На важность последней проблемы обратил внимание еще в 2000 г. Б. Боук, изучавший в числе прочих проблем состояние мирных, в т. ч. торговых, отношений донских казаков с турецким Азовом129. Определенные изменения в этой части проблемы поисков новых источников имеются. Летом 2007 г. автору данной работы представилась возможность для работы в двух крупнейших архивах Турции – Başbakanlık Osmanlı Arşivi и Topkapı Sarayı Müzesi Arşivi. Выявлено около 500 документов XVI–XIX вв., начата работа по их изучению. В частности, обнаружены документы по истории раннего казачества на Дону в XVI в., пребыванию в Османской империи казаков-некрасовцев, их отношениям с турецкими запорожцами в Подунавье и пр. Вероятно, ценность для специалистов представит переписка Дивана с Крымом второй половины XVII в., документы по истории Азака XVII в., участию Крымского ханства в военных компаниях Османской империи XVIII в.
Часть означенных выше вопросов получила свое освещение в ряде работ автора, других исследователей (прежде всего в исследованиях Б. Боука, В. И. Мильчева, О. Г. Усенко, Н. А. Мининкова), часть – нуждается в дополнительных изысканиях. Не в последнюю очередь ответ на обозначенные выше проблемы зависит от ответа на вопрос о статусе пребывания казаков на Правобережной Кубани, их ответственности за свои антироссийские действия не как беглецов, скрывающихся и от власти ханов, но, напротив, как людей, отдававших себе отчет в невозможности столь широких маневров вне признания подданства по отношению к Гиреям? Во-первых, необходимо сказать, что появление в пределах Крымского ханства (Правобережная Кубань) отряда донских казаков, руководимого И. Некрасовым и некоторыми другими сподвижниками К. А. Булавина, в конце августа – начале сентября 1708 г. стало свершением плана, заранее подготовленного на Дону130. Вскоре за казаками И. Некрасова, перешедшими Дон под Нижним Чиром на «ногайскую сторону» и далее на Кубань, была организована погоня. О необходимости ее организации писал мурзам Аюки-хана и калмыкам кн. В. В. Долгорукий, обратившийся с тем же вопросом к кн. П. П. Хованскому. Непосредственными же исполнителями данного повеления стали калмыки, которые вернулись вскоре ни с чем и заявили, что-де «в вид тех воровских казаков нигде не угнали»131. Вторая очередь погони, насчитывавшая 1000 человек, также не принесла успеха преследователям. Донося об этом в Приказ Казанского дворца в сентябре 1708 г., князь П. П. Хованский не без основания и вослед словам В. В. Долгорукого отмечал: «А знатно, что они ушли на Кубань или на Аграхань»132.
Правда, при анализе событий, предшествовавших переходу казаками Дона, автора данной статьи насторожило следующее обстоятельство: почему вместе с боеспособными мужчинами, якобы (в свете традиционной в историографии трактовки данного сюжета) двигавшимися на помощь осажденным «есауловцам», находились члены их семей, а также имущество? Мог ли этот фактор оказать сколь-либо существенную помощь при явно неотвратимом столкновении с царскими карателями? Ответ, как видится, будет отрицательным и спустя годы после того, как данное рассуждение впервые было высказано мной несколько лет назад. Тогда парадокс данного суждения состоял в следующем: не был ли Нижний Чир последним (или близким к тому) местом сбора всех казаков (и, соответственно, их близких), намеревавшихся бежать на Кубань и не готовых идти на выручку своим собратьям, осажденным в Есауловском городке? В начале сентября 1708 г. кн. П. А. Хованский доносил в Разряд о том, что раньше И. Некрасов писал в верховые казачьи городки о необходимости сбора в Паншине на Успение, «а хочет итить з Дону, а куды подлинно, о том не ведает»133.
Основательность замысла К. А. Булавина об уходе, скорее всего, на Кубань134, реализуемого теперь И. Некрасовым, подтверждается анализом характеристик еще одного отряда повстанцев, сразившихся с карателями 23 августа 1708 г. неподалеку от Паншина городка. Оказалось, что вместе с казаками находились члены их семей, а также обоз «с полторы тысячи телег», не считая 8 железных и медных пушек. Расспросные речи казаков взятых в плен казаков выявили, что «те воровские казаки шли ис Паншина в собрание в Голубые к вору к Ыгнашке Некрасову»135. Именно разгром этого отряда донских казаков вызвал ускоренный отход группировки самого И. Некрасова из Голубинского городка вниз по Дону, переправу на ногайскую его сторону и последующий приход на Правобережную Кубань. Скорее всего, дело обстояло именно таким образом – на Кубань надо было уйти любой ценой; сотням казачьих семей удалось спастись от расправы; не был также схвачен ни один влиятельный соратник К. А. Булавин их числа прочих предводителей повстанцев – ни И. Некрасов, ни И. Павлов, ни И. Лоскут, ни С. Беспалый. Таким образом, можно полагать, что это событие свершилось бы при любых условиях, связанных с возможным поражением повстанцев, причем правомочно, на взгляд автора рассматривать его как Исход – ведь казаки уходили семейно, «в 2 000 человек, з женами и з детьми, оставя тягости и побросав свои пожитки»136. Важно и то, что тогда же, в конце августа 1708 г. на Кубань за Некрасовым последовали жены, как указывает бригадир Ф. В. Шидловский, черкасских казаков, подвергшихся гонениям137. К слову сказать, российское руководство и сам Петр I предполагали вероятность именно такого развития событий. По мнению Н. С. Чаева, еще в мае 1708 г. царизм был готов пойти на уступки К. А. Булавину, опасаясь его «отложения» к султанской Турции. Недаром Г. И. Головкин в своем до-ношении царю писал в июне 1708 г. об извещении им о событиях на Дону российского посла в Турции П. А. Толстого с тем, «ежели то у Порты отзовется, то б он то старался уничтоживать, и с прилежанием тамо у турков предусматривать, не будет ли от него Булавина какой к Порте или татаром подсылки, или их ко оному склонности»138.
Во-вторых, подчеркну, гарантий безопасности никто тогда казакам дать не мог, начиная от правившего тогда в Крыму Каплан-Гирея до «старых» кубанских казаков, в недавнем прошлом – также выходцев с Дона139. Примерно в тех же условиях оказались запорожские казаки, перешедшие на сторону Крыма в 1709 г. Как справедливо пишет знаток проблемы В.И. Мильчев, особых радостей по поводу появления этих нежданных визитеров не испытали тогда ни турки, ни правительство Крымского ханства – поскольку эта несанкционированная акция была чревата внешнеполитическими обострениями с Россией и т. п.140. Та же осторожность турок видна из содержания гневного обвинения Петром I в измене тех же запорожцев, которые «посылали от себя к хану Крымскому несколько кратно, прося его дабы принял их в подданство… Хан того их Запорожцев прошения не исполнил, а писал… к Салтанову Величеству Турскому [и] в том их Запорожцев злом намерении по указу Его… отказано и к Хану о том указ от него послан, дабы отнюдь их не принимал…»141. И действительно, стороны были связаны соответствующими обязательствами еще по Константинопольскому мирному договору. Уместно здесь также вспомнить слова историка С. М. Ризы о том, что поступок Каплан-Гирея в отношении донских казаков из отряда И. Некрасова стал одной из причин его смещения с престола в 1708 г.142.