Аннализа пересекла крохотный палисадник перед домом, который по требованию бабушки добросовестно пропалывала каждое субботнее утро. Три ступеньки вели на переднюю веранду, где располагалась ее летняя мастерская – стул, мольберт и ящик с красками. На потолке покачивалась ветряная подвеска, собранная когда-то Аннализой вдвоем с мамой из старинных ложек и серебряных колокольчиков. Вечер стоял безветренный, поэтому подвеска молчала. И все же Аннализа ощущала ее силу, стоило только вспомнить о бесчисленных часах, проведенных с мамой на боковой веранде в Бангоре под вечный перезвон ветряных колокольчиков.

Ободрив себя тем, что сегодня сделан еще один шаг навстречу мечте, Аннализа вбежала в дом, окликая бабушку. Nonna обитала там же, где и всегда: на кухне. Хотя пол в их маленьком доме был довольно приличный, линолеум на кухне протерся, его исчеркали царапины от черных ортопедических ботинок бабушки. Соленый травяной запах из кастрюли с кипящим на плите куриным супом напомнил Аннализе, что она еще не обедала.

– Как успехи? – Nonna мыла посуду в мойке; позади нее клубился пар. Как всегда, она щедро коверкала английскую речь на свой родной манер.

Аннализа встала у нее за спиной; вблизи было хорошо заметно, что она намного выше бабушки.

– Джеки меня похвалила – ей понравился тот рисунок с похоронами. Но она считает, что я пока не нашла собственного голоса.

Nonna закрыла кран и обернулась, вытирая руки о фартук, повязанный на миниатюрной талии.

– Вот как.

Ее короткие седые кудри при определенном освещении отливали сиреневым; над правой бровью темнела родинка, привлекавшая внимание к редеющим волосам. На носу сидели давно вышедшие из моды очки в толстой черной оправе.

– И все-таки можешь мною гордиться, – продолжила Аннализа. – Я все равно не сдамся. Она была в восторге – говорила, что у меня есть талант.

Только бы Nonna была в духе и согласилась ее выслушать.

– Конечно, есть, да еще какой, – подтвердила Nonna, числившаяся в ряду ее самых преданных поклонниц. Еще задолго до того, как Аннализа потеряла родителей и переехала в Миллз, Nonna взялась собирать самую большую на свете коллекцию ее рисунков. Она уже увесила ими почти все стены. – Я постоянно твержу, что ты молодец, а ты все не веришь.

«Была не была», – решилась Аннализа.

– Джеки дала мне совет.

– Какой еще совет? – подозрительно прищурилась Nonna.

– Она считает, что я обязана переехать в Портленд, иначе никогда не смогу вырасти как художница.

Nonna картинно вцепилась в свои курчавые волосы.

– Иисус, Мария и Иосиф! Ты опять за свое!

– Да, опять.

С умением бабушки разыгрывать драмы ей была прямая дорога в Голливуд. Справедливости ради надо признать, что у нее хватало оснований не пускать Аннализу в Портленд, но самая главная причина заключалась в том, что именно в Портленде отец Аннализы пристрастился к выпивке.

– Джеки права, – настаивала Аннализа, не оставляя надежды переубедить бабушку. – Как я смогу чему-то научиться, если не уеду отсюда?

– Художнику все равно где жить. Самое главное – это старание.

– А еще вдохновение, хорошие учителя и смена обстановки, – добавила Аннализа.

Nonna махнула рукой.

– Учителей у нас хватает! Просто ты нос воротишь!

– Ты права! Один мистер О'Райан чего стоит! – Вспомнив школьного учителя рисования, Аннализа тоже призвала на помощь драматические способности и закатила глаза.

– Раз нужен другой учитель, поищем в Давенпорте, – стояла на своем Nonna. – Нино будет тебя возить.

Давенпорт был, бесспорно, прекрасен и куда современнее Миллза – но все равно стоял на отшибе от больших городов.

– Так значит, ты предлагаешь рисовать скалистые утесы, лобстеров и маяки, а в свободное время играть в бридж и отдыхать в спа? Нет уж, спасибо. Я поеду в Портленд – там жизнь бьет ключом. Мне надо окрепнуть, повидать мир. Надоело сидеть в клетке.

Nonna потянулась за кухонным полотенцем и стала вытирать тарелки, стоящие возле мойки.

– Значит, собралась к этим шаромыжникам? Так, что ли?

