозненными силами, в то время образовать еще не могло. История угорского государства последующих веков до конца прошлого века полна фактами, свидетельствующими именно о таком значении этого нового политического двигателя в истории Средней Европы»20.