– О господи, – сникла Аннализа. – Все вы, к северу от Портленда, одинаковые. Думаете, что кроме вас кругом одни сумасшедшие.

Вот потому она и недолюбливала маленькие городки Мэна. Как раз из-за этого вечного противостояния.

– А так оно и есть, – заверила Nonna, составляя сухие тарелки в стопку. – Мир просто кишит опасностями, можешь мне поверить. Пейтон-Миллз не так уж плох, как ты думаешь.

– Nonna, я не намерена кончить, как мой отец. Я собираюсь в Портленд не для того, чтобы гулять ночи напролет. По мне так Пейтон-Миллз… это просто ад какой-то.

Аннализа тут же пожалела о своих словах.

Nonna грохнула только что вытертой деревянной поварешкой об стол и процедила сквозь зубы:

– Следи за тем, что говоришь. Здесь твои корни. Не забывай об этом.

– А я и не думала забывать, – с трудом держа себя в руках, ответила Аннализа. – Прости, вырвалось. Просто все суют нос в чужие дела. Стоит чихнуть, и вся семья об этом судачит. Да что там семья – целый город. И никто не хочет признавать, что где-то существует целый мир, где люди мыслят иначе… и не обязательно неправильно.

Нахмурившись, Nonna положила полотенце и обернулась.

– Когда-нибудь ты поймешь, что нет ничего важнее семьи, и пожалеешь, что так ненавидела Миллз. – Она постучала Аннализе по лбу. – Вот откуда обычно все беды.

Аннализа вздохнула. Кроме бабули, она никому на свете не позволяла так собой помыкать.

– Семья… вечно все упирается в семью. Как она ни прекрасна, мне нужно хоть изредка бывать одной. Может, тебе не понять, но мне пора уехать. С этого дня я буду беречь каждый цент и рисовать каждую свободную минуту, а когда окончу школу в следующем году – перееду в Портленд.

– Там видно будет, – отрезала Nonna.

– А это не тебе решать. Мне уже исполнится восемнадцать. – Аннализа смягчилась. – Но без твоего благословения мне придется тяжело. Может, я и вернусь, но сейчас мне точно надо уехать.

Nonna скрестила руки на груди и испепелила ее взглядом. Аннализа часто шутила, что, если Никсон всерьез хочет избавиться от коммунистов, пусть посылает во Вьетнам ее бабушку. Хорошо, что Аннализа не водила домой ухажеров – едва переступив порог, они бы сразу дали деру со страху.

– То есть ты поедешь в Портленд на свои гроши от торговли мороженым? – не меняя свирепого выражения лица, спросила Nonna.

Аннализа уже больше года подрабатывала в магазинчике «У Гарри», раскладывая мороженое и взвешивая конфеты.

– И буду продавать рисунки всем, кто предложит хоть пару долларов. А если понадобится, поселюсь на заброшенном складе в старом порту.

– Только попробуй! – рявкнула Nonna, оживая, как солдат по сигналу боевой тревоги.

– Ты меня не остановишь, – не сдавалась Аннализа. – Я никому не дам себя удержать, как отец держал маму.

Nonna хлопнула по столешнице.

– Удержать? Да ты сама себя держишь, а все потому…

– Да почему же?

Варево в кастрюле едва бурлило, но Аннализе казалось, что она сама сейчас вскипит, как перегретый суп.

– …Потому что в тебе накопилось слишком много гнева, – закончила Nonna. – Пора оставить прошлое, Аннализа. Прошло уже больше двух лет. Долго мне еще терпеть твои выходки?

Аннализа и сама понимала, что потеря родителей сильно испортила ее характер, который и в детстве был далеко не сахар. Может, причина заключалась в том, что она Телец, и отчасти так сложились звезды. Наверное, повлияло все разом – итальянская кровь, день рождения в апреле, но прежде всего – несчастный и озлобленный отец, который по большому счету собственными руками свел ее любимую мать в могилу. Только бабушке от этого было не легче.

Может, они с бабулей потому и ругались, что были так похожи. Сходство бросалось в глаза, хотя Аннализа на две головы обогнала ее ростом. Когда гостям попадалась черно-белая фотография бабушки в Неаполе, сделанная в юности, они непременно замечали, как похожи их с внучкой большие карие глаза («Оставьте в покое мои глаза», – ворчала про себя Аннализа) и густые вьющиеся волосы. Но самое главное, они обе были упрямы, как и все жители Мэна.